Марк Полыковский

Роальд Даль. Отвратительные стишки. Вольный перевод с английского

БЕЛОСНЕЖКА

И СЕМЬ ГНОМОВ

 

Когда мать юной Белоснежки

Скончалась, тотчас пересмешки

И распри стихли; во Дворец

Примчался вмиг Король-отец,

И он вскричал: «Какая жалость!» –

Погоревал слегка; усталость

И тяготы последних дней

Ушли с усопшей в мир теней.

«Теперь нужна жена другая», –

Сказал Король. (Предполагаю,

Для Короля жену найти –

Не чисто поле перейти).

Во все газеты и журналы

Он написал: «Мне не пристало

Остаток дней прожить вдовцом».

И в тот же день перед Дворцом

Столпилась тысяча девиц,

И в выражениях их лиц

Мог каждый смело прочитать:

«Я Королю невестой стать

Готова, с ним одним живу

В мечтах – во сне и наяву».

Лукаво вымолвил Король:

«Невестой стать… На эту роль

Претендовать – большая честь,

Я испытаю всех как есть».

Как водится, в конце концов,

Презрев напутствия льстецов,

Он выбрал леди Маклахоз –

Видать, привлёк его курьёз:

 

 

Она в своих изящных ручках

Держала миленькую штучку,  

Которой просто наслаждалась.

Что это было? – Эка малость,

Старинный бронзовый предмет

(Поверь, теперь таких уж нет).

Да, леди Маклахоз держала

В руках ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРЦАЛО.

В какой его ни спросишь час,

Ответит зеркальце тотчас,

Причём лишь правду отвечает,

И леди в нём души не чает.

К примеру, стоит ей спросить:

«О зеркальце, что есть, что пить

Сегодня подадут к столу?» –

В ответ мгновенно: «Пиалу,

В ней рис рассыпчатый с урюком,

Яичницу с зелёным луком;  

Печенье, вафли, мармелад,

Чай, мусс, кисель и шоколад».

Как оказалось, Королева

Была порядочная стерва:

Изнежена, глупа, капризна, –

Всегда сквозила укоризна,

Когда взывала что ни свет:

«О зеркальце, мне дай ответ,

Кто благородней всех и краше?» –

И каждый божий день без фальши

Ей молвит зеркальце: «Мадам!

Вы величавы, в вас есть шарм,

Вы Королева – то что надо,  

И Королю, и всем услада!»

Так Королева день за днём,

Как видно, не блестя умом,

Лет десять, может быть, без мала

Всё ритуал сей повторяла,

Пока наутро как-то раз

(Настал-таки недобрый час!)

Ей зеркальце в ответ: «Не скрою,

Отныне быть тебе второю!

Тебя милее Белоснежка!» – 

Вмиг почернев, как головешка,

Вскричала Королева громко:

«Сверну ей шею, как гусёнку,

Спущу с неё подряд три шкуры,

А потроха поганой дуры

Съем на обед! Сия девица

Здесь не должна была родиться!»

И егерю, дрожа от гнева,

Приказывает Королева:

«Приятель, мерзкую девчонку

Хватай покрепче за юбчонку

И волоки подальше в лес,

Где даже леший или бес –

И тот испытывает жуть,

И там, разъяв девичью грудь,

Вынь окровавленное сердце

И, завернувши в полотенце,

Вези его сюда скорей.

Да не топчись тут у дверей!»

Нещадно егерь гнал коня,

И вот уже к исходу дня

Сволок он бедное дитя

В чащобу; вовсе не шутя,

Уже занёс он острый нож…

Тут Белоснежка впала в дрожь,

Заплакала, запричитала:

«Я так пожить ещё мечтала!»

Не дрогнула рука убийцы.

Тут Белоснежка: «Слышишь, птицы

Щебечут где-то в вышине…

И я невинна, как оне!»

Решимость в егере угасла,

А сердце, как полфунта масла,

Размякло. Он сказал: «Ну что ж!

Да на кого б я был похож,

Убей я юную девицу!

Живи, коль довелось родиться!» –

И припустил в обратный путь,

Но, чтобы случай не спугнуть,

Он в местную мясную лавку

Решил наведаться. К прилавку

Прошёл, купил воловье сердце,

Фунт вырезки, немного перца,

Сложил в мешок – и в путь-дорогу,

Чтоб к королевскому порогу

Доставить мерзостные яства.

«О Королева! Без лукавства

Я выполнил твоё заданье.

Иным и прочим в назиданье

Девчонка гадкая убита

(Как водится, всё шито-крыто),

Здесь всё, что от неё осталось», –

Сказал он, но, представьте, жалость

Не испытала Королева, –

Напротив, отойдя от гнева,

Воскликнула: «О, браво! Браво!

Ты заслужил почёт и славу!

Надеюсь, не был ты беспечен,

Но беспредельно безупречен!»

И тут, добавив соль и перца,

Властительница съела сердце

(Что отвратительно и гнусно),

Хотя надеюсь, что искусно

Сумели приготовить блюдо

(Варить не надо, это худо.

При варке сердце, скажет всяк,

Враз станет жёстким, как башмак).

А что же с Белоснежкой сталось?

Девица отдохнула малость

И в ближний город подалась,

Где в горничные нанялась

(Бесплатно, за ночлег с обедом –

Такой уклад служанкам ведом)

В хороший дом, где семь мужчин

Росточком мене двух аршин,

Жокейскую оставив службу,

Хранили трепетную дружбу.

В семёрке этой каждый Гном

Всем был хорош, лишь ипподром

Тянул их всех неумолимо

(Такая слабость объяснима

Былой профессией), на скачки

Проматывали всё. Заначки

У них и прежде не водилось,

И вот теперь им приходилось

Отказываться от обеда,

Когда желанная победа

Их обходила стороной,

И банк срывал игрок иной.

Но вот однажды Белоснежку

Вдруг осенило. Скрыв усмешку,

Она сказала: «Всё! Довольно!

Отныне все вы добровольно,

Презрев рискованный азарт,

Отказываетесь от карт,

От увлечения бегами,

От ипподромов с рысаками

И прочих мерзких авантюр,

Пока (не избежать купюр!)

Я не решу сама задачу,

Как лучше обуздать удачу».

И в тот же вечер Белоснежка

(Мой Бог, к чему такая спешка!)

Уже скакала что есть мочи

И проскользнула ближе к ночи

Через ворота во Дворец.

Король, открыв резной ларец,

Одно лишь слышал – злата звон:

Гинея, соверен, дублон…

А Королева в этот час

Подальше от сторонних глаз

Усладам тайным предавалась:

Бисквитом с мёдом наслаждалась.

Лакеи, слуги, мажордом

Давно уснули крепким сном.

Тут Белоснежка незаметно

Прокралась в зал, а там несметно

Вещиц, её приятных взору.

Но нет! Одно ей только впору:

То ЗЕРКАЛЬЦЕ, что на стене,

Оно лишь для неё в цене.

И вот, схватив его со стенки

(Нет, не дрожат её коленки!),

Вернулась Белоснежка в дом,

Её встречает Главный Гном.

«Вот зеркальце, – она сказала, –

Ты посмотрись в него сначала,

Ну а потом спроси его,

Оно не скроет ничего,

Откроет всё как на духу,

Да не мельчись на чепуху!»

Гном зеркальцу сказал: «Прости,

Ответь, да только не шути,

Сейчас нам, право, не до шуток,

Уже осталось меньше суток

До завершенья главных скачек

(У нас полно таких задачек),

А знать нам нужно позарез,

Кто выиграет стипль-чез».

И тут же зеркальце пропело:

«Лошадка Белая Омела».

Развеселились наши гномы

(Им клички лошадей знакомы),

Расцеловали Белоснежке

Лоб, щёки, нос, – в огромной спешке

Уже неслись в торговый ряд,

Где можно наскрести деньжат.

Продав любимый лимузин,

Припасов несколько корзин,

А также с хитростью лисы

Прозаложив свои часы,

Заняв – где, кто и сколько смог

(И Барклэйз Банк им в том помог), –

Поставили всё очень смело

На клячу Белая Омела,

Сорвав при этом крупный куш.

С тех пор – неважно, дождь ли, сушь –

Им каждый день совет давало

Заговорённое зерцало.

Для Гномов вместе с Белоснежкой

Теперь монеты только решкой

Ложились – этаким манером

Стал каждый вскоре мильонером.

Азартность – не порок, не грех,

Когда приносит вам успех.

 

 

 

ДЖЕК И БОБОВОЕ ДЕРЕВО

 

«Разорены, и долг большой,

И ничего нет за душой, –

Сказала Джеку мать. – Иди

И хоть кого-нибудь найди,

Кто б захотел купить корову.

Скажи, отдать её готовы

За двести фунтов, не торгуясь,

Нужде-злодейке повинуясь.

Скажи, корова не больна

И молока даёт сполна,

А коль про возраст речь зайдёт, –

Молчи и, что стара, как чёрт,

Не выдавай. Скажи, корова

С рождения была здорова».

Уйдя с коровой со двора,

Джек возвратился до утра,

Сказав: «Представь себе, мамуля,

Твой умный маленький сынуля

Продал корову добрым людям,

Теперь с тобой нужду забудем».

«Ах, подхалим! – в ответ мамаша, –

Держу пари, корова наша…

Её ты сплавил просто даром!»

Когда ж, пошарив по карманам,

Джек вытащил ничтожный боб, –

Позеленев, наморщив лоб,

Подпрыгнув выше табуретки,

Мать завопила: «Где ж монетки?!

Ты дурень или сумасшедший?!

Тебя, видать, попутал леший!

Да прошиби меня озноб!

Ты Дейзи обменял на боб?!»

Мамаша, став мрачнее тучи,

Бросает в мусорную кучу

Несчастный боб, крича: «Дубина!» –

Обрушив на родного сына

Всю силу, весь свой дикий гнев –

И в том немало преуспев.

Его лупила чем попало,

Лишь через полчаса устала,

Пустив парнишке кровь из носа,

Ударив ручкой пылесоса.

Примерно в десять, ближе к ночи,

Боб дал росток и что есть мочи

Стал ввысь тянуться, и к утру

Уже кренился на ветру

Его высокий мощный ствол.

Схватив мамашу за подол,

Джек крикнул: «Лучше, право слово,

Чем никудышная корова,

Бобов, быть может, пара сумок…»

– В ответ мамаша: «Недоумок!

Хоть боб один на этот ствол!

Ты видишь, как он наг и гол!» –

«Нет! – крикнул Джек своей мамаше.

– Там в вышине спасенье наше!

Ты слышишь, боб звенит листвой!

Там каждый листик – золотой!»

Ей-богу, был мальчишка прав!

Мгновенно чудо осознав,

Мамаша ясно увидала:

В далёкой вышине витала,

Венчая ствол бобовый, крона,

Блестя под солнцем, как корона.

«О Боже! Воплощенье грёз!

Продам «Фиат», куплю «Роллс-Ройс», –

Вскричала мать.  – Не стой болваном!

Наверх! Быстрее! Ураганом!

И там не мешкай, не зевай,

Листочки все подряд срывай!»

Джек – шустрый, ловкий и прыгучий –

Мгновенно влез на ствол могучий.

И вдруг как раз в тот самый миг,

Когда вершины он достиг,

Возник громоподобный глас

(От ужаса – сноп искр из глаз),

Почти над самой головой

Джек слышал словно ветра вой –

Здесь дух нечистый, дьявол, бес,

Здесь сотня демонов с небес!

«ФИ-ФАЙ-ФО-ФАМ! –

он слышит  вновь. –

АНГЛИЙСКУЮ ЗДЕСЬ ЧУЮ КРОВЬ!»

Джек с перепуга в три прискока

Скатился вниз в мгновенье ока.

«Ах, мама! Веришь или нет, –

Он выдохнул. – Померкни свет!

Там Великан, там злобный дух,

И у него собачий нюх!

Мне враз перехватило горло,

От страха вмиг дыханье спёрло!»

– «Собачий нюх! На самом деле?! – Шипит мамаша.

– Ты в уме ли?!» –

«Меня унюхал он, клянусь!

Свело живот, я весь трясусь!

Он так кричал и злобно ухал:

«Я англичанина унюхал!» –

«Не удивляюсь, – мать сказала, –

Тебе, как видно, было мало

Того, что каждый божий день

Тебе талдычу, ты ж, как пень,

Никак того не понимаешь,

Что, как биндюжник, ты воняешь,

Что в ванне тёплая водица,

Что каждый вечер надо мыться!»

Ответил Джек своей мамаше:

«К чему мне причитанья ваши,

Коль вы чисты настолько, чтоб

Самой вскарабкаться на боб». –

«И влезу! – Та ему в ответ, –

Ей-богу, просто жизни нет!» –

Мгновенно юбки подвернула

И тут же в гущь ветвей нырнула.

«Вдруг Великан учует мать?

Тут ей никак не сдобровать», –

 

Джек думал, устремляя взор

На  листьев золотой узор. –

Он помнил леденящий звук

Фи-фай-фо-фам. А если вдруг…

И тут раздался жуткий хруст,

И мир стал холоден и пуст,

Когда услышал он: «Как странно… –

Узнав ворчанье Великана, –

Чёрт побери! Сплошные кости!» –

Хруст… А потом уже без злости:

«А впрочем...

Что ж, довольно вкусно!» –

Джек крикнул: «Боже! Это грустно!

Мамаша в Великанском брюхе,

И дело всё в собачьем нюхе,

Точнее, думаю, что дело

В том, что и мать моя смердела».

Джек думал, взор свой устремляя

Туда, где крона золотая

Венчала колоссальный ствол:

«Я полагаю, ореол

Из запахов, что окружает

(А, проще говоря, воняет),

Что чуют ноздри Великана,

Разрушить может только ванна,

И прежде чем на древо лезть,

Я должен долго мыться. Весь!

Был глуп я, но прозрели вежды,

На ванну все мои надежды!»

Ворвавшись в дом, шампунь и мыло

Схватил и тёр что было силы

Всё тело с головы до ног,

Шампунем каждый волосок

Промыл; прочистил нос и уши;

Шёл, огибая грязь и лужи,

Благоухая, словно роза, –

Такая вот метаморфоза.

Джек вновь полез на мощный боб,

Где Великан, наморщив лоб,

Сидел – огромный, толстый, грубый –

Сидел и бормотал сквозь зубы

 

(А Джек дрожал от напряженья):

«ФИ-ФАЙ-ФО-ФАМ!

НА УДИВЛЕНЬЕ,

НЕ ЧУЮ НИКОГО». – Сказал,

И сразу сон его сковал.

Пока злодей беспечно дрых,

Джек столько листьев золотых

Набрал… Клянусь, таким манером

Он мигом стал миллионером.

Сказал он: «Ванну каждый день

Мне, право, принимать не лень!

Ей-богу, стоит чаще мыться!

Поверьте, в жизни пригодится».

 

 

 

ЗЛАТОВЛАСКА

И ТРИ МЕДВЕДЯ

 

Безнравственную эту сказку

Про прохиндейку Златовласку

Уж лучше б никому не знать.

Как это любящая мать

Дочурке или же сынишке

Читает на ночь эти книжки

Про нечестивку и плутовку,

Которую упечь в кладовку

Я не преминул, если б смог,

И да поможет в этом Бог!

Теперь представьте на мгновенье,

Что вы (нашло такое рвенье)

С большой любовью и охотой

Готовили с тройной заботой

Себе, сынишке-сорванцу

И, разумеется, отцу

Вкуснейшую на свете кашу,

И ледяную простоквашу,

Слегка поджаренные гренки,

И кофе с молоком без пенки.

Покончено давно с уборкой,

И стол уже накрыт скатёркой,

И каша в чугунке дымится,

Но скрипнула вдруг половица, –

Войдя в столовую, папаша

Воскликнул: «Чудо что за каша!

Ну что за прелесть! Вот так штука!

О Боже! Ну-ка, ну-ка!

Вот только быть во рту пожару –

Ведь каша прямо с пылу с жару!

Пускай остынет в чугунке,

Пока пройдёмся налегке. –

Потом сказал, помыслив здраво, –

Прогулка утренняя, право,

Полезна всем без исключенья,

Она не просто развлеченье,

Мы нагуляем аппетит,

К тому же, Бог меня простит,

Она улучшит настроенье,

Способствуя пищеваренью».

Какая верная жена,

Покуда в доме тишина,

Осмелится хотя б намёком,

Хотя б невольным экивоком

В порыве мужа усомниться,

Мол, каша на столе дымится, –

Нечасто с самого утра

Семейство дружно со двора

Уходит, позади терраска…

Лишь скрылись, тотчас Златовласка –

Паскуда, мерзкая проныра,

Гадюка, маленькая мымра –

Втихую, крадучись, тайком

В покинутый жильцами дом

Вошла, глазами всё вокруг

Обшарила – и видит вдруг

Стол, а на нём стоят три миски,

Наполненных до самой риски –

Нет! Не какой-нибудь там манкой! –

Её любимейшей овсянкой.

Схватила первую же плошку

И стала есть за ложкой ложку.

Тут должен я заметить вновь,

Как забурлила б ваша кровь,

Когда б вы сотворили чудо –

Любимейшее ваше блюдо,

А в дом вломилась, будь неладна,

И всё попортила изрядно –

Кто?! – малолетняя плутовка,

О том и вспоминать неловко.

Но это только лишь цветочки,

Ещё мы не дошли до точки,

Все потрясенья впереди.

Ах, как колотится в груди!

Вы – домовитая жена,

Всю жизнь с утра и дотемна,

Всего превыше в этом мире

Ценя уют в своей квартире,

Лелеете, сдувая пыль

С вещичек памятных, – утиль

Они, быть может, для кого-то,

Но только не для вас. Вот фото,

На нём вы трепетны и юны;

Вот раковина с той лагуны,

Где вы плескались в детстве; или

Резные стулья, – их купили

По случаю на распродаже,

Они, вам говорили, даже,

Как будто, в стиле чиппендейл;

А вот (давно уж не у дел)

С крылом отбитым купидон,

Увядшей юности бутон;

А вот – ещё увидишь где ты? –

Стульчак времён Елизаветы,

Не взрослый – детский, ну так что же! –

Он всех вещиц тебе дороже.

У Златовласки ж от рожденья

Нет ни на грош соображенья,

Ей антикварный сей предмет,

Как зайцу университет.

На стульчик, бережно хранимый,

Своею нижней половиной

С размаху плюхнулась она,

Стул скрипнул, хрустнул, – старина

Непрочна, как гнилая нить, –

Вещь больше не восстановить.

Над всем пребудет Божья милость, –

Когда такое бы случилось

С девчушкой скромной,

    чуткой, здравой,

Она б вскричала: «Боже правый!

Какой позор! Вот неувязка!»

Не то плутовка Златовласка, –

Вмиг завопила: «Караул!

Ну что за мерзкий хлипкий стул!» –

Ввернув при том такое слово,

Его вы не готовы снова

Не только вслух произнести,

Но, прямо скажем, не в чести

Оно в устах у забулдыги

И неупотребимо в книге.

Вы думаете, что теперь

Злодейка выскочит за дверь?!

Не тут-то было. К сожаленью,

Чертовка к этому мгновенью

Решила отдохнуть, устав

От приключений и забав.

Наверх ведут ступеньки, – кстати

Там спальня, в спальне три кровати,

На каждой надо примоститься,

Чтоб выяснить, где лучше спится.

Почти всему честному люду

Известно (повторять не буду!),

Что перед сном, ложась в кровать,

Носки и обувь нужно снять.

Нет, Златовласке не с руки

Снимать носки и башмаки.

Её ботинки так грязны,

Что нет следа от белизны

Простынок, – те черны от грязи

На башмаках бездушной мрази,

К тому же, на один каблук

Налипло нечто, что я вслух

Назвать прилюдно не могу, –

Там то, что зайцы на лугу,

Псы – под жасминовым кустом,

А то – бродяги под мостом

Оставить могут ненароком.

С каким, скажите мне, упрёком

 

Вы обратитесь к этой чушке,

Когда на чистенькой подушке

Увидите всю это гадость,

Оставленную вам на радость!

(Ни слова нет в известной сказке,

Что перед сном у Златовласки

Возникло смутное желанье –

Скажу о том без содроганья –

Замызганную обувь снять,

А уж потом влезать в кровать!)

Да, в этой сказке прегрешенья

Не отличить от преступленья.

Что ж, подытожим наши знанья,

Сочтём преступные деянья.

Проступок Первый, без сомненья,

Вполне достоин обвиненья:

Девчонка совершила взлом,

Тайком в чужой проникнув дом.

Второй Проступок обвинитель,

Законов общества ревнитель,

Конечно, приравняет к краже:

Она стянула миску каши.

Проступок Третий: враг коварный

Стул уничтожил антикварный.

Не думала о том девчонка,

Как огорчила Медвежонка.

Четвёртое Злодейство: мразью

Какой же надо быть, чтоб грязью,

Давно налипшей на ботинки,

Испачкать чистые простынки!

За сломанный изящный стул

Судья бы даже не моргнул,

Но, оценив все прегрешенья,

Назначил десять лет лишенья

Свободы с каторжным трудом, –

Девчонку ждал бы исправдом.

Но в книжке нет такой беды:

Сухою вышла из воды,

Спаслась плутовка Златовласка, –

Гласит известная всем сказка.

Смеются маленькие дети

И радуются в целом свете,

Крича: «Ура! Ура! Везенье!

Спасло девчушку провиденье!»

По мне, мерзавка и дурёха

Должна была бы кончить плохо.

«Ой, Папа! – завопил Мишутка,

Он плакал, всхлипывая жутко. –

Нет каши! Лишь пустая плошка,

А рядом с ней – пустая ложка».

«Иди наверх! – взревел Папаша, –

Лежит в кровати твоя каша –

У замарашки в животе.

Она повинна в суете,

Ты должен слопать хулиганку

И с ней – любимую овсянку».

 

 

 

КРАСНАЯ ШАПОЧКА

И СЕРЫЙ ВОЛК

 

Задумав поживиться, Волк

(А волки в этом знают толк),

Стучит в дверь к бабушке-старушке,

Живущей в доме на опушке.

Старушка открывает дверь,

А на пороге лютый зверь,

Сверкнув зубами, прорычал:

«Дозволь войти!» – клыков оскал

Весьма красноречив был, чтоб

Старушку охватил озноб.

Она вскричала: «О, мой Боже!

Он съест меня живьём!» – И что же!

Всё правда! Волк, войдя в избушку,

Мгновенно проглотил старушку.

Но бабушка, вот незадача,

Была мала, к тому ж в придачу

В ней были кожа лишь да кости, –

Волк аж рассвирепел от злости:

«Бабуся мне на два прикуса,

Я даже не расчуял вкуса! –

Он в кухне рыскал, причитая, –

Нужна мне порция вторая!»

 

Сверкнув глазами плотоядно,

Сказал, слюну глотая жадно:

«Дождусь в старушкином домишке –

Ведь знаю, и не понаслышке,

Я видел, как неслась к реке

Девчонка в красном колпаке,

Прогулка ей не повредит,

Вернётся в дом – я буду сыт!»

Волк съел старушку, но на счастье

Нетронутым оставил платье:

Чепец, передник, башмаки,

Халат, расчёску и очки, –

И, о старушке не скорбя,

Напялил мигом на себя,

Вихры на голове пригладил,

Завил и даже напомадил,

Затем сел в кресло внучку ждать.

