Татьяна Бонч-Осмоловская

Строгая логика безумия – о стихотворениях Дениса Безносова «Выбранные звуки»



С первого взгляда на стихи Дениса Безносова 1 читатель отнесёт их к авангарду – рваные строки, сочетания звуков, не собирающиеся в осмысленные фразы, а то и слова, странные названия: «чревовещатель знал», «морф», «ухо свистит», «на стульях»... – авангард, разумеется. Что же есть авангард – революционное художественное направление, возникшее и худо-бедно существующее уже лет сто? «Передовые войска»? Каких действий? С чем (кем) воюет поэт, называющий себя авангардистом? И главное, ради чего? Какие задачи решает?
Обсуждение авангарда продолжается с момента его возникновения и по сей день 2. Принято считать, что авангард стал реакцией на революционные технологические изменения, вызвавшие промышленную революцию и изменения в социальном устройстве общества. Оказавшееся в хвосте искусство решительно бросилось вперёд, стремясь заглянуть за черту стремительно уходящего вперёд горизонта. Но насколько далеко поэты заходят, заглядывая в будущее человека и языка? Революционные перемены могут вызвать и перемены в сознании, чреватые для психики, или, напротив, в условиях переворачивающегося мира, возможно, именно тот, кто казался безумным, окажется наиболее нормальным. Не случайно во времена первого авангарда начинается изучение и воспроизводство практик неосознанного творчества, искусства детей, дикарей, сумасшедших, воссоздающие распад, расчленение слова. В частности, Тихон Чурилин, писатель, чьё творчество Денис Безносов исследует в своей диссертации и подготавливает к публикации 3, в течение многих лет страдал психическим заболеванием, в мании преследования находя ключи к созданию стихов. Как писал Николай Гумилёв в рецензии на книгу стихов Чурилина: «Тема его – это человек, вплотную подошедший к сумасшествию, иногда даже сумасшедший. Но в то время, как настоящие сумасшедшие бессвязно описывают птичек и цветочки, в его стихах есть строгая логика безумия и подлинно бредовые образы» 4.
И это во времена, когда технологические изменения переживались раз в жизни поколения, знай трудись над созданием поэтики, соответствующей новому миру. И то голова кругом шла. А сейчас! Плоха та технологическая корпорация, которая не провозгласит революцию хотя бы раз в два года. И темпы продолжают расти, экспоненциально приближаясь к мечте Льва Троцкого, революции перманентной. К тому же, количество уже переходит в качество. По мнению Алана Лиу 5, сегодняшние перемены в искусстве сопоставимы с кардинальными изменениями действующих лиц, которых было всего несколько, начиная с предыстории человечества, когда комплекс «игроков» включал Бога, природу, человека и его свободную волю, до сегодняшнего дня, когда он включает уже определённость, технологию, человечество и – снова – свободу воли. Тут уж не до кокетливой сумасшедшинки – поэту, ступающему на путь авангарда, необходим точный инструментарий и железная воля. Железная свободная воля, разумеется.
Стихотворения Дениса Безносова «Выбранные звуки» опубликованы на сайте евразийского журнального портала «МЕГАЛИТ». В небольшой (из восьми стихотворений) подборке уже можно различить векторы поиска поэта. В названии автор акцентирует внимание на фонетической составляющей стихотворений, возможно, в ущерб визуальной и семантической сторонам. Действительно, визуальная сторона текстов не разрабатывается, стихотворения представлены как обычные линейные строки с выверенным левым краем. И всё же прочитаем внимательно тексты, с первого взгляда кажущиеся почти бессмысленными. Прочтём каждое из них медленно, останавливаясь на отдельном слове и снова нанизывая его на нить стиха. Прочтём, гадая, воспринимать строки как мантру, для постижения которой от значений необходимо отказаться, как заклинание, в магических повторах которого изменяется читающий, или всё же попытаться профильтровать звуки, чтобы уловить блеск значения? Попытаемся понять текст – хотя понять нонсенс есть нонсенс, вернее всего, как в разбитом зеркале, в его осколках увидишь только собственные диковато глядящие отражения.
Отметим сразу некоторые звуковые составляющие стихотворений – точные, до тавтологии рифмы: «кровлю в люк – ловлю к», «слюнявил стра- – спины стран», «сеть – сесть», расшатываемые к концу строф и переходящие в диссонансные: «стран – струн», «спи – с пять», «фин – фавн», «урн – орн» (стихотворение «чревовещатель знал»). В стихотворении «ухо свистит» созвучия, повторы, аллитерации: «полощется – под дождем – площа-», проявляются во многообразии рифм? от диссонансных до зрительной: «площа-прищу-не проща-парашют»; «икоты-раскаты», «щелчки-щелочки», «причё-прочёл», «знАком-незнакОм». Также показателен парад рифм в стихотворении «перестановка»: «копия-кофе-опля-вуаля-кафель-выявля-капля-профиль», «спорно-верно», восходящих к смысловой рифме: «вторника-понедельник».
