Наталья Васильева
Doublespeak Павла Васильева
Поэты всех времён были в оппозиции к власти. Известен приём, который на языке Байрона называется «doublespeak», а на языке Пушкина «двуречие». И тот и другой им пользовались, и даже с удовольствием, т.к. здесь можно было проявить остроумие. Не пренебрегал этим приёмом и Павел Васильев. Doublespeak Васильева встречается на каждом шагу. Первым по этому поводу высказался С.П. Залыгин: «Уже не однажды было замечено, что как только Васильев начинает говорить о чём-то совершенно новом, о чём надо сказать впервые – о своём современнике, о строителе ТУРКСИБа, о первом совхозе в казачьей станице Черлак, о новых идеях – он то и дело становится немощным, блеклым, язык его начинает напоминать статью из газеты». 1.С.15
Нельзя сказать, что Васильев про эту свою особенность не знал. В протоколе допроса (уголовное дело 1932 года) он своей рукой записывает: «Это лирика, которую я не стряпал, а писал совершенно искренне». Поэт перечисляет: «Ярмарка в Куяндах», «Сестра», «К портрету Р» («Новый мир»); «Киргизия», «Семипалатинск» и др. («Красная новь»); «Путь на Семиге» и др. («Огонек»). Правда, в том же протоколе допроса он признается, что стихотворение «Строится новый город» он написал «… из-за денег, спешно, чтобы заработать». Было и такое.
В. Ф. Михайлов говорит: «Павла Васильева несла поэтическая стихия редкой мощи и в напоре своём ворочала глыбами поэм, выбрасывала на берег алмазы и самоцветы лирики. Но было в этом потоке и немало сора – стихов-однодневок… рифмованных лозунгов <…> пока всё сваливают в кучу…» 4.С.19
Конечно, отбор идёт. Из двухсот тридцати стихотворений, оставшихся нам, половина – шедевры, остальные можно назвать «сором», но не надо спешить. Требуется с этим «сором» внимательно разобраться.
«Doublespeak» или «двуречие», называйте, как хотите, Васильев применял постоянно, потому что в отношении него была развязана самая оголтелая травля сразу же после его первой поэмы «Песня о гибели казачьего войска». Травля усилилась после статьи М. Горького «Литературные забавы», в которой пролетарский писатель заявил, что Васильев хулиганит почище Есенина и что от «хулиганства до фашизма расстояние короче воробьиного носа». 3
И всё же Васильев надеялся понравиться власти и убедить её в своей лояльности. В свои дивные стихи он строчками вставлял советскую скороговорку, чем портил шедевры. Это заметили Л. Чащина и Ю. Русакова. Так, в царственной «Анастасии» встречается именно такая скороговорка. Начинается «Анастасия» замечательно:
Не смущайся месяцем раскосым,
Пусть глядит через оконный лёд.
Ты надень ботинки с острым носом,
Шаль, которая тебе идёт.
Шаль твоя с тяжёлыми кистями –
Злая кашемирская княжна,
Убранная чёрными цветами, –
В ней ты засидишься дотемна... 1.С.189
А заканчивается штампом:
Выстоять и умереть не тяжко
За страну мечтаний и побед.
Ведь пока мы ссоримся и ладим,
Громко прославляя тишь и гладь,
Счастья ради, будущего ради
Выйдут завтра люди умирать. 1.С.191
А в стихотворении «Расставанье» следом за божественными строками: «Твои глаза немножечко косили, –/ Нет, нет! – меня косили, как траву…» встречается халтура типа: «Заседлывай коней, забудь про жалость –/ Во имя счастья, песни и любви». Спрашивается, зачем Васильев это делает? Несомненно, хочет понравиться. Но Муза тут же покидает его. Это очевидно. «Павел Васильев в 1918 – 1921 годах был ещё отроком, не оттого ли по младости своей, или по горячности, он даже загибастей, что ли, беспощадней молодого Шолохова. Если автора «Тихого Дона» жжёт и печалит горечь от братоубийственной бойни…, то запевщика «Песни о гибели казачьего войска»… заносит до кровавой крайности:
… Мы прокляли тех,
Кто для опавших, что вишен, утех
Кости в полынях седых растерял,
В красные звёзды, не целясь, стрелял,
Кроясь в осоку и выцветший ил,
Молодость нашу топтал и рубил.
Пусть он отец твой, и пусть он твой брат,
Не береги для другого заряд… 4.С.10
Захватывая в целом поэму, в которой так живо, певуче, ярко и красочно цвела старая казачья вольница, скажем так: тут Пашка, видимо, желая уравновесить свое восхищение былым да и для того, чтобы прошло в печати, в конце поэмы всё же немного подвыл… Так волк одинокий, сильный и вольный зверь чует охотников до его жизни, облаву, выстрелы… когда приступали с ножом к горлу – кромсал себя по живому, бросал им куски мяса. А так – швырял кости – небрежным слогом: подавитесь! Конечно, не надо так драматизировать, но Васильев «подвывал», желая понравиться власти – это чувствуется. С другой стороны, до сих пор мало кто заметил в поэме «Песня о гибели казачьего войска» иносказаний, которые заставляют читателя думать так, как хотелось бы автору. Иносказание васильевское – изобретательное и безрассудно смелое до дерзости. Он не боится спорить с властью. Вот он спрашивает, самым оскорбительным для неё образом:
Атаман, скажи-ка, по чьей вине
Полстраны в пожарах, в дыму, в огне?
На первый взгляд, кажется, что в самом вопросе содержится ответ: сам атаман и виноват. Но это только на первый взгляд. А если прочесть внимательно, то: «Водяные бабы да Урлютюп/ Слушают щучий хлюп. Так тихо в краю, что слышен «щучий хлюп». И вдруг:
На гнедых конях летаем,
Сокликаемся,
Под седой горой Алтаем
Собираемся.
Обними меня руками
Лебедиными,
Сгину, сгину за полями
За полынными… 1.С.228
От чего все всполошились? А от того, что из-за Урала пришёл «полк Степана Разина и латыши». Значит, причина всему вовсе не атаман. Вот в частушечной перекличке поют комсомольцы:
Не желтей, не вянь, камыш,
Выстой под морозами,
Нонче славится Иртыш
Крепкими колхозами… 1.С.240
Но в ответ мы слышим ропот недовольных казаков:
«Што за нова власть така – раздела и разула.
Ещё живы пока в станицах есаулы!..»
А вот сказка про чёрта, где Васильев явно высмеивает твердолобый атеизм комбедов:
Чёрт распинается,
Обут, одет:
– Бога, грит, товарищи,
Действительно нет!.. 1.С.244
Этой васильевской подначки простодушный М. И. Калинин не заметил и даже предложил издать «Сказ о чёрте» отдельной книгой. Но не издали, и правильно сделали.
– Мы, грит, не каторжные,
Это что ж,
Засевай пшеницу,
Овёс и рожь.
Отдавай задаром,
Да это что ж?
Содирай со тела
Двенадцать кож!..
– Почему, откуда,
Как это так –
Для Советской власти
Всякий – кулак?.. 1.С.245
А это уже прямой намёк на грабительское раскулачивание. На протяжении поэмы Васильев, по крайней мере, трижды жалеет белоказака. Первый раз, рассказывая о бегстве казачьего отряда за кордон:
Белопёрый, чалый, быстрый буран,
Чёрные знамёна бегут на Зайсан…
Настигают пули волчий косяк,
Что же ты нахмурился, молчишь, казак?
Поздно коня свёртывать, поди, казак,
Рассвет как помешанный пляшет в глазах.
Обступает темень со всех сторон,
Что побитых воронов – чёрных знамён… 1.С.236
В. Ф. Михайлов пишет: «И слово в заглавие «Песни…» найдено точное: гибель. Гибель не только казачьего войска – народа, языка, песни и жизни». Смешон К. Зелинский, который предлагает взамен «Гибели…» новое название: «Победа красного сокола над чёрным вороньём». Он абсолютно не понял (как и все мы тогда) васильевского двуречья. А Васильев продолжает жалеть белоказака. Старая казачка поёт:
- Спи ты, моё дитятко,
Маленький-мал.
Далеко отец твой
В снегах застрял,
Далеко-далёшеньки, вдалеке,
Кровь у твово батюшки на виске… 1.С.238
И, наконец, в третий раз Васильев жалеет казака:
Дыры глазниц проколола трава,
Белая кость, а была голова,
Сáженная на сажéнных плечах.
Пали ресницы, и кудерь зачах… 1.С.250
Последний плач выдаёт Васильева с головой: кудерь – это принадлежность казачьей причёски. Участь поэмы, да и самого поэта, была решена: поэму не напечатали при жизни автора. Интересен приём, чисто васильевский, когда одной строчкой поэт опровергает утверждение, которое изложено во всех предшествующих (или последующих) строчках. Так, в стихотворении «Прощание с друзьями» он пишет:
Хорошо в стране нашей, – нет ни грязи, ни сырости,
До того, ребятушки, хорошо!
Дети-то какими крепкими выросли.
Но несколькими строчками выше есть слова, которые заставляют нас в этом усомниться:
Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной, – я еду
Собирать тяжёлые слёзы страны.
От чего плачет вся большая страна? Вот вопрос! Такой же приём используется в стихотворении «Я полон нежности к мужичьему сну». Вначале поэт оправдывает мужика, объясняя его отсталость тем, что:
Он сеял всю жизнь пшеницу и рожь
И не слышал, как гремят соловьи…
Потом поэт вступается за мужика, потому что тому плохо:
Рассвет по ромашкам шёл к мужичьему дому,
Поглядеть в окошко, как мужику спится.
Как мужику спится? Плохо мужику спится.
Вот какая-то птица к нему садится
И начинает разговаривать по-худому.
Это весьма прозрачный намёк на раскулачивание и коллективизацию. Открыто говорить об этом было запрещено.
В 1936 году Васильев начинает писать в рязанской тюрьме поэму «Христолюбовские ситцы». Тут уж он не то что «подвывает» – «воет». Вторая и третья главы так испорчены васильевским агитпропом, что С. П. Шевченко считает поэму очень слабой, но не будем спешить. Вот вторая глава начинается со стройки пятилетки, и здесь мы явно слышим есенинское: «Милый, милый, смешной дуралей…».
Согнувшись под стальным копытом,
Нежданный получив удар,
На ящерицу
С перебитым
Хребтом
Похож был Павлодар.
Обшит асфальтной парусиной,
Гугнив
И от извёстки бел,
Ещё он лаял мордой псиной
И кошкой на столбах шипел… 1.С.536
Но всё же безжалостная техника побеждает природу:
Огромен,
Многорёбер,
Ярок,
В плакатах с головы до пят,
На курьих косточках хибарок
Стоял Текстильный комбинат… 1.С.537
Главный герой поэмы – художник, которому П. Васильев даёт (не случайно) фамилию Христолюбов. Антиподом Христолюбову является друг детства, а теперь секретарь парткома с фамилией Смолянинов (от слова «смола»). Что говорит само за себя. В третьей главе художник беседует с председателем совхоза Федосеевым:
Х р и с т о л ю б о в
Рисую. Что ж, Фёдор Петрович, знаете вы художников?
Ф е д о с е е в
А как же? Разве не видали
В моей квартире на стене
Картин?
Х р и с т о л ю б о в
Нет-нет…
Ф е д о с е е в
Товарищ Сталин на трибуне,
И Ворошилов на коне.
Х р и с т о л ю б о в
Вам нравится?
Ф е д о с е е в
Конечно.
Х р и с т о л ю б о в
Очень?
Ф е д о с е е в
Иначе б их не приобрёл
И не держал бы... 1.С.563-564
Этот диалог вырезали из текста поэмы, опубликованного в журнале «Октябрь» в августе 1956 года. Крамолу не допустили. Но уже в сборнике 1957 года «крамола» напечатана, хотя купюры есть. В поэме «Одна ночь» вырезан Есенин:
Когда соловей
Рязанской земли
Мёртвые руки
Скрестил – Есенин, –
Они на плечах его понесли,
С ним расставались,
Встав на колени.
Когда он,
Изведавший столько мук,
Свёл короткие с жизнью счёты,
Они стихи писали ему,
Постыдные, как плевки
И блевота… 1.С.374
А ведь именно в 1957 году начался спор: убили Есенина или это было самоубийство. Васильевская точка зрения (поэт был затравлен) – это точка зрения многих, но высказана она была впервые, и издатель испугался её публиковать. И только в ленинградском сборнике 1968 года мы прочли эти слова про Есенина, а также в поэме «Принц Фома» крамольную строчку «Мужик развёрсткой недоволен» вместо напечатанной в 1957 году – «Мужик в деревне недоволен». Будучи изначально уверен в своей правоте, Васильев спорил с Н. Асеевым, «противопоставляя своё знание народного быта, коренного уклада жизни, не изменяющегося в течение долгих сроков и не могущего измениться сразу». Н. Асеев вспоминает: «Маяковский, да и я, казались ему чересчур поспешными людьми, старающимися изменить бытовой идиотизм деревенской жизни без точного знания её уклада». В отличие от этих поэтов, Васильев не видел никакого «идиотизма» в укладе народной жизни и прославлял эту жизнь в своих поэмах. А когда, согласно велению времени, он должен был в конце поэмы «убить» своих героев и проклясть всё прошлое, то делал это так вяло и неохотно, что слабость финалов поэм была видна невооружённым глазом. Это отмечают многие исследователи: Сергей Куняев (Москва), Валерий Михайлов (Алматы), Ольга Иост (Павлодар). Точнее всего объясняет это О. А. Иост: попыткой «угодить идеологическим запросам и тем самым уверить в своей преданности» 5.С. 35.
Требуется подробное исследование doublespeak Павла Васильева, т.н. причины в разных случаях были разные – от желания просто угодить власти и понравиться ей до, напротив, желания поспорить с властью и дерзко посмеяться ей в лицо, и, наконец, элементарно заработать деньги на кусок хлеба, чего Васильев даже не скрывал.
Но мы все должны помнить главное, то, что сказал про Васильева А. Хвалин (Владивосток): «П. Васильев первым понял, что путь на крови, по которому повели Россию – тупиковый». Он это понял раньше всех. Открыто выступать по этому поводу было невозможно. Оттого его doublespeak так изобретателен и разнообразен. Есть даже целое стихотворение – иносказание, на которое, кстати, никто почти не обращает внимания.
Песня юго-западных славян
Прискакали два лыцаря к красотке,
У красотки вся квартера освещена.
Выставила им водки и селёдки,
Полюбовника за дверь выставила она.
Звякали уздечками серебряными кони
На привязи. Огни потушил телеграф.
Дала красотка лыцарям по иконе,
Но полюбовник, «смертию смерть поправ»,
Вновь возвратился в обогретое место,
По-другому повернулось дело теперь:
Он её жених, а красотка – его невеста,
Дверь закрыта. Лыцари, выламывайте
напрочь дверь!
Смысл мне видится в том, что вместо Бога России предлагают другого идола, и слова «смертию смерть поправ» явно указывают, кого именно. Поэт отчаянно призывает «лыцарей» спасать Россию от этого идола: «Лыцари, выламывайте напрочь дверь!». Васильев «выламывал дверь» изо всех сил и поэтому погиб.