Никита Миронов

У каждой жизни есть код. Стихотворения

             посвящается Кириллу Пронину

лето пропело, а то
то ли еще будет, осень
сень-сеньков осенний сонно спросит
и ответишь словно оловянный
человек солдат пиши пропало
лопасти над пропастью во лжи
ложью все пропахло и попадало
крупными руками пожелтевшими
жухлыми трехтомниками блока
кладбище которому не пишут

удержи его этот шарик белый
на языке
это шарик жизни
перевернись на живот
на каждой шее на позвонке
звенит
у каждой жизни есть код


«к К.»

вода спускается вода вода вода
ужа не выловишь не выплюнешь кита
и печень выклюет не ворон не орел
какой-то пешеход что весел был с тобой
еще вчера вы трахали овцу
и вспоминали старую овцу
товарный вид спешащий приобресть
лбом бьющийся о каменную спесь

мочки, подушечки пальцев, все мягкое до иголки,
постыдно подставляется как земля самолетам
огульно за оградку могилы сплюнув
кино крутить назад давно ли мы недавно ль
судили виноград за слишком ранний завтрак
и суженным зрачком меня за деревом рассматривал
как снежный человек
то бурый постовой


везли меня к пруду оттуда к морю
водитель пьян цветы на кошельке
к воде родители везли меня глубокой
и к голубому берегу приставили виском
жетоны лиц разбросаны по набережной
песок в трусы в кармане ноты пачки
родители глубокое пустое
и горизонт как совокупность точек,
по кочкам я в лесу переносил златое
в горшочек из горшочка между прочим
глотая почки молодой акации
вглядываясь в голодающие холмы
и клубы дыма, вьющиеся над городом
когда в клубе меня поставили в дым
и попросили снять трусы -
посыпался песок,
а в душе было что-то такое густое


хором поют хороводы водят
доводы простые как хрустальная вата
в ушах, волосах, на ладонях
ходят колониями, тонут
штакетами, впитывают угольными фильтрами
углами квартир
углами узких/косых взглядов/лбов
свежим соком покосившихся перекрытий
крытым жильем в котором гроза назначает
первую встречу: секунда

надо поправить крышу сходить на землю
ровно лечь первым снегом на мертвую почву
и дышать пистолетом как хвост между речью
и пивом вливаемым внутривенно

золотое руно раскатать словно шифер
чтобы капая зазвучал как перкуссия
сорванный голос/топос под прутьями шерсти
обернутый в волосы аплодисментов


может встретишь меня завтра в шесть у спасских ворот
у трамвайных путей там где поезда сходят с рельс
где на своих усах он меня понесет
в долину папаратников адскую табачную смесь
трав врачующих душу капсулирующих тени яды
на конспиративных флэтах, в буднях столичного зонда,
да я давно на дне давно на дне потрясаю грязными
длинными волосами как вдруг водоросли расцвели так и завяли
везло ли мне когда листья на воде казались водолазами
собаки отцветут как городская пыль как небо и окно
как ты сейчас сидишь на берегу реки гранитные часы
перевернешь песок кусочками стекла расстрелянный лежит
лавирует с тремя кукушками в запасе как доктор инвалид
лежит не дышит в той траве врачующей невзгоды года на звезды
вдруг становятся похожи все так же все мерцают все будят
тени звуки прозрачные перила падения в руки твои

1

что свернувшись в калачик (и тело
за милое бледное; на балконе магнезия верба
гирлянда сургуч и вербатим)
ледяное, да в землю вскопавших лопатами падали деревом
и плодами что спелыми поле осыпали лепетом ли
утятами платными Леду-сладив улетев лебедями

2

оплетая все толстые шеи раскинувших пальцы и веер
все шарниры тиснёные бисером лаской ковались
корнеплодных как кофта почти шерстяного, а кроме
что вернуться к товарно-паскудным конвёртам обязан е2 ли
то корыстных вестей стойким запахом, слово обмену
золотая бумага, руно в-стол-отложенных-писем
не подлежит, то подлёдных морских акробатов и мемов
речевая гимнастика гендерных и подковёрных психий

вековое обманам не верит и ест еже-частно и лобик
толсто выбьет орнамент на коже и-его-русалима
еже-Вику и еже-Антона на карточный домик
променяет на соль короля-королеву с Олимпа

скинет Джокера с
корабля, пожелавшего бурю, что мглою
кроет домик картонный, изнанка которого дикой


3

тополей что ли вечных топорных кустарных иначе
листопад одиноких-коротких-сутулых-и-длинных: те
терновника силы и норм дармовой неудачи или
удочка зла то венками стрекавшая спинный

уловимый налёт соловьиного пения бдели
всё ли ветру доверив, не каждого проверяя
те ли ноты смешав стало каждого горло судачить и
тесноты обороты случились в каждой постели

4

завлекала господ тополиных пуховьих и прахом (заводским,
а зеркал, что не лишнее, скажем, в ладонях)
разбудильниктрещал и подушка тряслась махаоном
одним махом смахнула с подушки простое (на днях:

зебра, вербное, гребень, опал и пустая тетрадка
берега берегите а море оставьте омарам
каждый сам выбирает следить ли ему за решеткой
сексуальности клейна, уморой хайама омара

5

в каждый дом, где дионис ваяет каменья и точит
или, скажем, умерит поленья и пламенно топит
что полену с коленом встречаться увы не пристало
тело греем аполло, а космос волшебным кристаллом
аполлон разбивая апорию прочил иное,
будто справим все вирши отпетых к тунгусской метео-гидре,
где не бродят причудливые киногерои и кинозавры,
где каскад облаков крышу бога бокала не делает крытой
  
6

то что каждому станет по-своему скверно и пресно
мы разбавим студеную зимнюю пору, аминь и присно
а сидеть будет каждый в ритмично качающем кресле
только мыслям не будет покоя в тенистом
саду, что на теннисном корте ракетки
совладав с обаянием сетки, развесив кисти
совпадешь ли с тяжестью вещей клетки, удастся ли
из нее себя вымести, ее от себя очистить

а потом если вывернет наизнанку белее вёсел
и кара нательных штаммов себя с синих пор настигнет, ребро
в удалении от орла сбежит и все на тебя повесит
адамово яблоко язык человек-наместник



целовать поток лиц и
уцелеть
искал среди скал . имя / из камня / вырезал и вставил
искандер

сколотил рога / из высохшего алоэ / выставил за дверь

пурга разберется / кто человек кто зверь

глухой кашель "Michelle, ma belle"

внезапно намокло / и стало темным-тепло

бумажное имя не тонет / папье-Michelle

подставил пустой стакан / простой, как стекло

в него семь капель / жидкости едкой стекло

клонит в сон, голубь глуп, полуговорим
читаю: "В эти дни Петербург загадочным образом похож на летний утренний Рим."
тонет зоркое, грозит зонтом враг / говорим:

иван горький
максим грозный

***
в магазине спросил чек
у них есть правило среднего чека
поэтому продавец так злился
когда я внезапно уже совершив одну большую покупку решил докупить еще что-то за десять рублей

так и тут: правило среднего человека


я не могу ввести имя слепых

понятие памяти меня неизбежно уводит
от кубов и сфер

я не могу набрать его имя вслепую
понятие память меня неизбежно уводит
в сторону от кубов и шаров
к странному пластику исполненному его образом
этот ластик у меня в руке и я случайно стёр
эти кубы и шары в блокнот
линии тоже стираются, как клетки
брюки в клетку и клетка, как
контура стёрты мысли
я равнодушно стираю эти кубы и шары
в тетрадке линейки стираются как и клетки
остаются штаны в клетку и клетка как
конура затёртых мыслей
говорят с флешки в америке удаляют трижды
говорить с температурой вспышки в Америке три раза
удалить
особенно, когда речь заходит о детской порнографии
удалить
любовь это тоньше чем детское порно
удалить
махровое полотенце толще чем детское тело
to delete
его body орган свинца и бумаги
или любой орган олова металла звенящего любого слова
в слове любимый стираю все кроме первых трёх
букв добавляю -ой теперь
одним словом любимого стереть всё но первые три письма
добавить и сейчас
всё это как если бы это не звучало грубо

body из белой бумаги, которое ранее
превратилось из солёного пергамента в
пресный наждак
его тело из той же бумаги что раньше
когда еще чертили (черти)

ну и еще что-то еще такое вперемешку, если вдруг :

с чего начать все
трещит и качается воздух
дрожит от сравнений едва
получается хлопнуть по столу кулаком
но еда
приготовленная
без капельки * любви эта еда не насыщает

стою на каменной мостовой а рядом
ряженый постовой качается
над невой
маленькой синевой * маленькой снеговой
бьет в большой пороховой
вжик-вжик
кража не означается

влажная она проходит сквозь чай весной
вода распускается
входит в расствор в конвой
выплескивается младенцем и тайно вручается
врагам в ласковых майках купальный сезон
отрывайте словно билет

печальный городовой
ты застыл там в облацех над невой не нудист
и не ной

собрал всех по одному город-герой
сутул как посол сухой
хоть рот и соленой нет, пресной водой


Фаготу

ад это я это всего лишь звон цепи
цепи которой я прикован к телу, звону
металла, распушению перьев, росту
чисел, словам, которые ловлю

как рыболов, которого не греет
ни мех, ни свет фонарика, ни гаснущие
звезды, ни венера

и нет на свете фонаря древнее
чем воск застывшего необщего лица
и тления земного, незрячего
походка, охлаждение напитками

блуждающих комет и спутников земли
входящих в оглушающую орбиту, сферу
кривых зеркал, на улице разбитых

ныряй скорее, вынырнешь еще
быть может станет здесь теплее, сырость
канет в лету, расслабятся все мышцы,
облака над городом рассеятся и небо

представится тенетой

кладбищенских духов необщий аромат
подымет твои ноздри к свету к тени
небесный свод зардеется немой
и хромота излечится и где-то
над небом зазвучит тот самый
город молодой