Евгения Казазиди

Во всех моих мирах. Стихотворения

На  безлюдье

 

Иногда

это дело только твоей души.

На безлюдье застынешь,

не двинуть плечом чугунным.

Вверх смотри.

Небосвод

первоснежной каймой пришит

к тополиным стволам,

и не ветви уже, но руны.

Выпускай снегирей

из-под полузакрытых век,

выдыхай злую горечь

до всхлипа внутри грудины.

Иногда

нужно просто смотреть

как нисходит снег,

очень долго смотреть на снег,

выпрямляя спину.

 

***

Из этого не вырастут стихи.

Какой там сор, одна вода и пена!

Я привыкаю жить обыкновенно,

Людей делить на добрых и плохих.

 

На всякий случай, то есть на любой,

Гоню волну и рыбой бьюсь о рифы,

На энтомологическую рифму

Накалывая бабочку-любовь.

 

 

От  сих  и  до  сих

 

Мы просто становимся старше, солидней, умней.

 

Меняя наряд откровений на форму привычки,

в кармане желаний листочек спонтанных идей

найдём, перечтём, испугаемся, втиснем в кавычки

«от сих и до сих» – общепринято, дальше – подвох

(просчитывай схемы, люби по заявленной смете).

 

Взглянув мимоходом,  смеётся заливисто Бог:

–  Смешную игру, право слово, затеяли дети!

 

Маме

 

Разливаешь по стопочкам клюковку,

праздник сегодня!

Вспоминаешь бабулю, собес,

полусгнившие сходни,

на которых  хозяйственным мылом

за двадцать копеек

худосочные дети войны натирали, потея,

износившийся скарб,

обветшалые брюки и платья.

Нищета унизительна,

вот и ворчали:

«Стирать-то –

стыдоба, а не то, что носить!

Может справить другие?»

 

Желваки у отца-инвалида под кожей ходили,

но молчал и смолил самосад.

Он, ей-богу, бы запил,

но безденежье...

«Маньша, беги, прикупи пару капель».

Это значит  чекушку ему

и себе карамели.

Ну, так  пенсия – тридцать рублей,

а чего  вы хотели?

 

На полмесяца хватит,

потом всем гуртом на попутке

до ближайшего ряма, за ягодой

(тоже не шутка,

по холодной, болотной воде

да в худых сапожонках

и обратно с тяжёлым ведром

восемь вёрст по щебёнке).

 

Нанимались куда только можно:

посадки, покосы,

а зимой по соседям –

распилим, расколем, наносим.

Что ж дивиться артритным ногам,

все сказалось под старость.

– Бог с ним, с прошлым,

давай, дочь, за праздник!

 

 

Но я,

задыхаясь,

выхожу на балкон,

а навстречу мне тысячи окон.

Мегаполис не спит –

пьёт, поёт, говорит о высоком

вифлеемском предвестнике

и дорожающем сыре.

Возвращаюсь.

Молчу.

...Мы забыли.  Мы это забыли.

Нам уже не понять,

что такое портки и портянки,

на полатях не спать,

не едать с лебедою буханки,

за иконой не прятать рубли,

не ютить похоронки,

не травить всей округою вшей

и на танцах в сторонке

не стоять оттого,

что несёт и махоркой,

и дустом.

 

Рождество.

Благодать.

Мам, не плачь,

твой Господь не допустит...

 

***

А там, где я себя не предала,

посеяна,

но прорастёт попозже

фиалка.

Пусть невзрачна и мала,

зато еще одно созданье божье

проявит суть и цвет, зажжётся свет

во всех моих мирах,

и дальних тоже.

 

Пять тысяч роз барашку на обед

за ту одну, что расцветёт под кожей.

 

Мы  жили  и  ждали

 

Там, где ломались другие, мы жили и ждали.

Ухали филины, выла болотная выпь.

Я из крапивы вязала защитные шали,

я понимала, что прошлое нужно забыть.

 

Ты говорил, что сегодняшний день не последний,

нужно всегда и во всём оставаться людьми.

Шали ветшали. Осеннею огненной медью

я расшивала победные флаги любви.

 

Небо…просто  небо

 

Облако валяет дурака.

Греет загорелые бока

Царь-гора,

не знавшая царей.

Рыба-меч

на стыке трёх морей

щит куёт.

Виляет перевал,

ластится к босым подножьям скал.

Под отмашку ветра-бунтаря

птицы обрывают якоря.

Кошка-осень

лижет льда брикет.

Небо... просто небо.

 Смерти нет.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера