Якопо Саннадзаро

Аркадия. Фрагмент романа. Перевод с итальянского Александра Триандафилиди

Фрагмент третьей главы романа

 

 

Из почтения к ней, богине Палес – А.Т. как только на востоке взошло солнце и сладкоголосые птицы в зеленых ветвях возвестили о приближении дня, каждый из нас, поднявшись, принялся украшать свое стадо изумрудно-зеленой листвой дуба и земляничного дерева и развешивать над дверями большие венки из листвы и цветов дрока и других растений; после чего, воскурив чистую серу, мы стали обходить свои накормленные досыта стада с благочестивыми молитвами, дабы никакое зло, будь то недуг или порча, не коснулось их. По тому же поводу каждая хижина оглашалась звуками различных музыкальных инструментов. Каждая улица, каждый закоулок и закуток были осыпаны зеленым миртом. Все животные ради священного праздника были освобождены от работ и предались желанному отдыху. Плуги, грабли, мотыги, оглобли и ярма подобным же образом были украшены венками из свежих цветов, что свидетельствовало о праздности. Не нашлось ни одного земледельца, который бы в этот день задумал прилагать силы для какой-нибудь работы; все резвились в занятных играх вокруг увенчанных быков у наполненных кормушек и распевали любовные песни. В то же время непоседливые мальчишки с наивными девушками в знак всеобщей радости упражнялись на улицах в детских забавах.

Но, дабы благочестиво принести обеты, должно было последовать к дымящимся жертвенникам, и мы всей компанией отправились в священный храм. Поднявшись по немногочисленным его ступеням, узрели мы врата с росписью, изображающей леса и благодатнейшие холмы с обилием лиственных дерев со всевозможными плодами, меж коих можно было видеть животных, пасущихся или бредущих по зеленым лугам, а на страже вокруг них было, может быть, с десяток псов; от топота стад клубилась пыль, выписанная так, словно настоящая.  Одних пастухи доили, других остригали, некоторые селяне играли на свирели, были и такие, что, казалось, искуснейше пели в такт их игре. Но что нам понравилось больше всего остального, так это нагие нимфы, стоявшие за стволом каштана, как будто намереваясь спрятаться, и одновременно смеявшиеся над бараном, что пытался жевать дубовый венок, висевший у него перед глазами, забыв о сочных травах вокруг себя. Сквозь заросли к ним тихо-тихо подкрадывались четыре сатира с рогами на голове и с козлиными ногами, верно, чтоб напасть из-за спины; и те, почувствовав опасность, пустились в бегство по густой чащобе, не уклоняясь от терновника или чего-либо, что могло бы их поранить.  Из них одна оказалась быстрее прочих, она забралась на граб и отсюда защищалась длинной веткой, которую держала в руках; другие в страхе бросились в речку, чтобы спастись вплавь, и прозрачные воды только слегка скрывали или вовсе не скрывали их белоснежные тела. Позже, когда поняли, что опасность миновала, вышли они на берег, усталые и запыхавшиеся, сушили свои влажные волосы и при помощи жестов и слов, казалось, старались предостеречь тех, кто еще не успел достигнуть берега. В другом месте был изображен белокурый Аполлон, опиравшийся на посох из лесной оливы и пасший стада Адмета на речном берегу. Внимательно следя за стычкой двух могучих быков, бодавших друг друга, он не замечал, как хитроумный Меркурий в козьей шкуре, скрепленной на левом плече, крал у него коров. На том же лугу стоял и Батт, обличитель вора; превращенный в скальный камень, он так и застыл с вытянутым указательным пальцем. Немного  ниже был виден Меркурий, что сидел на большом камне и раздувал щеки, играя на свирели; скосив глаза, он смотрел на белоснежную телицу, что стояла рядом, ибо с великой хитростью он замыслил обмануть многоочитого Аргуса. На другой створке врат был изображен пастух, простершийся у подножья высокого дуба и спавший среди своих овец, меж тем как собака обнюхивала сумку, лежавшую у него под головой; и потому, как Луна радостным своим оком взирала на него, было понятно, что это Эндимион. Близ него был Парис, который серпом выводил на коре вяза имя «Энона»; он еще не был  готов рассудить обнаженных богинь, представших перед ним. Но столь же утонченной по замыслу, сколь и восхитительной по исполнению была работа предусмотрительного и скромного живописца, изобразившего Юнону и Минерву в такой исключительной красоте, что превзойти ее было бы невозможно, так как он остерегся являть Венеру во всей прелести, как надлежало бы, а изобразил ее со спины, такой хитростью извиняя недостатки своего искусства. И много изящного и прекрасного довелось нам еще увидеть в различных местах этой росписи,  о чем сейчас я плохо помню.

Вошли мы в храм и приблизились к алтарю, где, в виду изваяния святой богини, увидели жреца, одетого в белоснежные одежды и увенчанного зеленой листвой; и как столь радостному дню подобают особо торжественные обряды, то и весь предстоящий священный ритуал в полной тишине обещал многие чудеса. В скором времени, собравшись вокруг жертвенника, мы увидели, как своими руками он зарезал белого ягненка и его внутренности  благочестиво возложил на жертвенный костер вместе с душистыми маслами, ветвями девственной оливы, сосны, потрескивающего лавра и пучками сабейской травы. Затем, пролив из сосуда теплое молоко, преклонив колени и протянув руки к востоку, он начал так:

«О досточтимая богиня, доказавшая нам уже не раз свою чудотворную силу, склони же свой милостивый слух к самым благочестивым молитвам собравшихся у твоего алтаря. Каждый смиренно просит тебя даровать ему прощение за свои прегрешения, совершенные либо сидя и пася стадо под каким-нибудь из священных твоих дерев, либо зайдя в неприкосновенные твои рощи и потревожив своим приходом святых нимф и козлоногих божеств, либо когда по необходимости вместе с травою докучным серпом лишат тенистых ветвей посвященные тебе рощи с тем, чтобы накормить  изголодавшихся овечек, либо – случисьсие по неведению – помнут траву на безгласных могилах или замутят ногами живые ручейки, нарушив обычную прозрачность их вод. Ты же, обогиня милосерднейшая, получишь в ответ их почитание, коли отведешь болезни и слабости и от простых стад и от их хозяев. Признаём, что наши глаза не достойны лицезрения в рощах ни мстительных нимф, ни обнаженной Дианы, купающейся в студеной воде, ни лесного Фавна в полдневный час, когда, усталый, он возвращается с охоты и, сердясь на палящее солнце, пересекает широкие поля. Оборони стада наши от всех магических заклятий и всяческого колдовства, что вредит им; призри кротких агнцев, дабы не жгли их сглазом завистливые очи; храни нашу свору отважных псов, защищающих робких овец и зорко следящих за ними, дабы поголовье ни в какое время года не уменьшалось, чтобы к вечеру возвращалось в загоны столько же, сколько выходило поутру; чтобы никогда пастухов наших не видели плачущими и приносящими в свои жилища окровавленные шкурки, еле-еле вырванные из пасти хищного волка. Да минует нас беспощадный голод, да будет всегда вдоволь травы, листвы и воды чистейшей для водопоя и омовения стад наших; и во всякое время да не обделены будем ни молоком, ни приплодом, ни обилием мягчайшего руна, когда пастухи наши, принимая это, будут радоваться прибытку».

Это было сказано четверократно пока многие среди нас неслышно шептались; затем каждый, в знак очищения, омыл живой речной водой свои длани, и после, когда от соломы зажгли огромные костры, все принялись проворно прыгать через них во искупление прегрешений, свершенных в минувшем. Вознеся благочестивые молитвы, закончив торжественные жертвоприношения, вышли мы через другую дверь на прекрасную равнину, покрытую приятнейшими лужайками, на которых, как я полагал, никогда не паслись ни овцы, ни козы и куда не ступала ничья нога, кроме разве что нимф; и доселе еще слышу я, как жужжащие пчелы кружатся, пробуя нектар на нежных цветах, растущих там; такими чудесными и нетронутыми показались мне тогда эти угодия. Здесь повстречали мы много изящных пастушек, что, идя плавной походкой, плели свежие венки; они на тысячу причудливых способов украшали ими свои белые волосы, и каждая силилась мастерством искусства превзойти дары природы.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера