Наталья Емельянова

Таня

Родилась 8 октября 1981 года в Нижнем Новгороде. Окончила филологический факультет Нижегородского государственного педагогического университета им. К. Минина. В настоящее время работает преподавателем церковнославянского языка и инструктором по фитнесу. Литературным творчеством начала заниматься в девятилетнем возрасте. Является автором поэтических и прозаических текстов.

Публиковалась в альманахе «Земляки» и журнале «Нижний Новгород». Лауреат конкурса «Мой город» в номинации «Проза» с повестью «Почтальон» (повесть опубликована в журнале «Нижний Новгород»). Проживает в Нижнем Новгороде.

 

 

I

 

Впервые я увидела Таню, когда мне было лет пятнадцать. Мы всей семьей переехали на новую квартиру, и я начала изучать незнакомые или малознакомые мне улицы вблизи нашего нового дома. С балкона открывался вид на бурьян, на его месте позже выросла школа, в которую мы с сестрой пошли учиться. За бурьяном был единственный в то время продуктовый магазин, недалеко от него располагалась котельная, а за ней стояли высокие красные дома-гостинки с совершенно игрушечными курительными балкончиками. Эти балкончики вызывали во мне чувство умиления, даже какого-то детского восторга, и я сильно жалела, что не имею возможности на одном из них оказаться. Я любила ходить мимо этих домов. Их окружали заброшенные палисадники, в которых валялась всяческая рухлядь — от драных картонных коробок до полуразваленных стульев, кресел и прочих предметов отслужившей свой век мебели. Среди этой рухляди я часто обнаруживала небольшие компании местных бабушек и дедушек, которые рассаживались в кружок на принесенных из собственных квартир табуретах и с интересом что-то обсуждали. Мне нравилось рассматривать этих странных людей, я специально пролагала свой путь как можно ближе к ним и, проходя мимо них, замедляла шаг. За красными «гостинками» начиналась широкая шумная улица, по которой ходили автобусы, трамваи, автомобили, сновали люди, идущие по своим нескончаемым делам. На противоположной стороне этой улицы располагалась большая красная церковь постройки XIX века (о времени постройки я прочитала позже на памятной табличке, установленной на стене). Несмотря на то, что наш дом и эту церковь разделяла большая улица, в квартире мы всегда слышали колокольный звон, доносящийся из нее. Сейчас, когда вокруг настроили столько новых домов, а на дорогах появилось какое-то невероятное количество машин, в нашей квартире больше не слышно колокольного звона. Но тогда...особенно теплым летним утром колокольный звон всякий раз наполнял все окрестные улицы, наш двор, звучал в каждой нашей комнате...

Однажды, дело было поздней осенью, я шла мимо этой церкви. У железной ограды сидели нищие, недалеко от них кружили голуби (сухонькая желтенькая старушка кормила их пшеном), а немного поодаль вдоль церковной ограды быстро передвигалось какое-то странное существо. Это была маленькая полненькая, кажется, молодая (возраст было невозможно точно определить) женщина с острыми глазками, безостановочно бегающими туда-сюда, с длинным острым носом и тонкими сжатыми губами. Одета она была в джинсовую юбку ниже колена и черную мешковатую куртку с капюшоном, на голове был светлый сетчатый платок, из-под которого выбивались темно-русые кудри, на ногах — плотные собравшиеся в гармошку колготки и светлые потрепанные кроссовки. Движения этой женщины были мелкие, быстрые, суетливые. Она была похожа на ребенка, однако определенно ребенком не являлась. Она сильно выделялась среди остальных людей, стоящих около церковной ограды или входивших в нее. Однако никто не обращал на нее особого внимания, казалось, ее странный образ был давно всем привычен. Надо заметить, что, хоть эта женщина и находилась недалеко от сидящих у ограды нищих, подаяния она не просила. Да и вообще на нищую не была похожа, образ ее был весьма нелеп, однако было очевидно, что у этого человека есть дом и кто-то, кто проявляет о ней заботу.

Я прошла мимо церкви, мимо странной женщины, и вскоре совершенно позабыла о ней. Вспомнить о ней мне пришлось, когда спустя какое-то время мы с моей школьной подругой вновь встретили ее, проходя мимо церкви. На этот раз странная женщина носилась вдоль церковной ограды совсем уж быстро, иногда подбегала к кому-нибудь из людей и начинала что-то бойко говорить, размахивая руками. Нам с подругой удалось услышать ее голос: он был низкий, резкий, надрывный. Казалось, согласных в ее речи было больше, чем гласных, слова ее напоминали камни, летящие с высокой горы.

