Верхний Назарет

Назарет

I  

Излагая события, включающие историю моей жизни в течение нескольких лет, мне хочется рассказать о чем-то ином, о моих родителях и о маленьком городке, куда я каждое лето приезжал, чтобы побыть с ними, чтобы восстановить силы и пойти дальше, по предначертанному мне моему пути. 

Верхний Назарет. Маленький городок над старым Назаретом. С одной стороны можно увидеть гору Фавор, а с другой, посмотрев вдаль, – Назарет. В Верхнем Назарете останавливаются часы, и  время замедляет свой ход. Немолодые люди  выглядывают из окон. Приезжие из России живут своей неторопливой жизнью. И нечего сказать. И нечего  добавить. Все совершенно. Все уже свершилось в их уравнении-формуле-теореме, и какому математическому гению найдется место, чтобы оспорить или доказать  формулу их жизни, которая привела их в этот город  под солнцем днем и под луной ночью. Под пение муэдзина приходит ночь и наступает утро.

А за моим окном российская, екатеринбургская осень. Осеннее солнце озолотило листья деревьев и плоть облаков. Мне почти не снится Назарет. Верхний Назарет. А точнее, не снится вообще. Иногда мне снится Прага, которая не Прага, а некий символический город, и воспоминания о ней  так глубоки и сокрыты, что только память чувств говорит о том, что такой город я видел. Иногда мне снится город, в котором я живу, но скорее не он сам, а некоторые  люди. Близкие люди.

Я думаю о них, смотрю на их фотографии. Нет, не подумайте, что они далеко; они здесь, они в реале, они в онлайне,  они и я. Я и они. Многоточие. Символы. Символизм чувств невыразим. А на портрет можно долго смотреть, вглядываясь в запечатленные черты.

Осенний день уравновешен. Равновесие – очень зыбкая вещь. Но оно существует. Как Верхний Назарет, маленький городок над старым Назаретом. Где с одной стороны можно увидеть гору Фавор, а с другой, если посмотреть вдаль, можно увидеть старый Назарет…

II 

Великая Красота.

В прошлом 2013 году вышел фильм Паоло Сорентино «Великая красота». Великая красота Рима, музыки, искусства, человеческой жизни и Великая красота писателя Джепа Гамбарделлы (написавшего за всю свою жизнь всего один единственный роман, который и принёс ему славу писателя). Но пишу я, разумеется, не о нем, и не о фильме о нем. Я  словно пытаюсь понять – что же такое красота, что такое великая Красота, словно схватившись за название фильма, пытаюсь дотянуться до нее…

До Великой   красоты…

Вот уже пятый год я приезжаю к моей маме. Она по-прежнему живет в маленьком городе в Верхнем Назарете, о котором я уже писал. В трехэтажном доме на улице Юд-Фад восемнадцать в  квартире номер один живет она, уже одна. Своего отца, моего деда, она проводила полгода назад. Комната, в которой он жил, пуста. Я приоткрыл дверь его комнаты, за дверью на голом, чисто вымытом полу стоял шкаф и пустое кресло. Ни кровати, на которой он спал, ни его вещей в комнате уже не было. Комната, в которой жил мой дед, была наполнена пустотой, после того, как тот, кто в ней жил, из нее вышел. Не умер, не исчез, а именно вышел. А умер не он, а его старость, которая сама, словно изношенный, выцветший костюм, заставила надеть саму себя на его и тело, и душу. И вот старость, обесцвеченный костюм, сброшена. И мой дед жив. Не только в воспоминаниях или на черно-белых фотографиях прошлого века.   

НЕТ!

Жив в буквальном смысле этого слова, так, по крайней мере, могу представить себе я. В одном из соседних миров за той дверью, из которой он вышел, он, возможно, вошел в дверь другого, светлого дома. И у моего деда была своя Великая красота, которая  для меня остается тайной, но была ли она тайной для него?  А может быть мой дед ни в каком другом доме не живет, а, уйдя к Богу, находится в свете Его милосердия?  Я не знаю.

В финале фильма «Великая красота» старая, изможденная  нищетой монахиня поднимается по ступеням лестницы, в надежде,  поднявшись  до ее вершины, приблизиться к Богу  и к той Великой красоте, которая предназначена для ее Души. А писатель Джеп Гамбарделла встречает свою первою любовь в той Великой Красоте, которая предназначена именно для его Души. Но где он встречает ее? В настоящем? Или в воспоминаниях о прошлом, о том, что она, Великая красота, была в его жизни и осталась в его душе, разуме, сердце? Только нужно ее открыть.  А  в чем Великая красота для моей мамы?  В глазах моей мамы, когда она встречала меня в аэропорту, были слезы.

В Верхний Назарет, в Нацерет-Илит, пришла ранняя весна. Днем тепло, но по утрам бывает прохладно. В один из дней пошел дождь. Он длился совсем недолго, но сразу после дождя вышло солнце, и я решил не оставаться в доме. Выйдя с улицы Юд-Фад, я зашагал вверх, в сторону улицы Табор и еще выше, чтобы взглянуть на холмы, среди которых возвышается гора Табор или как ее еще называют, – гора Фавор (на которой произошло преображение Христа). 

И вдруг я остановился рядом с каким-то домом, вокруг которого были цветы. И на всем, что растет и цветет, были капельки росы после прошедшего дождя. Словно в маленьких колыбелях, на листьях сидели божьи коровки, и их было так много, что я сбился со счета и, перестав их считать, повернулся в сторону холмов. Я увидел гору Фавор и холмы вокруг нее,  и все вокруг, пронизанное светом умиротворения, прозрачным, утренним, с каплями росы. На деревьях пели птицы, и мир был словно только что сотворен в первозданной красоте. Вмещающую все прошлые и будущие восприятия Великой красоты и каждой частной красоты внутри вселенной Великой Красоты, созданной Великим Творцом со всем, что нам  дано и не дано понять, с такой Великой Красотой, которую не способен воспринять ни один человек, настолько она грандиозна и не соразмерна ограниченной человеческой природе. Над библейскими холмами солнце приближалось к зениту и вошло в полдень.

                                      30.09.2013 — 11.04  2014.                                                             Верхний Назарет — Эйлат — Екатеринбург.

МАРИНА

Я люблю тебя. Так на обожженной по краям бумаге проступают слова. Я люблю тебя. Так на обожженной по краям Душе проступают слова. Я люблю тебя. Так, что мне не хватает слов, чтобы сказать тебе об этом, особенно сейчас. Когда от страсти не осталось даже пепла, но любовь жива, потому что ты сама жива.

Страсть превратилась в любовь, в любовь вне категорий.

Когда мы встретили друг друга, у каждого из нас уже был опыт. И шрамы на наших Душах. Но мы учились понимать друг друга. Беречь друг друга. Первая наша с тобой поездка была в Петербург в августе две тысячи восьмого года. Помнишь Петергоф и фонтаны, и как мы с тобой тогда ссорились? Я бежал от тебя, а ты бежала за мной. И мы, петляя мимо туристических групп, фонтанов, актеров, одетых под петербургскую старину, мимо дам в длинных платьях, изображающих из себя фрейлин, и мужчин, одетых в костюмы старины, – мы бежали.

Я от тебя, потому что ты просто вывела меня тогда из себя, а ты за мной. А потом мы мирились и покупали красное вино перед самым твоим днем рождения. Как я целовал тебя в губы. И твое ворчанье по поводу фотографий, на которых ты не нравилась сама себе. А мне нравилась.

Твоя любовь спасала меня, а моя, надеюсь, спасала и спасает тебя. Смотришь ли ты сейчас в окно, за которым плывут зимние облака? Горит ли у тебя на столе свеча?

Кто из нас тогда, 29 марта 2008 года, когда мы шли по улице и говорили о чем-то и ни о чем, когда мы впервые встретились с тобой, когда вдруг в церкви зазвонили колокола, кто из нас мог подумать, что черная магия опалит наши Души? Что будет тьма, с которой придется бороться. Но сквозь тьму будут пылать благодатные звезды. И тьма не пройдет. И любовь сохранится.

А потом была изломанная осень и с ледяным отчаянием пришла зима 2011 года. Темная ночь Души, едва озаряемая светом далеких, холодных звезд ночью и алого зимнего солнца днем. Темное начало 2011 года. Ледяная зима. Тогда ты начала «летать». Я помню, как тогда, поздно вечером, у тебя в квартире я увидел, как будто некая сила подняла, или, точнее сказать, приподняла тебя, сидящую на стуле, и ты упала лицом на пол. Твои губы были разбиты до крови. Я не мог поверить в то, что увидел тогда. Я помог подняться тебе, обнял тебя и прижал к себе. Хотя мне было страшно. Дико страшно и непонятно, что происходит.

И я понятия не имел тогда, кто был причиной этого «полёта».  Что за ведьма…

Когда я говорю – начала «летать», я не говорю ни о чём чудесном.

Этим словом я хочу сказать, что ты начала падать. Иногда по ночам, словно лунатик, проходя по своей квартире, ты падала и ставила себе синяки на руках и коленях, но самое страшное было, когда ты падала несколько раз вниз лицом.

Когда я уезжал от тебя, я просто не знал, какой увижу тебя на следующий день. Но это уже в прошлом. Так же, как и твои обиды на меня, ссоры, непонимание. Как верхняя полка плацкартного поезда, идущего в Петербург, куда мы ехали с тобой вдвоем. И то, как в поезде мы сидели рядом друг с другом, не думая ни о прошлом, ни о будущем.

И тьма не прошла. И любовь сохранилась.

Любовь, суть которой – доброта. Помнишь Прагу и Пражский Орлой? Карлов Мост и холодный апрельский день? Как по цветной и разрисованной карте Праги мы шли в неизвестном нам направлении?

Прага...

Ты и я в холодный апрельский день 15 апреля 2011 года стоим на Карловом мосту, одетые не по погоде, и пытаемся сбежать от толпы туристов, оставив позади и Карлов Мост, и его достопримечательности. А на следующий день погода меняется, и я вижу Прагу в другом свете. И Влтаву, опоясывающую речным поясом удивительный и любимый мною город. И Йозефов – старый еврейский квартал от Старо-Новой синагоги до Ратуши, и дальше до границ еврейского квартала, где, оседлав ненавистный ему скульптурный костюм клерка, писатель Франц Кафка сидит на нем верхом. Концерт композитора Джорджа Гершвина в Испанской синагоге, где музыкантов вызывают на бис. А за границей квартала – готические соборы Пражского града. Черепичные крыши и зеленые потемневшие купола.

А помнишь ночь перед Иерусалимом?

И то, как я приехал из Москвы, когда вышел из поезда, и ты встречала меня на вокзале в легком пальто и смешном берете, а я едва стоял на ногах от усталости и не понимал, что происходит, и какие события происходят. Не понимал, кто преследовал меня.

А ее помнишь, черную ведьму с глазами Царевны-Лебедь, как на картине Михаила Врубеля? Неужели никто не увидел, какие страшные на картине у нее глаза? Какие были у той глаза? Она сказала тебе: «Помогите мне убить его». Тебе сказала и ушла. Ты оттолкнула ее от себя, прогнала прочь. Ты сама рассказала об этом мне. Она при всей ее силе не могла этого сделать? Я плакал и смеялся беззвучно, безумно падая на пол, словно бесами одержимый, и одержимый я был, а ты... Ты укрывала меня всем своим телом, всей Душой своей.

А потом я стоял у твоей постели на коленях с зажженной свечой и читал, читал перед тобой почти беззвучно молитву, укрыв тебя одеялом, и говорил: «Пожалуйста, только живи».

«Пожалуйста, только живи», говорила мне ты в другое время, и я уже не помню, когда это было – до или после, когда ее тайна оказалась раскрытой. Не надо плакать. Ее больше нет. Многие ушли.

В Иерусалиме, и в Вифлееме, и в Палестине выпал снег. 10 декабря 2013 года выпал снег.

Ты знаешь, что означает это? Какая благодатная тайна сокрыта в символе этого события? Снег белоснежный, летящий над землей, прекрасный и светлый, там, где никогда не бывает снегов.

Я люблю тебя особой, особенной любовью, необъяснимой, выстраданной, и любовь эта не та, о которой пишут, и не та, когда целуют в глянец или в румянец пухленьких губ бантиком. Когда ползешь на руках, потому что идти сил уже нет, и падающую поднимаешь тебя и видишь, что, хотя лицо твое уже изменилось, и пусть сейчас нет той красоты, но есть голая Душа.

Настоящая Душа, да, в том самом религиозном смысле, а не в поэтическом или в метафорическом. Помнишь, как в стихотворении, где я увидел тебя такой:

 Я помню, какое

                   Лицо неземное.

Было в Софии твое,

Светом

             Исполненное…

Твоя Светлая Душа почти просвечивает сквозь измученное тело. Но ты уже выздоравливаешь. И тело твое нуждается в исцелении, чтобы укрыть и защитить твою Душу, ибо нельзя ее, Душу, показывать всем.

Цветущая сирень была во дворе. Белые пионы ты приносила домой и ставила их в прозрачную вазу. Марина. Маленькая женщина с большими карими глазами, родившаяся двадцатого августа в летнее утро под знаком льва.

Гром и молния. И одновременно дождь, словно величественный венецианский дож, сошедший на землю и по земле проходящий. Марина, твои смеющиеся широко раскрытые, глаза, в которых я вижу самого себя и твою любовь.

Я люблю тебя.

И на обожженной по краям Душе проступают слова. Я люблю тебя. В январском небе светят далекие звезды.

Ты уже спишь. Тебе снится Иерусалим, и никогда не снится Прага. Или Петербург. Или Москва. Когда я был в Москве, и была осень, и дождь, и страх, и не описанные ни в какой прозе события.

Но я не буду говорить об этом. Пусть сегодняшней ночью тебе приснятся добрые сны.

12-15. 01.2014