Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | Проект АРЕаЛ | ГЕОЛОГИЯ | Только для своих | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ | Спонсоры | Связь с координатором портала |
Центр |
Елена БогдановичОб авторе: Родилась в 1968 году в г. Алексин. По специальности экономист. Является членом... >>> |
Надежда МироноваОб авторе: Родилась в Калужской области в 1938 году. Член ЛитО «АЛЛО»... >>> |
Сергей НикуловОб авторе: Родился в с. Морозовы Борки Сапожковского р-на Рязанской области. С 1979... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Ирина ВалеринаПро дауна и бога. СтихотворенияПро дауна и бога Аллилуйя, люди, свершилось, возносите к небу хвалу, ломайте тонкие пальцы за зиму настывшей вербе, накрывайте столы, шинкуйте к селёдке горчащий лук – Ваня-даун проснулся рано и бога увидел первым.
Тот шёл, опустив голову, но горел золотистый нимб (Ваню любила бабушка и часто читала книжки), и Ваня всё сразу понял и очень хотел за ним, но не пустило тело, к тридцати обрюзгшее слишком. Да и окно с решёткой (пятый, поди, этаж) он не открыл, понятно, только ладонь поранил.
Мир ничего не видел – где значим объём продаж, не пробудиться страху, не прозвучать осанне. Бог уходил всё дальше, плакал навзрыд дебил, трясся, сморкаясь трубно в мятый подол рубашки. Он же как мог, так верил, он же за всех просил: маме – конфет и платье, пчёлам – цветущей кашки.
День наступал, как гунны; жарила плоть плита, плыл по квартире запах: спонсоры, пища, милость. Ваня смотрел в окошко и бормотал: «Бо-бо-о-х...», а старая мама чадца тихо, привычно злилась: – Горе моё, ну что ты, где у тебя болит, хоть бы тебя прибрали к стае господней птицей... ...Шёл над землёй и слушал эхо таких обид, что и хотел бы – света, но понимал – лучиться поздно, пускай скорее кончится гиблый век. Миг – и помчатся кони Судного дня. ...Но чем так зацепил тот сирый, маленький человек, что до сих пор он полон им и преступно нем? Время открыться Слову, время звучать трубе, время камням летящим серу нести и пламя. Время!
Но шепчет голос, даже начав слабеть, что-то о пчёлах, кошках и престарелой маме.
Истинное
Немногое, что истинно – твоё, но этого немногого довольно, чтоб свет был светом...
Тонкое литьё ограды парка, запах влажной хвои, дорожки, занесённые песком, и жёлуди, набрякшие томленьем; кот, дышащий пушистым животом; скамеечные волглые колени; прописанные бледно облака, прозрачный холодок седьмого неба; и четвертинка мятого листка, и буквами удержанная небыль; и «сад камней», и бледно-жёлтый мох, и вечер, наливающийся синью; и сын, в глазах которого ты – бог, верней, богиня.
Набело
То ли кризис среднего всеми лапами наступил на маленькую меня, посчитав огрызком особо лакомым, то ли это время пришло менять дашь на дашь по курсу большой усталости, – но прижал к земле атмосферный столб.
По утрам зеркалится взгляд безжалостный и встает ошую двугорбый долг. «Запасайся, – шепчет, – водой терпения, впереди нелёгкие времена». Одесную – пусто. Кокетство с теменью может даже ангела доконать.
Но, надев пальто, нацепив улыбку, принимаю правила общежи... Житие моё, как обычно, зыбко, пролетаю цели и этажи.
И летит мне вслед остроклювой птицей тень от авторучки/пера/стило, чтобы сделать буквой, вживить в страницу: навсегда, бестрепетно, набело.
Если
Если долго стоять у могилы брата, то с гранита тусклого сходят даты, и портрет, давно не хранящий сути, обретает едкий характер ртути – вот черты плывут с дождевой водою, обнажая главное. Подо мною – как черта, что держит метаний сумму – глинозёмный слой, благодатный гумус, где лежат без жизни сухие зёрна.
Можно верить в то, что от века спорно: в беспримерный суд, в воскресенье плоти, но меня сомнение вновь приводит на сыпучий край безразличной ямы.
На ладонях почвы – бугры да шрамы, что таят эпохи ещё до homo. Среди них и горе моё фантомно, и сама я – тень. Да простится тени, что ведут не к свету её ступени.
День ещё один не пройдён, так прожит. Вязнет в глине мысль, и сегодня ноша тяжела, как тёмное время суток, но люблю без веры, вразрез рассудку, и держусь за память, за тень возврата, за пригоршню праха с могилы брата.
Наедине
В доме твоём последнем выросла земляника, птицы вернулись в гнёзда, лес перешёл овраг. Май наступает – впрочем, в мире ином, где мигом можно считать столетье, я попаду впросак, а потому, родной мой, будем не о погоде, да и совсем не будем, вышли в расход слова.
Кто ты сейчас, в каком ты сочном зелёном всходе: хрупкий тюльпан, пионы, яростная трава?
Ветер сегодня ласков, неба сегодня много, и с высоты бездонной мир муравьиный мил, и потому не видно, Гог ли ведёт магогов или магоги сами в пыль обращают мир.
Я посижу недолго, ты не успеешь вспомнить, кто я, зачем, откуда, кем назвалась тебе.
...Время течёт медово, нежится семя в комьях. Ангел играет вечность на золотой трубе...
Под циклоном
У кого-то щи пустые, у кого-то жемчуг мелкий. Рассыпается над миром манна снежной пеленой. Тьма заваривает кашу, скоро выложит в тарелку перегруженных проспектов заметённый город мой.
Капюшоном чёрной шубки шум условно ограничен, но бытующая данность пробивается извне – и гудят, гудят машины, и кричат чужие лица, напряжённо возгоняя в мат перебродивший гнев.
Я прощаю и прощаюсь, мне привычно растворяться не в тумане, так в раздумьях. Мне не страшно уходить по-английски, по-эльфийски, безвозвратно, поабзацно – у меня прошита в генах глупой Ариадны нить.
Люди тёмных остановок бьются истово и яро, оставляя на ступеньках перья, пуговицы, шерсть, и вопит Харон-кондуктор ртом иссохшим, ярко-алым, что салон – не из резины и оставшимся – не сесть!
Плыть им, плыть по снежной каше мимо острых шпилей рая, мимо башен мидл-класса, мимо адовых лачуг до исхода этой кальпы. Там, глядишь, придёт другая – а потом сровняет складки вероятностный утюг.
Но пока случится это, я успею попрощаться, и проститься, и растаять, и опять себя найти в бесконечном лабиринте с нитью, сжатой в тонких пальцах, – чтобы стать ступенью первой на тесеевом пути.
Повелитель ос
Ворожейник из царства погибшего Оз-з-з, дел мирских отойдя, выпасал диких ос – пчелы мёрли, не приживались. Да и осы не то чтоб особо велись,
но гудением мерным бодяжили жизнь, облетая набухшую завязь.
А зимой, когда в сон уходили стада, и над малым гнездом снежно пела беда, и весь мир становился бумагой, маг, укутавшись в шарф, выходил на крыльцо, матерился тоскливо, теряя лицо, ощущая вступленье в имаго.
Оболочки трещали, сминался покров, пузырилась, темнея, холодная кровь, расправлялись прозрачные пары – и, жужжа на басах, он вставал на крыло, и летел сквозь метель, в страх вгоняя село и в дурдом – бугая-санитара, что надумал курить, выйдя в древнюю тьму, да обрел только ужас в похмельном дыму и почётную койку в палате.
Ос, уставив огромный фасеточный глаз, прозревал белый мир вдоль заснеженных трасс, и в нём билась, как плащ – на Пилате, первозданная мысль, и алел чистый гнев, и под взмахами крыльев менялся рельеф, и звенело начальное слово.
...Но смыкала мандибулы жорная смерть, но паук ловко правил охотничью сеть, где сушился откушанный овод.
Снег убьёт паука. Осы ранней весной, пробудившись, собьются в потерянный рой, призывая назад королеву. Ворожейник испитый рванётся сильней, и порвёт злую сеть, и уйдёт в мир теней, сделав круг над заброшенным хлевом, где, укрывшись от глаз, в сиротливом гнезде, осы пишут скрижали на жухлом плоде,
пережившем жестокую зиму. Тот, кто первым обрящет источенный плод, бесполезное знание вмиг обретёт. Ну, а осам что – сраму не имут.
|
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыПятью пятьКочегаркаСОТЫРусское вымяВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГОСОБНЯКМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНСЕВЕРДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕЛИТЕРАЮЖНЫЙ УРАЛБАЛТИКА-КалининградСеверо-Муйские огниНОВЫЙ СВЕТСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИНАЧАЛОКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИСлово-WordГВИДЕОНКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАСорокопут [Lanius Excubitor]ДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовТело ПоэзииГРАФИТБЕЛЫЙ ВОРОНИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимДЕТИ РАФУТУРУМ АРТЧЕРНОВИКЗИНЗИВЕРЛИКБЕЗВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕИЛЬЯАРГАМАК-ТатарстанИНФОРМПРОСТРАНСТВОДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬСВОЙ ВАРИАНТБАШНЯ22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЗАПАСНИКЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЗНАКИ11:33АЛЬТЕРНАЦИЯ |