— Кто это? — спросила меня удивленная подруга.

Я не нашлась ответить ничего, кроме:

— Юродивая при церкви.

Я весьма плохо понимала значение слова «юродивая», знала лишь, что это были странные люди, которые имели какое-то неясное мне отношение к церкви.

— Как это «юродивая при церкви»? — спросила меня подруга, вероятно вовсе не слышавшая ранее этого слова.

— Ну юродивые — это сумасшедшие, которые при церквях живут, — ответила я.

С тех пор я стала довольно часто встречать ее. Она часто появлялась в различных местах, находящихся недалеко от храма: то я видела ее около продуктового магазина, то возле хлебного киоска, то просто на улице. Она всегда неслась куда-то своим неловким стремительным шагом, точно преследовала совершенно определенную цель. Но какую цель могла иметь эта странная женщина? Любопытству моему не было предела.

Почему-то я любила встречать ее, и всякий раз, если была возможность, я незаметно наблюдала за ней, провожая ее взглядом до тех пор, пока она не скрывалась за каким-нибудь поворотом.

 

 II

 

Посещать церковь не было для меня привычным делом. Я заходила туда изредка, например, перед школьными экзаменами или с бабушкой — подать записки. Однажды в очень морозный зимний день я решила прогулять занятия по подготовке к поступлению в университет (надо сказать, что эти занятия я ненавидела, мне было очень обидно, что я должна посещать их в свой единственный выходной — воскресный день, в то время, как все люди отдыхают дома, и я нередко эти занятия прогуливала). Я около часа побродила по обледеневшим улицам, воздух от мороза был каким-то колючим, дышать было тяжело. Вскоре мои щеки, губы, нос,— да и все лицо начали неметь, а пальцы рук и ног я практически перестала чувствовать.

«Куда бы зайти погреться?» — начала мелькать мысль в моей голове.

Ехать в университет я совершенно точно не хотела. «Может быть, зайти в церковь»,— неожиданно для самой себя подумала я. Церковь находилась совсем недалеко то того места, где я шла, и я решила: «Зайду». Быстро проскользнув мимо нищих, сидящих даже в такой мороз у церковной ограды, я открыла тяжелую железную дверь и оказалась в храме. Людей было очень много. Повсюду горело множество свечей, воздух был теплый, даже душный. Я почувствовала, как мое лицо и пальцы рук начали оттаивать, становиться мягче, по телу побежали мурашки, и через минуту я полностью согрелась. В центре храма стояло несколько священников, они что-то пели, хор им откуда-то отвечал. Насколько это было возможно, я подошла к ним поближе, но понять происходящее и разобрать слов, кроме «моли Бога о нас», я не смогла. В какой-то момент священники пошли к алтарю, и вся масса людей хлынула за ними. Меня начали теснить, и я, сопротивляясь толпе, тщетно пыталась сохранить свою позицию.

— Дочка, к Кресту приложись,— услышала я голос слева от себя.

Я обернулась. Передо мной стояла старенькая бабулечка, низенькая, немного сгорбленная, она улыбалась сухим беззубым ртом и смотрела на меня ясными серыми глазами. Я смутилась и сделала шаг вперед. И вдруг перед моим взором появилась та самая странная женщина, «юродивая при церкви», которая каким-то необъяснимым образом вошла в мою жизнь. Она стояла в толпе и быстро крутила головой в разные стороны, иногда она начинала неожиданно улыбаться, иногда — говорить что-то своим низким надрывным голосом. Через несколько секунд толпа спрятала ее в своих объятиях, и больше ее я уже не видела.

 

 III

 

С тех пор я начала иногда заходить в церковь. Сначала — когда вновь решалась прогуливать свои университетские занятия, а вскоре — и просто, когда вдруг «начинало тянуть». Я по-прежнему не понимала происходящего на богослужениях. Иногда мне казалось, что я иду в церковь, чтобы встретить там свою «юродивую». И почему она меня так интересовала? Я не могла ответить себе на этот вопрос, но перестать думать о ней было для меня уже невозможным.

После окончания школы, уже будучи студенткой, я, наконец, начала посещать богослужения более или менее регулярно и даже стала чуть-чуть понимать их. Возможно, на меня повлияло сильное увлечение творчеством Достоевского, возможно, мои размышления о смысле жизни привели меня в храм, а может быть, это все моя «юродивая» продолжала манить меня к себе, но церковь стала для меня местом, в которое мне хотелось приходить вновь и вновь.

