номинатор "День и ночь"

***
Когда алтайские звезды
не знали своих имен,
гроза ударяла в озёра
будто в шаманские бубны,
а цветенье так бурно
поднималось по склону,
что лавину могло удержать на весу,
на лепестках,
на траектории дикой пчелы, -
два сына горы, два близнеца,
плечи – смуглое серебро –
двуручный ковали меч
в горниле
заходящего солнца.

Ночью
меч закалялся сиянием месяца в горной реке.
И высыхала река,
и переполнялась опять
тающими снегами.

Настолько острым
был первый двуручный меч,
что плавную песню орла
перерубил на части
речи отрывистой, птичьей.

Стали соперничать братья –
кто же сильнее?
Эхо
Изнемогало: «Охм!»

Первый –
одним ударом
вершину матери гор
расколол.
Другой засмеялся
и самые недра горы
мечом полоснул.
Застонала земля,
треснула,
как перезревшее яблоко,
и провалился меч.
Прыгнули братья за ним, -   не вернулись…
и потекли в расщелину
тысячи горных ручьёв…

Так давно это было…
Но до сих пор
светится в лунные ночи на дне
Телецкого озера –
меч.
Да большеротый таймень
трепыхнётся когда
срежет о лезвие ус,
на глубине засыпая…

***
Рано утром
в долине реки Чулышман
до водопада иду.
Сквозь стрекотанье кузнечиков,
сонную дымку тумана –
до водопада.

Справа –
горы лиловы,
слева –
золотистым сиянием солнца очерчены резко.
Шелестенье реки в двух шагах
так и тянет сухими губами припасть,
бьётся о камни, зовёт…
А я –  до водопада,
за вкусом воды ледниковой,
бережно жажду храня,
как последнюю тяжкую ношу,
единственный груз,
не дающий взлететь, раствориться в пространстве.

Пара стреноженных лошадей
мокрые морды приподнимают,
фыркая –
кто там в такую рань
тихую песню поёт,
к водопаду идёт?
Это всего лишь я –
былинка
в долине реки Чулышман,
неразличимая
с высоты перевала.

***
Око моё – тайга
расширенное в небосвод.
Ночь пустилась в бега…
кто-то следом уйдёт.
Вечнозелёный свет…
что же нужно ещё?
И тот, кто купил билет,
дорогою поглощён.

Да, мой друг, только так –
расстаёмся без слёз,
под переменчивый такт
Санкт-Петербургских колёс.

***
Око моё – тайга…
глушь тунгусских широт.
Метеорита дуга
небесное веко жжёт.
Реет орлан-белохвост,
реже – аэроплан…
А тот, кто ушёл всерьёз,
просто канул в туман.

Да, мой друг, только так –
уезжай, не жалей,
там без тебя сквозняк
платиновых дождей.

Утро
Всё сразу:
голубиная возня  
(по перепонке крыши коготки),
по желобу вода
(был ночью дождь),
сорочий смех
(мне больше не уснуть!)
Точильщика наждак
в такую рань,
и колокол воскресный
вдалеке.

Но громче – всё же нож,
по кремню – нож,
и голубиных крыльев тетива,
как будто из засады Робин Гуд
в шерифа Ноттингемского стреляет…

Но в этот день никто не умирает…

Цветут пионы, колокол дрожит,
точильщику несут ножи тупые.
Всё – исправимо!
Только через край
вода перехлестнула
дождевая.

Год 2009
На западе Африки
экзотикой и не пахнет.
Птицефабрика. Графики-клетки.
Антикризисные порядки.
По цыплячьему желтому полю идёт, как пахарь,
разнорабочий,
надевая резиновые перчатки.

Отлистайте назад –
в букваре на форзаце
алфавитная «Це»
с этим глупым, глазастым птенчиком –
в два кружочка,
а потом Черепаха, Шарик воздушный, и – в конце
Ящерица или Яблоко…
или смерти отсрочка.

Модное слово «кризис» не вызывает шок,
Аист Африки место своё иногда уступает Арбузу.
Но – кризис!
И крохотных желторотиков
живьём утрамбовывают в мешок,
для умерщвления.
Потому что выросли цены на кукурузу.

А букварное «Ща» -
это Щавель и ЩАстье для дураков…
В умерщвлении –
изощрённая узкая щель для последнего вздоха.
Цыплята царапаются, пищат…
И на всех не хватает мешков.
Для безработных текстильщиков
это даже не плохо.

Игра в снежки

- Мама, в какую попасть мишель?
- Да не мишель, сынок, а мишень!
Постой, расстёгнутый весь!

Мишель – француженка… этот снег
увидит разве что в страшном сне,
а нам неплохо и здесь.

- Мама! Я сам слепляю снежок!
Бац –  на серой стене – кружок,
и в стену другую – на!

- Да, сынок, бросай, не тужи,
вокруг бараки да гаражи,
а снегом страна – полна.

- Мама, не плакай, я не исчез –
просто через забор перелез,
там шар воздушный на льду!

- Да, сынок, я всё поняла,
я раньше на той стороне – была…
плакала – не найду.

***
мужчина должен построить дом,
                        посадить дерево, родить сына

Женщина должна
благоустраивать дом,
поливать дерево,
воспитывать сына,
ибо всё, что посеял мужчина, -
прорастает жадной душою
и ненасытным ртом,
и улетучивается потом…
А женщина…
женщина –
основательная половина.
Под ветром странствий и перемен –
материк, прорезанный реками вен.

Ручки детской,
ножки детской следок,
обведённый контуром
на листке тетрадном –
это женский
седеющий,
выпадающий волосок.
И ещё и ещё один…
О, как же сынок высок!
Но где бы он ни был –
всё же вернётся обратно.

***
Шесть дней творила счастье. На седьмой,
об отдыхе в саду не сожалея,
вооружилась острою пилой
и выбрала топор потяжелее.

И оглядела сад свой не спеша:
цветение... направо и налево.
Но не дрожи, встревоженный ландшафт,
я лишь одно спилю сегодня древо.

Под корень зло! Пока оно – мало,
пока оно в ростке, почти в зачатке...
Оскал пилы улыбкою свело,
а я надела грубые перчатки.

Но весь топорный вид мой и прищур
не хуже топоров крушили кроны,
и падал хвощ к зелёному хвощу,
и сразу становился грязно-чёрным.

Постойте! Я хотела лишь одно
искоренить... Для вашего же блага!
Но осыпались листья всё равно
и съёживались, как в огне – бумага.

... А к ночи я нашла  исчадье зла
и замерла, поранившись пилой:
в Эдеме чёрном – яблоня цвела,
сияя
беззащитной
белизной.
***
Новый достала холст –
яблони зацвели!
Только б найти тропу
к тайной, благоуханной,
яблоне, что зимой
грезилась мне в дали,
щедро звала, звала,
белой небесной манной.

Зной во дворе суров,
тень бежит наутёк.
Тень под зеленью так
правдоподобно ала…
Где же яблоня, а?
Что это там – пенёк?
Или сиамская кошка
калачиком задремала…

Может быть, двор не тот,
может быть, я не та?
Кошка проснулась и
тонкую лапу лижет.
Где-то мой белый цвет
чистого ждёт холста,
в запахе смятых трав
с каждой весною ближе.

Художнице

Войди в мой скромный дом – букетом,
вся очарованная летом:
сирени льдистой пирамидки
и одуванчиков в избытке.

Покрыта лепестками яблонь…
ты в яблонях летать могла бы,
когда б цветение так плотно
не ставило свои полотна.

Открой же свой этюдник между
цветеньем яблонь и – надеждой,
что миг не просто так  истает,
а след оставит… цвет оставит…