ЯН САТУНОВСКИЙ (1913-1982). Поэт из Днепропетровска

23 февраля исполняется 100 лет со дня рождения поэта Яна Сатуновского.
Нам хотелось бы рассказать об этом интересном авторе, который оказал и оказывает влияние на современную днепропетровскую поэзию (достаточно назвать Максима Бородина и Станислава Бельского).  
Итак, говорит Леонид, родственник Яна Сатуновского…

Ян (Яков Абрамович) Сатуновский родился в 1913 году, 23 февраля в Екатеринославе, в доме на углу Степной и Базарной, где жила большая семья Сатуновских. Вскоре семья перебралась на Железную, а там и отец Яна решил отделиться и снял квартиру на Екатерининском проспекте во флигеле  во дворе дома 24-26. Двор этого дома с аркой и сейчас существует на проспекте Карла Маркса под номером 40-42.
Его детство пришлось на тяжелые годы – революция, голод. В череде боёв город захватывали то одни, то другие – красные, белые, зеленые.…  Однажды семью чуть не расстреляли – спасла очередная смена власти. В голодные 30-е отец его, заведующий магазином аптекарских товаров, варил канифоль и продавал липкую бумагу-мухоловку.   Жила семья  бедно, но дружно.
Тут, на Екатерининском, а затем Карла Маркса проспекте и прошли его детские и юношеские годы. Навсегда в его памяти остался этот проспект с бульваром акации. Уже в зрелые годы он писал:
                           Акация моя, акация!
                           Липа—та уже вся  облетела,
                           а - наша – южанка-
                           тёмно-зелёная,
                            не тронута сединой.

                            Да, каждое дерево,
                            каждую женщину хочется изобразить.

Тут встречался он со своими приятелями - Бобом  Геллером,  Лёвушкой  Цехновичем, Шурой Компанейцем,  Мариком Губергрицем,  Шурой  Черниковым, Муркой Шехтером.… Эти имена тоже должны быть известны днепропетровцам. Со временем детское знакомство со многими из них превратилось в крепкую дружбу.

Отец был малограмотен, окончил 4 класса сельской школы. Культурой в семье занималась мать.
Мать Яна, сама страстная читательница, рано привила сыну любовь к чтению, к хорошей литературе. Ян с детства неплохо рисовал, любил переписывать понравившиеся стихи – Маяковского, Асеева, Хлебникова… Он любовно переплетал их в маленькие – с четверть листа – книжечки и бережно хранил.  Возможно, уже тогда он начал пробовать писать стихи. К сожалению, в войну всё, в том числе и книжечки, и записи, сгорело вместе с домом.

Окончив 2-ю Трудовую школу, Ян был послан в Москву, к брату отца и поступил в  «Комбинат по подготовке инженеров, техников и десятников строительных работ». В Москве в это время образовался Литературный  Центр Конструктивистов, основанный  Ильей Сельвинским, и Ян стал посещать собрания этой организации, притягивающей к себе и немало маргинальных личностей.
У Яна есть стихи:

Помню ЛЦК — литературный центр конструктивистов.
Констромол – конструктивистский молодняк.
Помню стих: «в походной сумке Тихонов, Сельвинский,
Пастернак» <…>.
( 1994)

Дяде не понравились подобные знакомства, он сообщил о них отцу Яна – тот приехал и забрал сына домой. После этого Ян поступает на работу, а затем в Днепропетровский Госуниверситет, на химический факультет, который и заканчивает в 1938 г. с дипломом преподавателя химии.
Во время учебы Ян женится и начинает “подхалтуривать” в газете «Звезда» (нынешний «Днепр вечерний»), ведет в нем раздел “И в шутку, и всерьёз”.
Там он печатает и рисунки, и стихи, и прозу. Но они совершенно не соответствуют его внутреннему миру, его сокрытой поэзии. Он сам писал

Мальчишкой я подхалтуривал
в области политической карикатуры.
Чемберлен. Бриан. Желтый Интернационал.
Бывало, не хуже Ефимова
кромсал их до единого.
Как бог черепаху, уродовал
врагов народа:
Бухарина, Радека, Сокольникова, Пятакова.
Халтурный художник,
поэт халтурный,
я не был бездарный,
Я был бездумный.
(4 декабря 1961)

И в те же годы рождается стихотворение, которое он сам называет своим  “первым, которое
cчитается”

У часового я спросил:
скажите, можно ходить по плотине?
- Идить! - ответил часовой
и сплюнул за перила.

Сняв шляпу,
я прошёл
по плотине,
овеянной славой,
с левого берега
на правый
и статью из Конституции прочёл.

Так вот он, Днепрострой!
Я вижу
символ овеществлённого труда,
а подо мной стоит вода
с одной стороны выше,
с другой стороны ниже.
(сентябрь 1938, Запорожье)

После окончания института Яна призывают в армию, а тут и Великая Отечественная началась, поломав многие судьбы. Войну Ян встречает командиром взвода связи артполка, но в 1942 году получает тяжелое ранение и после излечения направляется во фронтовую газету Пятой Гвардейской армии “Патриот Родины” художником. Но и не писать он не мог. И тут происходит то же раздвоение: для газеты – бравые злободневные стишки, цель которых – поднятие духа бойцов, воспевание героев и побед, а  для себя, для души – трудные, порою грустные, порою кричащие размышления о боевых друзьях, об утратах, о проклятой войне - мясорубке. Интересно сравнивать их.

Вот два куплета из Песни о 97-й Гвардейской Краснознаменной Полтавской дивизии:

Выходите вперед, запевалы.
Песни просят в походе бойцы.
Запоём же, как пели, бывало,
У Чапаева наши отцы.
Грянем песню о славе солдатской,
О гвардейской семье боевой,
О дивизии нашей Полтавской,
О родной девяносто седьмой.

          Все преграды громя и ломая,
          Помня предков великих завет,
          Ты прошла, девяносто седьмая,
          По дороге боёв и побед!

Вспомним битвы былые, товарищ.
Опаленный разрывами мрак,
Черный дым сталинградских пожарищ,
Несмолкаемый грохот атак.

И “стихи для себя” тех лет:

Хочу в город.
Там
окна и стены.
Там женщины в будничных платьях,
как будто на сцене:
в скрещениях лестниц;
в подъездах;
в огнях и в звонках перекрестных -
как будто на сцене.
Там женщины
в будничных платьях
жгут письма,
ждут сводок,
и плачут, как будто на сцене.
Хочу в город.
(1943)

Как
я устал!
Устало сердце
кровью
умывать глаза.
Глаза -
глазеть
на путаницу этих улиц,
лиц
и сцен.
Устала
кровь
толкаться с шумом
в тесных жилах
вверх и вниз,
и вот -
уснула кровь.

1944 (в Германии)

Но вот и кончилась война, Ян вернулся в Днепропетровск – город, растоптанный войною.
Выжженный, разбитый город. Нет в живых ни друзей, ни родных. Кто не сумел эвакуироваться – или убиты, или расстреляны немцами.

Сашка Попов, перед самой войной окончивший
Госуниверситет, и как раз 22-го июня
зарегистрировавшийся с Люсей Лапидус - о ком же еще
мне вспоминать, как не о тебе? Стою ли
я - возле нашего общежития -
представляю то, прежнее, время.
В парк захожу - сколько раз мы бывали с тобой на Днепре!
Еду на Чечелевку, и вижу -
в толпе обреченных евреев
                     об руку с Люськой
                     ты, русский! -
        идёшь на расстрел,
Сашка Попов...

(Днепропетровск, 1946)

Дом сгорел дотла. Отец с матерью и жена с двумя малолетними дочками в Самарканде. Ничего не держало здесь. Город стал чужим. Уже в 1961 году, посетив Днепропетровск, Ян писал:

                          Старый город немцы взорвали.
                         Пошатнулась, покатилась мостовая.
                         Я бежал по дымным развалинам.
                         Я бегу до сих пор не переставая, я бегу…

                         Тихо тихо, понуря голову,
                         прохожу я по новому городу.
                         Он и выше на этаж, и краше.
                         Не хочу его видеть даже, не могу…

В разрушенном Днепропетровске химику делать было нечего.
Тут подвернулась работа  в Подмосковье, в г. Электросталь. Туда и уехал Ян собирать под крыло свою семью. Там и прожил до самой смерти. Там же познакомился с “лианозовцами” – Рабиным, Сапгиром, Кропивницкими.…  Только у них он открывал потайные ящички своей поэзии и находил и вдумчивых критиков, и благодарных слушателей. Несмотря на многочисленные попытки, его стихи не могли пробиться через идеологические стены официальной литературы. О выпуске книг не стоило и думать. Его стихи и вопросы задавали - не те, и ответы давали – не те, и говорили - не о том.… Но писать по-другому он и не мог, и не хотел.

Так что же - стать советским Фетом
и наслаждаться светом, цветом неба?
Но, во-первых, человек
сейчас на это и не смотрит,
а смотрит в землю.
Во-вторых,
Фет, как-никак, был крепостник,
а я, я? - чем я обеспечен? Чем?

А мечта – мечта была. Выплеснуть, рассказать все накопившееся, наболевшее, пережитое людям. Жалко, что исполнилась она только после смерти поэта. Но в родном городе его почти не знают.
И, думаю, пора днепропетровцам в год столетия познакомиться со своим земляком – Поэтом.