Моя «юродивая» присутствовала на богослужениях всегда. Не знаю, насколько она понимала их смысл, порой она вдруг начинала семенить по храму своим быстрым неуклюжим шагом, порой начинала разговаривать вслух, а иногда подходила к кому-нибудь из прихожан и ни с того, ни с сего крепко обнимала его руками и утыкалась лицом в грудь. Как-то раз она обняла вот так одного мужчину, стоявшего недалеко от меня. К моему удивлению, он был с ней знаком. И тут-то я впервые услышала ее имя:

— Таня,— обратился он к ней, — как твоя жизнь?

— Мама ругает, — проговорила она надрывно, — уж так ругает мама!

— Ну мама ведь только добра желает,— сказал мужчина и погладил ее по голове.

Она еще раз уткнулась лицом в его грудь и почти проревела:

— Ругает!

Неожиданно она расцепила свои объятия и устремилась в другой конец храма, бормоча что-то себе под нос. «Очень странная, — подумала я, — Таня. Значит, ты Таня, моя «юродивая».

 

 IV

 

Таня чувствовала себя в храме, как дома. Ее знали все священники. Когда в конце службы все прихожане (и, разумеется, Таня) подходили к кресту, служивший батюшка обязательно благословлял ее и говорил добрые слова. Таня улыбалась ему, что-то отвечала своим надрывным голосом и бежала дальше по храму, широко размахивая руками и быстро крутя головой по сторонам.

Однажды, летним субботним вечером, я пришла в храм на всенощную. Служба была тихая, в открытую дверь проникал мягкий теплый ветер, чуть колыхая пламя свечей и длинные тонкие юбки прихожанок. Вообще-то в этот день я не планировала идти в храм и поэтому, выйдя из дома утром, я надела джинсы. Но, возвращаясь вечером домой, проходя мимо церкви, я почувствовало то самое «тянет» и не стала сопротивляться этому ощущению. Где-то посередине службы я услышала позади себя знакомые быстрые, семенящие шаги, и через пару секунд передо мной появилась Таня. Она что-то говорила мне, но от удивления я не могла разобрать ее слов. Наконец, в ее руках я заметила длинный отрезок ткани, который она настойчиво пыталась дать мне. Я вслушалась в ее слова и поняла:

— Нехорошо! Нехорошо! — повторяла она, глядя мне в глаза.

Я взяла ткань из ее рук и повязала поверх джинсов.

Это был мой первый опыт личного общения с моей «юродивой». Второй опыт был еще более неожиданным для меня. Как я уже говорила, Таня имела привычку во время богослужения быстро ходить по храму, казалось, она преследовала какую-то определенную цель в этом своем хождении, но, походив так какое-то время, она либо просто садилась на скамью, либо выходила из храма и неслась дальше по улице. Часто, пройдя несколько шагов по храму, она вдруг останавливалась около кого-нибудь и крепко обнимала его, уткнувшись лицом в грудь, иногда она поднимала голову и, сделав из двух пальцев «козу», крутила ею перед лицом своего «избранного» и улыбалась во весь рот, издавая какие-то невнятные звуки. Я всегда думала: а как она избирает человека, которого ей вдруг начинает хотеться обнять? И, честно говоря, у меня возникала какая-то ревность: почему она их обнимает, а меня нет?

Однажды, когда она вот так же неслась по храму, избирая людей для объятий, а я в очередной раз думала: «Почему не меня?», она вдруг осчастливила меня своим избранием. Проходя мимо меня, она неожиданно приостановилась, посмотрела мне в глаза и бросилась прямо на грудь, крепко обхватив руками мою спину. Через несколько секунд она, не расцепляя рук, подняла лицо и посмотрела на меня, широко улыбаясь и говоря непонятные мне слова. Убежала она от меня так же неожиданно, как и подбежала. Оставив в моей душе и груди тепло.

Как-то раз под Рождество Таня пришла на всенощную вся сияющая и даже какая-то красивая. Она всем широко улыбалась и со всеми пыталась заговорить. Наконец она нашла себе собеседницу — добрую старушку-служительницу храма, следившую за чистотой подсвечников и помогающей алтарникам по мере необходимости. Невольно я стала свидетелем их разговора.

— Она мне говорит: «Когда будешь причащаться?». Я говорю: «В ночь!» А она мне: «Причастись сейчас, раз говела!» Я и причастилась! — хрипела Таня, смеясь и махая руками.

— Причастилась — молодец! А на службу в ночь приходи! С принятием Святых Христовых Тайн! — с теплой улыбкой ответила ей добрая бабушка-служительница.

— Приду! — смеясь, говорила Таня.