Уже в названиях стихотворений есть указания на превращения, телесное преобразование: «морф» – форма, отсылающая в «Метаморфозам»; «перестановка» – изменение порядка составляющих элементов. «Морф» – стихотворение барочное, со скрытыми ключами, культурными аллюзиями от Геллеспонта до Персея и прочими не названным напрямую существами. Стихотворение скорее символистское, чем авангардное, замкнутое, как тело гусеницы, закуклившейся, чтобы превратиться в бабочку. От авангарда здесь разве что синтаксические преобразования, разорванность текста на фрагменты словосочетаний, не складывающихся во фразы. Вспомнив еще раз Тихона Чурилина, творчество которого избрал предметом своего исследования Д.Безносов: как и в пьесе «Последний визит» Чурилина, в стихотворении осуществляется метаизменение, протяжённый переход между жизнью и смертью, между смертью и бессмертием. В незримой мастерской смешиваются составные части, кисти, жилы, клюв... Что это будет за существо? Какой грифон или сфинкс готовится родиться после смерти? Курсивом, одним элементом утерянной мозаики упоминаются жилы –  Критский бык? Кенида? Он же Кеней, после смерти обратившийся в птицу цвета песка, цвета шафрана? Возможно, Тиресий, наступающий на змею и, как и Кеней, меняющий пол. А что за корова бредёт по строке – Гера? Какие у неё «части»? Пифия, вещунья, что ты курила? В стихотворении тонко, по касательной, задет мотив незаконорожденности, также свойственный Чурилину: в «морфе» появляется герой, «малым персей волна не знал он», Персей, рождённый Данаей от тайно проникшей к ней Зевса, был отправлен по волнам. Проходит время: «белеть начинает» – обнажается кость? начинается рассвет? Завершается стихотворение возвышенно, подводя к стоическому финалу: «встают созвездия основан был снесён». В сплаве умирает исходная сущность, герой, погибая, обращается в созвездие и становится бессмертным. Из сплава строится город, где-то промелькнул Рим, были принесены требуемые жертвы, три тысячи быков, город восходит стенами, обретает форму, чтобы в своё время быть разрушенным. Мы видим переходящие одна в другую формы: сложносоставленное существо, незаконорожденного героя, полубога, обычная функция которого уничтожить чудовище, их возможный сплав, ибо чудовище и герой неотделимы, и тело города, возникающее вследствие  подвига, в смертоубийстенном браке, когда герой обращается в созвездие, а существо окончательно трансформируется (как Медуза Горгона, породившая Пегаса, как Химера, породившая Сфинкса). Можно понять содержание стихотворения как производство текста, ведь город – близнец книги, как рождение текста из убийственного союза многоликого тектонического существа и полубога, должного преобразовать телесную сущность в звёздную. Ключи к стихотворению так и остались скрытыми, однако мы же не будем вскрывать кокон бабочки, чтобы узнать, как происходит изменение формы.
В стихотворении «перестановка» также осуществляется преобразование, не превращение-мета-морфоза, но перемена мест, склеивание смыслов: «результат несварения кофе». В разлитой жидкости угадывается чей-то профиль: «узнаёте косой профиль?» Истина, как поллюция, приходит во сне в превосходном оксюмороне: «неоспоримо спорно» – «это приснилось / одноглазому эдипу». Всё это ложь, песенка, сон. Эдип слеп лишь на один глаз, и совершает только одно преступление? Время течёт вспять, со вторника на понедельник – так переставь прошедшее с будущим, причину со следствием. Эдип – также оставленный сын, меняет местами, переставляет: себя и отца, отец или мать. «Опля-вуаля-копия-параллельно». По периферии сна пробегает загадка, Сфинкс, виденный в «морфе». Хорошо записанный сон после сна вместо кофе.
Не нужно ждать долго, чтобы поэт сказал о поэзии. В «чревовещатель знал» говорящий лишен привычного способа производства речи – привилегия, в прошлом доступная пророкам. Он на ощупь отыскивает слова: «подпорки порки покрапывая кровлю в люк». Это стихотворение открывает подборку, в нём фонетический аспект подчёркнут ярче всего: «хоботом хлопая лопаясь растянув сеть /  кость контекст вставь в сустав». Ткань текста собирается в нити строк «клок хлопково сиплый спеленал пятернёй», разорванных обязательным анжамбеманом «сесть / надеть снег на слог». Текст-палимпсест, как снег, из года в год покрывающий ту же землю, не пишется, но переписывается, списывается: «рисунок слюной спи-/сывая зевая», отсылает к самым разным смыслам, конструируйте, выбирайте на свой вкус: «графон фоном профан проволока фавн / формулирует форум». Текст сползает к ономатопеи «ров-/ными глотками подмётками мер урн / верн рын рын рын горн орн», горн отражается в урне, верность в ровности и равенстве одним нервным орнаментом. Дыхание ослабевает, строка укорачивается от двенадцати-четырнадцати до ударных шести слогов, восстанавливается даже до большей длительности: «копытами топотом гиппопотамов» к «микроскопическому мху», гремит «шум гам мок-/нет зонта тембр» и окончательно прощается «зал-/пом сказал вокзал». Слушатели чревовещателя не поняли его: «тол-/ком не понимает то / что ему повторили вчера». А тот, кто говорил, выбирая чревом звуки, повторяя слова: «ребро гора букв», снова возносится: «по небу пролетает нек-/то с большой бородой». Христос? Ангел? Санта Клаус? Повторы повторов так и не привели к осознанию истины, несказуемой, постигаемой иными путями, возможно, во сне, в переборе звуков, в стихах.
«ухо свистит» также, быть может, об этом. В начале мы видим дождь, льющий по искривлённой плоскости: «полощется под дождевой площа-/дка по кривой поверхности прищу-/ривая ось рисунка не проща-/ется и раскрывает парашют», наконец раскрывается зонт, выскочить, добраться до дома. После прогулки – простуда, сухость в горле, свистит в ушах. Полоскание раствором соды, то есть щёлочи: «по вечерам лекарство от икоты / перелистав мизинцами раскаты-/вая альвеолярные щелчки / подглядывая в щелочные щёлочки». Что там стучит, посмотреть, подглядеть. Лекарство – от чего? От стихов? От икоты. Альвеолярные пузырьки, лунки, в лёгких, бронхит, воспаление лёгких? Или во рту, в горле, где рождаются звуки? Щелчки – возвращаясь к шипящим начала текста. Слово заблудилось за языком: «неразрешимо лепесток причё-/сывали к нёбу твёрдым знаком/ внимательно перевернул прочёл / и разъяснил тому / с кем незнаком». Нёбо, где застревает твёрдый знак, вызывая щекотку, щелчки. Слово уловлено с неба, в переходе на «ё» (чё, прочёл, нёбо, причё, твёрдым) – с нёба. Слово застряло у горла, у нёба, болезненно, трудно. Сказал, произнёс, проговорил стихи.
В «замечании» воздух полнится звуком, слова склеены вместе, даны единой строкой без пробелов, сначала их можно отделить друг от друга: «кто-ты-та/кубические-корни/кормят-чаек», далее слова слипаются вместе, сваливаются в кучу, свалку, различимы только отдельные части слов: «чаек-кожи-жми-салфет-камень-пешком-комод-мотая», вдруг снова восстанавливается чеканка отдельных слов, даже словосочетаний: «картон-тоньше-в-непрерывной-вне-прерываний-ванной-разорван», разорваны, разумеется, «кое-где-ноги-глотают-тают-одеяло-лазил-помешанные(сумашедшие?перемешанные?)-телевизор-зори-взрыв-тактильно-ошибочно(ошибка?наощупь?)-предполагаю-предлагаю-щедро-ядро-столовая-для-нищих-и-чайник-чай-никто-кто-запись-записывает-вой», фразы проявляются набело, только пробелов не хватает – «и чайник кто записывает вой» – «и чай никто записывает вой-табак(к чаю, к обеду в столовой)-на-тонкую-магнитную-иглу», снова слипаются по границам слов: «иголку-курносым-мелом-мылом-подмигивает» – и действительно подмигивает: «гмгмгмгмгмъ». Стенограмма посланий из космоса, трансляция целых слов, основного рисунка, передача идёт непрерывно (щедро), питает поэта (столовая), ежедневно, будни, сплошной сигнал, только сиди и улавливай, и записывай звуки в речь.
В стихотворении «обыкновенно» происходит развитие (распад) стиха от предметного к общему, затем к абсурду и молчанию. Стихотворение состоит из четырёх строф, начало каждой обозначается на письме тире в начале строки. Некий (утерянный, скрытый) термин растолковывается, сводится к понятному: <это> «- это обыкновенный куб». Череда рифм диктует развитие сюжета: куб, на кубе труп, у трупа лоб, на лбу пара лап, это «краб влез на лоб». Что может обыкновеннее, собственно? Сместили фокус с «куба» на «влез», получилась еще цепочка, снова соединённая диссонансными рифмами: влез – вальс (танцует) – в ус (то дует, то не дует) – ос (опирается на). Во второй строфе от частного кирпича взгляд переходит к обыкновенным вещам вообще, но здесь цепочка иная, теперь стыкуются не звуки, но смыслы: вещи – бытие – быть, всё же рифмующееся: бить, и, обернувшись, возвращается к изменившемуся исходному состоянию, где встречают уже вещи необыкновенные. Они будут не быть и бить, но напротив, биться (вдребезги), и не быть-прибавлять к бытию, но отнимать – брать, рифмуется с – брить, и то, что взяли, вернули, и сами вернулись обратно. Теперь, когда неназываемое нечто, так и остающееся непознанным, соотнесено с обыкновенным, нужно соотнести его с необыкновенным, абсурдным, снова в звуковой цепочке, теперь – с разрушенными логическими связями: «лось / поливает из виолончели (?) лес / ему на спину влез / обыкновенный нос». А после абсурда наступает тишина: «цитирую молчание», знающий наконец достиг понимания – и не говорит. Слово растворяется в тишине, а мы (в тексте – «нас») только появились в этом непостигаемом мире.
Завершим упоминанием двух оставшихся стихотворений подборки. «пора кульминации», самое простое стихотворение, исследует, как мне видится, приём случайного выбора слов из существующего текста, возможно, через десять или через сто слов. Метод снова скрыт, и догадаться об исходном тексте невозможно, перед читателем предстаёт только трансформированный текст с его отсутствующими синтаксическими связями, лишь звуковые сочетания. Остаётся вслушиваться в музыку песка этих случайных слов, некоторые из которых даны прописными буквами, что привлекает к ним внимание, хотя и не прибавляет смыслов. А в стихотворении «на стульях» произносятся почти целые фразы, почти складывающиеся в историю. Снова обыкновенная вещь – что может быть обыкновеннее стула? Простая задача – перевернуть Землю: «короче говоря / амбиции потом / если не считать того / до свидания сказал / здравствуйте сказал / точку опоры нашёл». Послушное ученичество, в котором зачинается мастерство, рождается открытие. «узнал» – этим узнаванием завершается подборка.
Чуть более внимательное рассмотрение коротких стихотворений Дениса Безносова предъявляет читателю широкую палитру приёмов и средств, разных в различных стихотворениях, от самого сложного, богатого аллюзиями и умножением смыслов «морф» до механического выбора («пора кульминации»). Поэт занят уловлением слова, оно то течёт непрерывным потоком («замечание»), то щекочет, колет нёбо («ухо свистит»). Слово – тайна, оно повторяется, переписывается («чревовещатель») и всё равно остаётся непонятым. Слово постигается в ученичестве («на стульях»), распинается в лаборатории алхимика («обыкновенно») вплоть до тишины, молчания, пустоты. Время также расчленяется, переворачивается с цирковой лёгкостью «опля-вуаля» («перестановка»). Сумасшедшие преобразования производятся поэтом посредством звуковых подстановок, в твёрдой памяти и здравом уме. Внутренние мотивы, ключи к текстам скрыты, и как принято у мастера, каждый раз разные. Используемые методы – достаточно традиционны, это, оксюморонно говоря, классический авангард как опробованное альпинистское снаряжение, которому можно довериться при восхождении. С ними Денис Безносов движется во времени, расставляя метки пройденных шагов, стихотворений, в каждом из которых ткань языка разрушается, развязывается до нитей, до единиц поэтического днк и соединяется, из смерти в бессмертие стихотворения. Авангардист Денис Безносов в каждом тексте отправляется за край, в поэтологическую экспедицию, итогом которой становится возрождённое, возрождаемое слово – в маленьких метафизических стихотворениях, как маленьких пчёлах, умирающих и возникающих заново из медовых сот.

_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _
1. Денис Безносов. Выбранные звуки. Стихотворения - портал «МЕГАЛИТ» http://www.promegalit.ru/publics.php?id=7194
2. Сергей Бирюков. Авангард: Сумма технологий. Вопросы литературы, 5, 1996.
3. Тихон Чурилин. Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Сост., подг. текста и комм. Д. Безносова и А. Мирзаева. М.: Гилея, 2012.
4. Николай Гумилёв. Письма о русской поэзии. Москва, 1990, сс.193-194. Цит.по Денис Безносов. Творческий путь Тихона Чурилина, в: Тихон Чурилин. Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Сост., подг. текста и комм. Д. Безносова и А. Мирзаева. М.: Гилея, 2012.
5. Alan Liu. Where Is Cultural Criticism in the Digital Humanities? - Debates in the Digital Humanities. Ed. M.K.Gold. University of Minnesota Press, 2012, pp.490-510.