Прошло минут, наверно, пять,

Как скрипнула дверная ручка –

С прогулки возвратилась внучка.

Едва переступив порог,

Старушку с головы до ног

Девчонка в красном оглядела

И обратилась к ней несмело:

«Бабушка, почему у тебя такие большие уши?» –

«Чтобы лучше слышать тебя, дитя моё», – сказал Волк.

«Бабушка, почему у тебя такие большие глаза?» – спросила Красная Шапочка.

«Чтобы лучше видеть тебя, дитя моё», – сказал Волк.

Волк думал про себя: «Неплохо

Сейчас сожрать вот эту кроху.

Не то что древняя старуха –

Уж ею ублажу я брюхо!»

Потом Красная Шапочка сказала:

«Но, Бабушка,

что это на тебе за восхитительная меховая шубка!»

 

«Неверно! – Волк ответил грубо, –

Забыла ты спросить про зубы!

А, впрочем, спросишь или нет, –

На всё теперь один ответ:

Я голоден – и даже очень,

Ты ж так вкусна, что нету мочи!»

Девчушка улыбнулась Волку,

Мигнула, глаз сощурив в щёлку,

И, выхватив из-за корсета

Два преогромных пистолета,

Прицелилась в башку злодею

(Вообразить того не смею!), –

Пиф-паф, Волк замертво упал,

Печален был его финал.

Недели три спустя в лесу

Я встретил девицу-красу,

К ней приглядевшись, я узнал

Знакомого лица овал,

Но, Боже, где же красный цвет! –

Его уже в помине нет,

Нет этой глупой красной шапки,

А на плечах уже не тряпки,

Не кофта, даже не пальто –

Из меха серое манто.

Она с улыбкой мне сказала:

«Случилось перемен немало,

Мой дом уже не та халупка

Меня ж все кличут

ВОЛЧЬЯ ШУБКА».

 

 

 

СИНДЕРЕЛЛА

 

Вы думаете, в самом деле

История о Синдерелле

Знакома с детства вам? – О, нет!

Её доподлинный сюжет –

Весьма жестокий и кровавый.

Обман придумали слащавый

(Кто? – Джамбаттиста,

Братья Гримм,

Да Шарль Перро и иже с ним.) –

Известную вам всем стряпню,

Чтоб осчастливить ребятню.

Заметь, подделка начиналась,

От правды мало отличаясь:

Сестёр коварных – жуть и страх, –

Но разодетых в пух и прах,

Везут, чтоб танцевать на бале,

А Золушка в сыром подвале

Среди голодных крыс одна

И тоже вечно голодна…

Что дальше? – Синди завопила:

«Спасите! – громко, что есть силы. –

Откройте жуткую кладовку,

Противно здесь сидеть без толку!»

Тут Фея – добрая, не злая, –

Услышав, как вопит, стеная,

Неподалёку Синдерелла,

Явилась, рядышком присела:

«Скажи, с тобою всё в порядке?» –

«В порядке?! Я в таком упадке,

Что хуже просто не бывает», –

Ей Синдерелла отвечает,

Стучит о стену кулачком,

Кричит: «Хочу на бал! Сморчком

Сидеть одной всем на потеху!

Я во Дворец на дискотеку

Хочу! Мне зависть сердце гложет!

Кто бедной Золушке поможет?!

Хочу и платье, и карету,

В алмазах серьги и браслеты,

Серебряные башмачки –

Чтоб в позолоте каблучки,

И чтоб колготки из нейлона,

А не простые панталоны,

И чтоб передо мною Принц

Тотчас же распростёрся ниц».

Взмахнув волшебным жезлом, Фея,

Сказав: «Лови момент! Смелее!» –

Исчезла. Что же Синдерелла? –

На бал ко времени успела.

И видят сёстры: в центре зала

Принц кружит с королевой бала, –

От злости став белее мела;

Их Золушка, их Синдерелла –

Видать, не робкого десятка –

Схватила Принца цепкой хваткой,

Прижав его к своей груди –

Да так, что Принц, того гляди,

Испустит дух от изумленья,

Раскиснув без сопротивленья.

Пробила полночь. Синдерелла

Лишь на мгновенье обомлела,

Воскликнув:

«Чёрт возьми! Проклятье!

Бежать, пока жива!» – За платье

Тут Принц схватил её. Увы!

На платье разошлись все швы.

Оставив на себе лишь бязь,

В исподнем Синди унеслась.

Она неслась быстрее птицы,

И надо ж было так случиться –

Запнулась о половичок

И потеряла башмачок.

Принц башмачок к груди прижал

И словом, острым, как кинжал,

Сказал-отрезал: «Я без спору,

Коль башмачок ей будет впору,

Веду девицу под венец,

А чтоб приблизить сей конец,

Я до последнего двора

Обшарю, чтоб уже с утра

Передо мной была девица,

Которой туфелька сгодится».