 V

 

Шло время. Я все больше погружалась в церковную жизнь, которая становилась для меня уже естественной, единственно возможной. Таня стала частью этой жизни. Без нее сложно было представить наш храм. Я окончила университет, стала преподавателем, вышла замуж. Но Таня продолжала интересовать меня, я по-прежнему радовалась каждой встрече с ней, размышляла о ее жизни, хотя по-настоящему никогда с ней даже не разговаривала.

Однажды наш храм посетило целых два несчастия: друг за другом умерли два священника, служившие у нас несколько лет и снискавшие уважение и любовь прихожан. Для всех нас это была невосполнимая потеря. Но, слава Богу, из храма никто не ушел, я по-прежнему видела уже годами знакомые мне лица, которые стали, пожалуй, уже родными.

Видела я и Таню. Только вот теперь я видела ее все чаще в компании нищих, сидящих у церковной ограды. А вскоре она, как и они, начала просить подаяние. Это сильно огорчало меня, к тому же, большинство этих нищих были обыкновенными алкоголиками, просящими милостыню на очередную бутылку. Я очень боялась их влияния на «мою юродивую». Однажды во время богослужения Таня подбежала ко мне и почти выкрикнула:

— У тебя пятьдесят рублей есть?

Я смутилась, но дала ей. Она взяла и, не сказав ни слова, побежала дальше по храму. Я видела, что она попросила денег еще у нескольких человек. Больше никого она не обнимала, только просила денег.

«Связалась с алкоголиками, — подумала я с досадой, — чему они ее научат!». Таня все реже начинала приходить на богослужения. Вся она сделалась какой-то неряшливой и грязной. Я часто начала замечать ее сидящей возле магазина (недалеко от церкви) и листающей какой-то альбом с фотографиями. Когда же Таня появлялась на богослужениях (семеня своими быстрыми неловкими шагами по всему храму), от нее всякий раз крепко пахло алкоголем. Это приводило меня в смятение. Теперь Таня стала не светом, а болью для меня. Нельзя допустить, чтобы она превратилась в бомжиху-алкоголичку. Но что же делать? Как ей помочь?

 

 VI

 

После того, как я в очередной раз увидела ее на богослужении и почувствовала от нее запах алкоголя, я поняла, что нужно делать. Молиться. Это главное, что может сделать христианин для христианина. Я незамедлительно подала заказную записку за здравие рабы Божией Татианы и в тот же день начала поминать ее в своих домашних молитвах.

С того дня прошло месяца три. Честно сказать, я регулярно молилась о Тане, по­жалуй, лишь первые несколько дней после того, как решила о ней молиться. А по­сле — то вспоминала о своем решении, то забывала о нем. Шла Страстная. В Вели­кий Вторник я пришла в храм, чтобы причаститься на Литургии Преждеосвященных Даров. Службы в эти дни — особые, строгие, строго-торжественные, страстнЫе. Не­смотря на будний день, довольно много людей приходит исповедоваться и причаститься. В храме особенно тихо. Все чувствуют особенность этих дней. После приня­тия Святых Даров все причастники, по традиции, должны подойти к столу, где их ожидают чашечки с теплотой и большая тарелка с кусочками просфор. Когда я по­дошла и взяла в руки чашку, до моего слуха долетел звук давно знакомых мне шагов и низкий надтреснутый голос. Это была она. «Моя юродивая». Я не видела ее с тех самых пор, как подала записку за ее здоровье.

— Я буду в четверг! В четверг буду причащаться! И в субботу в ночь! — говорила она служительнице, разливавшей теплоту по чашкам.

«Совсем как тогда под Рождество»,— с радостью подумала я.

И тут в голове моей пронеслась мысль: молитва! Господь не оставляет свою уБОГую. Вот она снова в храме. Пришла этим утром. И хочет идти к причастию. Слава Богу! Слава Богу!

Я не дерзала подумать, что это именно моя молитва помогла Тане. Молитвенников у нее, наверное, много. Бог милостив.

На Пасху Таня была совсем светлая, радостная. На ней был бежевый сетчатый платок. Она беспрерывно улыбалась и со всеми пыталась заговорить. Когда после службы мы с мужем и сестрой выходили из храма, то встретили Таню в церковном дворе. Она быстро неслась, как обычно неловко и торопливо передвигая свои ноги, и широко улыбаясь. Увидев нас, она что-то нам сказала. Мы не поняли и лишь улыбнулись ей в ответ. Она понеслась дальше ко входу в храм. «Христос воскресе!» — звучало в моей голове. И в душе трепетала радость. 

К списку номеров журнала «Приокские зори» | К содержанию номера