Сергей Лебедев

А кто в Самаре не бывал

Лауреат Всероссийской литературной премии «Левша» имени Н. С. Лескова. Лауреат-победитель 4-го, 5-го и 6-го Международного поэтического конкурса «Звезда полей — 2013, 2014, 2015» и 1-го Международного поэтического Интернет-конкурса «Звезда полей — 2016» им. Н. Рубцова. Лауреат конкурса одного стихотворения-2016 альманаха «Новый енисейский литератор». Стипендиат Министерства культуры РФ. Член Самарской региональной организации РСПЛ и тольяттинского отделения Самарской областной организации СПР.

 

 

«Но вот приходит чудо, нежданное и негаданное: тысячу лет молчавший народ внезапно сам обретает дар речи. Из собственной плоти он сотворил себе уста, из собственного глагола — своего глашатая, из собственной толщи — человека, и этого человека, этого писателя — своего писателя и заступника — он вытолкнул из своего гигантского лона, дабы он всему человечеству подал весть о русской народной жизни, о русском пролетариате, об униженных, угнетаемых и гонимых. ...Родители дали ему имя Алексей Пешков — он назвал себя Максимом Горьким, и сегодня, чествуя его, это им самим созданное имя с благодарностью повторяет весь духовный мир и все, кто подлинно сознает себя народом в семье других народов, потому что горечь его была благотворительна для целого поколения, потому что голос его стал рупором целой нации, слово его — счастьем и великой милостью для духовной жизни нашего времени».

Это слова из речи выдающегося писателя ХХ века, классика австрийской литературы Стефана Цвейга, сказанные им на чествовании шестидесятилетия русского, советского писателя и общественного деятеля Максима Горького.

В середине девяностых годов ХIХ века мир еще не знал имени, знаменитого ныне, писателя Максима Горького. Алексей Пешков только начинает свою биографию: одиннадцати лет идет «в люди», с шестнадцати учится в «университетах», в двадцать три отправляется побродить по Руси, чтобы посмотреть, как живут люди различных классов. Пешком Алексей Максимович исходил все Поволжье, Украину, Бессарабию, Крым, Кавказ. Он наблюдает жизнь, и все больше растет его стремление к писательскому труду. «Макар Чудра» — первый рассказ, появившийся в печати в Тифлисе (Тбилиси), был подписан псевдонимом — Максим Горький. С 1893 года в нижегородских газетах начинают печатать очерки и рассказы Горького. В Нижнем Новгороде судьба свела его с известным русским писателем и публицистом Владимиром Галактионовичем Короленко, который приводит его к мыслям, что труд писателя нелегок и ответственен, требует настойчивой и упорной работы над собой.

По совету Владимира Галактионовича Алексей Пешков в 1895 году уезжает в Самару. Отъезд его воспринимается больше похожим на бегство от полуголодного существования и случайных заработков, от тщетных попыток пробиться в петербургские или московские журналы. Да и в личной жизни надоели ему мучительные отношения с Ольгой Каминской, которая была старше его на восемь лет, и уже имела до встречи с Алексеем Пешковым опыт двух замужеств.

К концу ХIХ века Самара считалась достаточно развитым городом. «Губернский город на левом берегу Волги, при устье реки Самары, 95216 жителей, торговля хлебом, салом, шерстью, лошадьми, сырыми кожами; 10 крупных мельниц, размалывается до 10 млн. пудов (преимущественно пшеницы), 8 банковских учреждений, 38 церквей, 63 училища (10 средних учеб. завед.). Пристань Самары — одна из лучших на Волге, склад лесных материалов» — это описание Самары в статье Малого энцикло­пе­ди­чес­кого словаря, издания Брокгауза и Ефрона, С.-Петербург, 1909 года. Судя по приведенным фактам, дырой Самара вовсе не числилась в государстве Российском.

Но это, так сказать, официальный источник. А вот какие впечатления оставляла Самара при посещении у различных людей в последнее десятилетие ХIХ века.

«Пошли погулять по городу. Город хоть куда. Единоверческая церковь, оригинальное пение очень мне понравились. Мы достаточно долго останавливались в различных попутных городах, чтобы составить себе о них понятие. Больше всего мне понравилась Самара»,— так отзывался о Самаре крупнейший русский композитор П. И. Чайковский в 1887 году.

А в 1902 г. свое мнение оставил известный русский и советский живописец К. С. Петров-Водкин: «...Более живописными улицами были поперечные, сбегавшие к Волге, дикие водопады грязи рвались неудержимо по ним весной вниз, к замусоренной набережной, которые прорывались, а которые задерживались, образуя на нижних улицах запасы влаги на летний период. Эта стихия, плюс тучи едкой пыли, завивавшиеся от вокзала и оживленно вертевшиеся до памятника и оттуда до театра, придавали приятную жизненность городскому пейзажу, в обычное время довольно тусклому».

Алексей Максимович выразил свое отношение к Самаре не сразу, а рассмотрев ее и немного пожив,— «Кто в Самаре не бывал, тот и грязи не видал. Смертный, входящий в Самару с надеждой в ней встретить культуру, вспять возвратится, город сей груб и убог: ценят здесь только скотов, знают цены на сало и шкуру, но не умеют ценить к высшему в жизни дорог. Самара — город, преданный анафеме».

Вот в этот город и посоветовал Короленко уехать Алексею Пешкову, зная и понимая, что здесь он будет и зарабатывать, и общаться с разными людьми.

Восьмидесятые и девяностые годы позапрошлого века характеризовались бесконечными судебными процессами над молодежью и студентами, которые после отсидки в тюрьмах лишались гражданских прав и не имели возможности возвратиться в столичные университеты. Поэтому в Самаре образовалась довольно большая группа таких людей, о чем, вероятно, знал Короленко. Общение с ними могло пойти на пользу Алексею Пешкову. Да и культурное развитие Самары было достаточно широким. В городе был свой театр, музыкально-драматическое общество, коммерческий клуб, выпускались газеты. В одну из них под названием «Самарская газета» Горький и был принят по рекомендации Владимира Галактионовича.

Несколько ниже я буду вставлять курсивом цитаты из рассказа, написанного Максимом Горьким, уже познавшим Самару. Рассказ озаглавлен «Самара во всех от­ношениях. Письма одного странствующего рыцаря». Уже только одно это — «странствующего рыцаря» — подтверждает то, что Горький в Самаре чувствовал себя временщиком, ни к чему не привязанным, ни к чему не обязанным. Читая письма странствующего Алексея Пешкова, я увидел и услышал другого писателя, не того, каким я знаю его по циклу рассказов «По Руси», по его пьесам, по повестям, по роману «Мать».

«Письма странствующего рыцаря» написаны Максимом Горьким резко и зло, я бы даже сказал, злобно и язвительно. Чувствуется в них ненавистное отношение его ко всему самарскому быту. Думаю, оно появилось у него уже с того момента, когда пришлось оставить Нижний Новгород. Оставить не по своей воле, переправившись через Волгу с правого берега на левый. И что же он увидел в Самаре?

«...Прежде всего в Самаре бросается в глаза общий характер ее архитектуры. Тяжелые, без каких-либо украшений, тупые и как бы чем-то приплюснутые дома заставляют предположить, что и люди, живущие в них, тоже тупы, тяжелы и приплюснуты жизнью.

Затем, всматриваясь в прохожих на улице, видишь, что большинство из них представляют собою субъектов, одетых в звериные шкуры, крытые темными сукнами, и что они обладают особого устройства носами, сразу останавливающими на себе взгляд внимательного наблюдателя.

...Особо алчный блеск глаз и острота взгляда поддерживает ваше предположение, и, присмотревшись к действиям и прислушавшись к разговорам сих субъектов, вы, к сожалению вашему, убеждаетесь в своей правоте. Затем вам предстоит выбрать одно из двух по вашему усмотрению: или возвратиться вспять туда, откуда вас швырнуло в этот до тошноты правильно распланированный город, или же остаться в нем и ожидать, когда его аборигены обратят на вас внимание и сделают вам честь, пожрут вас под пикантными соусами клеветы и сплетни.

Здесь — как и везде, впрочем,— очень любят эти соусы и кушают с ними человека как в том случае, если он не придется по вкусу, так и в противном».

Русский советский писатель первой половины ХХ века Алексей Николаевич Толстой так характеризует приезд молодого Горького в Самару: «Люди рано старели, городской обыватель тихо спивался, плакал о несбывшихся мечтах, ходил в туфлях. Из бродящего теста жизни выпирали чудаки, каких прежде не бывало. В Самаре на главной улице похаживали со свинчаткой слободские «горчишники», пошаливали за речкой Самаркой. Оборванцы на пристанях стали дерзкими, пели такие страшные песни, что мирный обыватель едва уносил ноги. ...И вот молодой Горький, никому не известный журналист, писавший в «Самарской газете» под псевдонимом Иегудиил Хламида плохие фельетоны,— так как они были не его делом,— сказал это слово... Он сказал о бунте гордого Человека, у которого дом — вся земля под звездной крышей.

В блестящих, свежих, как сквозняк, хмельных, как молодое вино, торопливых, иной раз совсем сырых рассказах, он звал к абсолютной свободе, — прочь из проклятого мещанского болота.

«Она также более грязна, пыльна и пахуча, чем, например, Казань и Астрахань; у нее более скверные мостовые, чем в Нижнем и Ярославле; она более неподвижна и более преисполнена косностью к умственным интересам, чем Симбирск, город удивительно сонный и тихий, точно умирающий от старческого маразма.

Я наскоро перечислил то, чего она имеет более других городов, и весьма возможно, что просмотрел еще несколько ее преимуществ пред ними.

Но это ничего — мы еще сосчитаемся! А теперь я укажу на то, в чем она равна с другими.

В ней в течение года, до введения винной монополии, выпивалось водки столько же, если не больше, сколько ее выпивает за этот срок Нижний с Кунавиным и ярмаркой, и в ней такие же дикие нравы, как и в столице Башкирии — Уфе. А сколько она пьет водки теперь, я еще не подсчитал.

Засим — она не имеет ни одного порядочного книжного магазина; в тех же двух, что у нее есть, продавцы предлагают вам заменить требуемую вами книгу гуттаперчевым кольцом, которое покупают детям, когда у них режутся зубы, погремушкой или чем-нибудь другим в этом роде».

Судя по словам Толстого, работа в «Самарской газете» для Горького была занятием неинтересным. Это — заработок. Хотя наблюдения, сделанные им в процессе собирания и подготовки материалов для статей в газете, давали ему неоспоримую помощь для его рассказов, пьес. По воспоминаниям самарских литераторов, Горький признавался, что в Самаре он родился как писатель. Но так ли это на самом деле?

Ведь в то время у Горького, жившего в Самаре, конечно, никакой репутации, а тем более известности не могло и быть. Все, с кем он общался, были выходцами из дворян, или образованными людьми с родословной. А кто он? «Из людей», из «босяков». На фотографии, сделанной в самарский период жизни Горького мы видим его в сапогах, с палкой. «Он носил на плечах широкую черную хламиду, на голове — шляпу с обвисшими полями, в руке — увесистую «ерлыгу» чабанов, степных пастухов. Обыватели Самары дивились этому вызывающему наряду» (С. Т. Григорьев).

В общем, вид странный. К нему так и относились в «Самарской газете». Слава его во многом была переосмыслена в советское время, и мифы создавались в советское время. А обывателям в те годы никакого не было дела до того, кто пишет фельетоны в газете.

Был такой заводчик Лебедев, который владел небольшим чугунно-меднолитей­ным заводиком на улице Уральской (ныне братьев Коростелевых). О том, что на заводе станок раздробил мальчику палец, Горький пишет фельетон, еще и указывает, что заводчик ни много, ни мало — негодяй. Лебедев посылает в «Самарскую газету» ответ, в котором разъясняет, что он не должен смотреть за каждым мальчиком, а на приукрасившего ситуацию и раздувшего ее до городских масштабов Горького Лебедев не обратил внимания. Своим письмом он обратился к редактору газеты, заявив, что не желает говорить с босяком, потребовав при этом написать опровержение. Конечно, и власти Самары не могли всерьез смотреть на рядового сотрудника газеты Алексея Пешкова, поэтому и не могло быть серьезного противостояния. Может быть, такое пренебрежение властей и озлобляло Горького.

