«Как мать, - говорю, - и как женщина…»

Александр Галич

«О том, как Клим Петрович

выступал на митинге в защиту мира»

Сразу прошу прощения у читателей за некоторую игривость тона первой части статьи – здесь нет намерения кого-нибудь задеть или обидеть, просто мы, родившиеся и сложившиеся личностно в СССР, иначе не можем относится к половому дню, как с иронией или даже сарказмом. За долгие годы жизни в Германии мне и здесь не случалось наблюдать иной реакции. «День женщины» умирал у нас на глазах – свободно, при полном отсутствии сочувствия со стороны тех, чьи права он призван был защищать, и несмотря на титанические реанимационные усилия наших профсоюзных деятелей, разносивших по отделам гвоздички и подарки – чашки или брелоки со встроенной стрелкой для измерения глубины профиля автомобильных покрышек или рулеткой. И гвоздика, и подарки радовали глаз социал-демократическим кумачом и несли эмблему профсоюза работников машиностроения. И вдруг, в этом году, всплеск полового насилия: в Берлине, единственной земле Германии1, восьмое марта назначено выходным днем; «SüddeutscheZeitung» обзавелась колонкой «Mansplaining»2, где в примитивной манере, доступной уровню мужских мозгов, разъясняет автор (не авторка!) «идеи», «лозунги» и «цели» феминисток; выходит несколько передач о «полово-нейтральном» воспитании детей3; вспыхивают дебаты об изнасиловании немецкого языка феминативами4… Но появилась и свежая струя: зазвучали требования «справедливого» разделения неоплачиваемого домашнего труда между партнерами – следует ожидать демонстраций и петиций с вымогательствами конституционно закрепить за мужчинами вытирание пыли с 50% поверхности книжных полок и поливания половины герани на балконе. Воображаю, как в Уголовный Кодекс Германии введут статью о наказании мужчин за увиливание от мытья посуды, бросание носков мимо корзины для грязного белья или неаккуратное развешивание того же белья после стирки! И сколько вдохновенных минут принесет такой закон немецким сатирикам и сатиричкам!

Но хватит объяснений, пора приступать к делу. А дело в том, что мир, в котором мы живем и против институтов которого борются феминистки, явление эволюционное. Он, во всем многообразии и хитро переплетенной изощренности взаимоотношений и взаимозависимостей, создан не «злыми» и «бездушными» мужчинами, но создалСЯ – т. е. развилСЯдо нынешнего уровня – включая и феминисток! – ненасильственным, естественным путем. Он – следствие жизнедеятельности человека. И только таким путем будет изменен. И ключевое здесь – будет. Несмотря на вопли «ущемленных», «обездоленных» и «неравноправных». Чтобы доказать это, давайте заглянем немного в историю, но сначала несколько слов о самом «Дне солидарности женщин».

«Восьмое Марта», как и всякое ни к селу, ни к городу сочиненное и навязанное группкой фанатов, – в нашем случае фанаток – явление, с самого начала окружали и сопровождали события, идущие на прокорм сатириков, зубоскалов и прочей легкомысленной «реакционной» публики.

«Изобретательницей» «Женского дня», «Дня женской борьбы», «Дня борьбы за избирательные права женщин», «Международного женского дня», «Дня женской солидарности» и т. п. – уже разнообразие имен непосредственно указывает на единство, царящее в рядах феминистского движения и ясность целей участниц, а опосредованно – на абсолютную никчемность изобретения, – «изобретательницей» его называют Клару Цеткин. «Изобрела» она «день борьбы» при очень интересных обстоятельствах. Идея устроить «особый национальный день борьбы за избирательные права женщин» родилась в недрах Социалистической партии Америки в 1908 году. И уже в следующем, 1909 женщины Америки от души отметили первое в истории «Восьмое марта» 28 февраля. Через полтора года, в августе 1910, американская феминистка Мэй Вуд Симонс, понаторев уже на восьмомартовской борьбе в разные промозглые февральские дни, принесла лампаду истины в Копенхаген, европейским сестрам, собравшимся на «Вторую интернациональную женскую конференцию». Здесь-то наша Клара, выслушав сестру Мэй, «форсировала принятие решения о введении «международного женского дня» (Википедия). Не одна, заметим, – «форсировать» ей помогала некая Кэте Дункер (нем. KäteDuncker), но ее почему-то лишили «авторских» прав, и «изобретательницей» сегодня упоминают Клару solo. Не знаю, как у феминисток, я имею мало опыта общения с ними, но в науке такое «изобретательство» квалифицируют «кражей интеллектуальной собственности», т. е. Клара наша осталась верна своим повадкам: у Карла – кларнет, у американских сестер – «день борьбы»... Не удивлюсь, если откроется, что соратницы по борьбе, после визитов Клары, пересчитывали чайные ложки и кружевные салфетки.

Уже в следующем, 1911 году европейские борцихи (? борцухи, борцини??? – поборники феминативов могут выбрать подходящее или придумать новое для обозначения борцов женского рода), подчеркивая независимость и оригинальность фасона от американских сестер, взявших за моду бороться среди сугробов и снежных бурь, отметили «Восьмое марта» 19-го, но уже таки марта. Следующие десять лет «боролись» дамы очень по-женски: кому, когда в голову взбредало – «Восьмое марта» приходилось на 12 мая, 2, 9 или 12 марта… И лишь с 1921 года «День борьбы» был привязан не к прогнозу погоды и даже не к визиту к парикмахеру, а к конкретной, известной нам с детства, дате: 08.03.