Презрев в мгновенье риск и страх,

Сестрица – та, что в волдырях, –

Подкралась, туфельку схватила

И мигом в унитаз спустила.

Тут – кульминация в сюжете –

Оставшись лишь в одном штиблете,

Вторым мгновенно заменила

Башмак, что Золушка носила.

Вы видите, сюжет всё круче,

Над Золушкой сгустились тучи.

 

Наутро, после бурной ночи,

Наш Принц, едва продравши очи,

Обходит каждый двор и дом,

Сзывая всех живущих в нём;

Башмак подряд всем примеряет,

А тот разношен и воняет, –

Его носила, знать, девица,

Что не привыкла часто мыться,

То был башмак всем башмакам

И впору разве мужикам.

Толпой шли примерять башмак,

Но он не подходил никак.

Тут до сестёр дошёл черёд,

Одна из них прошла вперёд,

Примерила.

Принц крикнул: «Нет!» –

Она в ответ: «Ты дал обет!

Смотри: башмак мне в самый раз!

Теперь женись на мне тотчас!»

Принц, снега сделавшись белей,

Пробормотал: «Уйдём скорей!» –

«О нет! А как же твой обет?!

Теперь назад дороги нет!»

Принц рявкнул: «Господи прости!

Немедля голову снести!»

Тотчас скатилась голова.

Гласит народная молва,

Что Принц промолвил, веселея:

«Без головы она милее!»

Вторая тут сестра сказала:

«Я башмака не примеряла».

Схватив свой меч, одним ударом,

Принц снёс ей голову, – не даром

Бывают Принцы в злости круты,

Чтоб избежать народной смуты.

На кухне, чистя горький лук,

Вдруг Синди услыхала звук:

Две головы слетели с плеч,

Пока она топила печь.

Дверь отворила Синдерелла:

«Кто там шумит? Кому приспело?»

Принц отвечал: «Кто это здесь?

Эй! Не в свои дела не лезь!»

Разбилось сердце Синдереллы,

Она и помышлять не смела,

Что Принц способен для забавы

Сам учинять закон кровавый:

«Мне вовсе не нужны напасти,

Чтоб муж был

дел заплечных мастер!» –

«Кто эта дерзкая грязнуля?! –

Воскликнул Принц. –

Вы что, уснули?!

Что воду в ступе зря толочь!

Ей голову немедля прочь!»

Тут в блеске и игре огней

Предстала Фея перед ней

С волшебной палочкой в руках:

«Ну, Синди,

стоит сделать взмах…» –

Та доброй Фее отвечала:

«Я осмотрительнее стала,

Не по зубам мне этот мёд

И ни к чему запретный плод.

Не нужно Принцев и дворцов –

Иных достойна молодцов,

Простой и честный муж мне нужен,

Такой, что с головою дружен,

И чтоб – красив, и чтобы – стать.

Такого трудно отыскать.

Я даже и спросить не смею,

Способна ль ты на это, Фея?»

И в то же самое мгновенье –

Да-да, совсем без промедленья –

Она стояла под венцом,

Её одаривал кольцом

Прелестный варщик мармелада,

Безе, зефира, шоколада,

Который ими торговал,

Безбедно жил да поживал.

В их доме поселилось счастье,

Забыв про прежние напасти,

С любимым мужем Синдерелла

Детишек народить успела.

И жить им счастливо, без бед,

Совместно до преклонных лет.

 

 

 

ТРИ ПОРОСЁНКА

 

Из всех известных мне зверей

Нет ближе и милей  свиней.

Свинья учтива, благородна,

Умна. Всё это превосходно,

Но, как бы я свинью ни славил,

Без исключения нет правил,

И можно встретить (скажем робко!)

Свинью тупую, словно пробка.

Что б вы промолвили, mon cher,

Когда б однажды, например,

Бредя чуть свет лесной тропой,

Вы увидали пред собой

Свинью за возведеньем дома

Из снопиков

РЖАНОЙ СОЛОМЫ?

Волк, видя это, молвил тонко:

«Жизнь коротка у Поросёнка».

 

«Поросёнок, поросёнок, дай войти, открой мне дверь!»

«Ни за что! И не надейся!

Ты – Волчище, лютый зверь!»

«Только дуну пару раз –

дом развалится тотчас,                                                       

съем тебя, уж ты мне верь!»

 

Свинёнок сколько ни молился,

Волк дунул – домик развалился.

Зверь заорал что было силы:

«Какое счастье привалило!

Бекон, корейка, ветчина!

Съем разом – буду сыт сполна».

Всё слопал до последней крошки

От пятачка до задней ножки,

Но хвостик – лакомый кусок –

Он напоследок приберёг.

Лишь перестал урчать живот,

Поплёлся дальше Волк. И вот

Он видит: прямо под сосной

Стоит не малый, не большой –

Из заплетённых ПРУТЬЕВ дом,

И Поросёнок в доме том.

 

«Поросёнок, поросёнок,

дай войти, открой мне дверь!»

«Ни за что! И не надейся!

Ты – Волчище, лютый зверь!»

«Только дуну пару раз –

дом развалится тотчас,                                                       

съем тебя, уж ты мне верь!»

 

Сказал, зубами клацнув, Волк:

«Ну что ж, начнём!» – затем умолк,

Побольше воздуха набрал

И дунул, – домик задрожал.

Визжать тут Поросёнок стал:

«Ты одного уже умял!

Волк! Мы б могли договориться,

Я отплачу тебе сторицей».

«И не надейся!» – крикнул Волк.

Он пару раз зубами щёлк –

И в тот же миг (увы, не скрою!)

Волк блюдо проглотил второе.

«Во мне два сочных Поросёнка! –

Волк крикнул весело и звонко, –

Но этого для счастья мало,

Опять в желудке заурчало,

Нет, далеко до насыщенья,

И нет пока мне утешенья!»

Волк тихо крался, словно мышка,

А в голове одна мыслишка:

«Ещё немножко – и вот-вот

Я утрамбую свой живот!»

И тут он видит новый дом

И Поросёнка в доме том,

Но этот Свинтус номер три

Свой дом снаружи и внутри –

Не из соломы, не из щепок,

Не из ветвей, – чтоб дом был крепок,

Его построил из КАМНЕЙ,

И дом стал всех домов прочней.

Наверное, уже с пелёнок

Был умным этот Поросёнок,

Он крикнул: «Волк, иди домой!

Я здесь за каменной стеной,

Не рыскай, словно злобный тать!»

«Сейчас как дуну – будешь знать!»

«И не пытайся, злой Волчище!

Опасны лишь твои зубища,

Не убоюсь твоих посул,

Не страшно, сколько б ты ни дул!»

Волк дует, чуть не надорвётся,

А дом стоит, не шелохнётся.

«Раз не разнёс его я с честью,

Пусть вознесётся в поднебесье, –

Устав, Волк прорычал сердито, –

Вернусь-ка ночью с динамитом».

Воскликнул Поросёнок: «Тварь!

Не Волк, а форменный дикарь,

Я должен был предвидеть, Боже!» –

И тут же вспомнил, что в прихожей

Стоит на полке телефон,

Порой его тревожный звон

Звучал здесь днём и даже ночью.

Волк скоро разнесёт дом в клочья!

Поняв, как Волка приструнить,

Стал Красной Шапочке звонить

По телефону Поросёнок.

«Алло! Уж нет моих силёнок,

Кто там звонит в столь поздний час?

Просила я уже не раз…

И всё же… Нет, скажи на милость…

Кто? Поросёнок? Что случилось?»

Тут крикнул Поросёнок: «Мисс!

Поверьте, это не каприз!

Вы не могли бы мне помочь?»

«Но что стряслось?! Уж скоро ночь».

«Ах, Мисс, пожалуйста, скорей!

Волчище у моих дверей,

А я слыхал, вы, было дело,

С волками расправлялись смело».

«Да, это так, хотя немало

Годков минуло, – не пристало

Бросать в беде своих друзей.

Скажу тебе я без затей,

Что только голову помыла,

И в волосах остатки мыла,

Просохну, сделаю укладку

И вмиг примчусь к тебе,

    мой сладкий».

Минуло, может, полчаса,

Как Красна Шапочка-краса

Неслась уже спортивным шагом

По перелескам и оврагам.

Волк ждал и на рожон не лез,

Желтели, словно майонез,

Глаза, огромные, как блюдца,

Зубища – можно ужаснуться –

Кинжалами торчат из пасти,

Он всех готов порвать на части.

Мгновенно оценив всё это,

Вмиг пистолет из-за корсета

Достала смелая девица,

Моргнув, сощурила ресницы, –

И тотчас выстрел прозвучал,

Сразивший Волка наповал.

Следя за битвой сквозь окно,

Смог Поросёнок лишь одно

Воскликнуть: «Ай да молодец!»

Он был совсем ещё глупец

И правде жизни не обучен

(Путь к знанию тернист и скучен),

Не мог наш Поросёнок знать:

Опасно дамам доверять,

Вращающимся в высшем свете, –

О том не позабудьте, дети.

У Мисс же, говорят, не только

Теперь есть две дохи из волка,

Но также САКВОЯЖ (о, Боже!)

ИЗ ТОНКО ВЫДЕЛАННОЙ КОЖИ

ОТ МОЛОДОГО ПОРОСЁНКА.

Что ж, жизнь воистину жестока.

К списку номеров журнала «НАЧАЛО» | К содержанию номера