«Грамотные люди читают две местные газеты и даже пишут в них... опровержения; некоторые, впрочем, еще не написали, но уже собираются. Вообще местный обыватель очень капризно, а иногда и подозрительно относится к газетам.

Сообразно с своим настроением он то требует, чтобы газеты были серьезны, то ищет в них веселой игривости, то хочет, чтобы они его научили чему-нибудь хорошему и полезному,— но крайне трудно определить его взгляд на хорошее и полезное».

И ни в каких марксистских кружках он не состоял. Этому подтверждением слова Екатерины Павловны Пешковой о том, что с самарскими марксистами его ничто не связывало.

Уже намного позже некоторые самарские писатели выстраивали свой творческий капитал на публикациях воспоминаний о Горьком. И мне показались интересными факты, приведенные доктором филологических наук, старшим научным сотрудником Самарского литературно-мемориального музея им. М. Горького Михаилом Перепелкиным. В интервью журналисту Илье Сумарокову он говорит о том, что советские воспоминания о Горьком — это мифы на 90 процентов. (Сайт «Самарская губерния. (История и культура. «Бегство в Самару и из Самары)).

Все началось с конца тридцатых годов прошлого столетия, когда в стране открылась официальная кампания по увековечиванию памяти об Алексее Максимовиче Горьком. Самарские писатели занялись сочинительством историй о писателе. Сначала составили «список» людей, с которыми Алексей Максимович «общался» все пятнадцать месяцев, которые он провел в Самаре. По этому списку самарскими писателями были написаны за них воспоминания, которые потом и легли в основу общей картины проживания Горького в Самаре. Один из случаев. В «Самарской газете» работала некая Евгения Семеновна Иванова, заведовала конторой редакции газеты. В конце тридцатых она уже находилась в преклонном возрасте, к ней принесли текст воспоминания и сказали: «Вот Ваши воспоминания, ознакомьтесь и подпишите». Прочитала, подписала. И вот Горький в Самаре — завоевывающий признание писатель, великодушный и щедрый человек... А через десять лет в город Куйбышев приехала Екатерина Павловна Пешкова, первая жена писателя, и потребовала от Ивановой признать, что все ее воспоминания выдуманы.

Ну разве мог Горький, находясь временно в Самаре и зная об этом, выстраивать какую-то стратегию взаимоотношений с местными. Ведь он вел обыкновенную жизнь — ходил на собрания интеллигенции, рыбачил, и, конечно, работал, работал, работал. Летом 1895 года Максим Горький с местными ребятами совершил поход на лодках по знаменитой Жигулевской кругосветке. Причем плавание состоялось в обратном направлении, то есть плыли они против течения. Об этом походе написал один из его участников С. Т. Григорьев в повести «Кругосветка», которая была напечатана в 1946 году в издательстве «Московский рабочий».

«Затем, в Самаре есть несколько обществ, преследующих самые разнообразные цели,— от развития трезвости до поощрения высшего образования. Председателем всех местных обществ состоит человек, который видит свое земное назначение именно в председательстве, и с этой целью он устраивает ежегодно по три и по четыре новых общества. Ввиду громадности его деятельности таковая может быть оценена по заслугам только после его смерти, и мне говорили, что в городе есть масса людей, готовых с полным удовольствием и хоть сейчас написать хвалебный некролог этого деятеля».

В Самаре судьба сводит Алексея Максимовича с Екатериной Павловной Волжиной, работавшей корректором в «Самарской газете». А в мае 1896 года Горький вынужден уехать в Нижний Новгород. Его позвали освещать знаменитую по тем временам нижегородскую ярмарку, пообещав соответственно приличный гонорар. Да и к тому времени Самару он узнал и все про нее понял, с людьми, которых здесь встретил, познакомился. Что еще ему оставалось делать?

Но ведь Горький встретил женщину, которую полюбил... Поэтому он продолжает переписываться с Екатериной Павловной и, получив от нее согласие стать его женой, приезжает на несколько дней в Самару. И в день приезда, вечером 30 августа, в Вознесенском соборе на улице Степана Разина их венчал протоиерей Валериан Лаврский. С протоиереем заранее договорились покровители Горького, друзья В. Г. Короленко, Карл и Мария Позерны. Ведь Алексей Максимович был отлучен от церкви за отчаянный поступок, когда в декабре 1887 года, на последние гроши купив револьвер, он выстрелил себе в грудь. Поэтому таинство брака Алексея Пешкова и Екатерины Волжиной было совершено тайным образом, поздним вечером.

Многие писатели, знавшие Алексея Максимовича по самарскому периоду жизни (С. Т. Григорьев, Я. Л. Тейтель, А. А. Смирнов), утверждали, что только встреча Алексея Пешкова с Екатериной Волжиной сделала из него Максима Горького. Это можно было бы отнести к очередному мифу советского времени, если бы не свидетельство самого Горького, содержавшееся в письме, которое было написано им Екатерине Павловне на Капри 28 апреля 1907 года: «...кажется — я первый, кто удостоился такого отношения от женщины, как твое ко мне». Письмо это было обнародовано в шестидесятые годы прошлого века, лишь после смерти Екатерины Павловны Пешковой, которая всю жизнь берегла его от посторонних глаз.

Что касается литературной работы, то здесь опять появляются мифы, рассказывающие о том, что в Самаре Горький опубликовал впервые свою знаменитую «Песню о Соколе». Но во всех библиографических справочниках обозначена совсем другая дата написания этого произведения — 1899 год. В 1895 году Горьким написаны рассказы «Старуха Изергиль» и «Челкаш». В Самаре основной литературной работой было написание фельетонов. Из-под его пера выходят такие, как «Вывод», «Маленькая», наиболее известные из них. Систематическая работа в газете заставляет Алексея Максимовича пристально всматриваться в жизнь, в ее движение, он учится отличать главное от второстепенного, замечать в житейских мелочах их сущность, оценивать факт и правильно его изображать. Он учится пониманию того, что далеко не все в жизни заслуживает ненависти и отвращения. Пристально вглядываясь, всегда можно обнаружить светлое в людях, влачащих самое страшное и бессмысленное существование. Горький понимает многообразие жизни, ее противоречия, ее сложное сплетение прекрасного и уродливого, злого, доброго, лживого и истинного.

В Самару Горький приехал уже с готовыми сюжетами, которые составил для себя еще в Нижнем Новгороде, потому без особого интереса пытался узнавать город. Самару он не знал и не чувствовал, а нижегородский быт и жизнь людей он познал с детских лет, там все было для него родным, воспринималось безотчетными движениями души.

А в «Самарской газете» ему надо было зарабатывать на жизнь. Платили, конечно, меньше, чем московским журналистам, но получаемых денег хватало на плату за квартиру, на книги, даже на одежду хватало. Горький никогда не думал, что будет жить в Самаре, просто приехал на заработки, залечить душевную травму. Встретил новую любовь и начал активно задумываться и искать другое место для жизни, для писательской деятельности.

«И прошу не заподозрить меня в неискренности писания моего; нет у меня здесь врагов, которым я хотел бы мстить, и друзей, которым мог бы я мирволить, не имею здесь.

"Пишу, не мудрствуя лукаво"... И не столько ради чьего-либо поучения пишу, сколько ради того, что сие есть потребность бродячей натуры моей.

А также и потому еще пишу, что люблю иметь дело с бумагой, потому что она всегда чище людей».

Потом, после Самары, вернувшись в Нижний Новгород, он развернет писательскую деятельность, где в течение семи с лишним лет будет развиваться литературное дарование Алексея Максимовича с каждым новым произведением.

«Благодаря книгам Горького мы можем по-братски понять Россию как близкий, родственный нам мир, без отчужденности, без внутреннего сопротивления, а это и есть наивысший долг писателя — разрушить преграды между людьми, далекое сделать близким и объединить народы с народами, сословия с сословиями в конечном всечеловеческом единстве.

Тот, кто знает произведения Горького, знает русский народ наших дней...»

Как остро и современно звучат слова Стефана Цвейга, сказанные им ровно девяносто лет тому назад!