Молодая Советская Россия не была бы Россией, не попытайся она стибрить у Запада плодотворную пролетарскую идею борьбы женщин за свои права. Но идею украсть было никак невозможно: к моменту Октября она, подобно Кончите Вурст, покрылась если не бородой, то заметной щетиной во все румяные девичьи щечки. А, если нельзя украсть идею, можно, опять-таки возвращаясь на поле науки и техники, присвоить себе «приоритет использования». Ничтоже сумняшеся было объявлено, что дату эту следует выбрать и застолбить в честь первых выступлений женщин Выборгской стороны (23.02.1917). Тут напористых большевиков спас юлианский календарь и болтливая Коллонтай, забившая баки делегаткам «2-й Коммунистической женской конференции». Россия до сих пор настаивает на том, что именно она предложила окончательную дату, хотя порядочные люди, сторонящиеся русскоязычной Википедии, указывают, что уже в 1914 году «Восьмое марта» отметили восьмого марта женщины восьми стран, среди которых была и Россия.

В конце концов не то важно кто, когда и зачем придумал и ввел в обиход «Международный женский день», а важно, что СССР был первым, раскрывшим весь потенциал абсурда, заложенный в него изобретательницами: в стране советов женщин наделили избирательными правами, и не только ими, а вообще всеми вообразимыми. И не только правами наделили, но уровняли во всем с мужчинами. И мало нам не показалось. Теперь наша женщина месила бетон, рыла канавы и массово совершала такие подвиги, перед которыми национальное торможение скачущих коней, некогда так поразившее впечатлительного поэта, тянуло разве что на первый юношеский разряд. В СССР мы имели все, за что сегодня борются наши западные, обездоленные сестры: женские квоты в тяжелом машиностроении, укладке шпал, металлургии, геологоразведке, равная оплата труда на стройках, бурении нефтяных скважин и прокладке высоковольтных магистралей в вечную мерзлоту. Наша женщина даже первой слетела в космос, возвращение откуда было гарантировано несколькими десятками процентов. Как и мужчинам.

Вот и все, что можно сказать о результатах победы феминизма в одной, отдельно взятой стране, и о символе этой победы, «празднике» «Восьмое марта».

Давайте теперь вернемся к нашей эволюции и серьезно задумаемся о том, что вокруг нас происходит и несет ли феминизм хоть какую-нибудь опасность будущему цивилизации.

Человек – явление биологическое. Несмотря на религию, философию и достижения портняжного и парикмахерского искусств, он был и навсегда останется частью Природы. А в Природе этой каждая часть ее борется за выживание. Иных цели и смысла Природа не имеет. Ну, так уж повелось на этой Земле. Нравится нам это или нет. И уж бог с ним – боролись бы за выживание и жизненное пространство против иных видов, так нет, проклятая Природа навязала нам «внутривидовую борьбу»! А что это значит, видим мы на протяжении всей истории.

Отличие человека от иных биологических видов в том, что когда-то очень и очень давно, так давно, что даже на Ключевского сослаться нельзя, один из наших предков взял в – тогда еще – лапу камень, увесистый сук или иной предмет из множества, валявшихся живописно вокруг, и грохнул предметом по соседовой голове. Без всякой задней мысли – у него и передних мыслей тогда еще не было. Но они возникли. Возможно даже не сразу, но уж точно после того, как наш сообразительный предок закусил результатами эксперимента, он почувствовал, что владение неким предметом создает ему известные преимущества в кругу себе подобных, что процесс добывания таким образом пищи легче и производительнее традиционного – с помощью зубов и когтей. Так, на чистой эмпирике, возникло «мышление» (наш предок первым из животных «понял», т. е. выстроил первую в истории причинно-следственную связь между лежащим без дела камнем и сытым желудком), «речь» (необходимо было упорядоченным набором звуков обозначить «камень», «сук», «дубину», «мое», «дурака» – скептика, иронизирующего над очевидными преимуществами новой технологии) и, наконец, «социально-экономические отношения» (градация соплеменников по величине дубины и обусловленным ею доступом к части совокупного национального продукта). Так, постепенно, поигрывая дубиной и придавая ей всё больший радиус действия, наш предок развился в «homosapiens». С того самого, безнадежно утраченного в темноте истории момента, началось чудесное восхождение некоего животного на вершину «творения». Постепенно, шаг за шагом, тысячелетие за тысячелетием, дубина, камень и т. д. приобретают все новые и новые формы и становятся, в конце концов, инструментом, а упорядоченные действия человека – трудом.

Труд стал способом борьбы за существование, присущим единственно человеку, а обладание более совершенными инструментами – гарантией успеха в вечной внутривидовой борьбе.

Вместе с первой дубиной в лапах нашего предка – первым инструментом, – возникли и первые производственные отношения, т. е. отношения между владельцем инструмента и «безлошадным» собратом. С тех пор развивались они параллельно и неразрывно, от незамысловатого: «У меня дубина, ты – дурак, у тебя дубина, я – дурак», до известной сегодня сложной формулы эпохи гуманизма: «Я начальник…». С возникновением инструментов менялись не только производственные отношения, менялся весь социальный уклад вида. Как справедливо было подмечено Ф. Энгельсом, на первых порах становления человека в процессе добывания пищи в равных долях участвовали все способные члены семьи независимо от пола, но социальным центром притяжения была, в силу естественной и очевидной наследственной связи, мать. По мере развития орудий охоты, владение ими требовало уже известной физической силы и базирующихся на ней навыков и приемов – знаний. Знания эти, естественно, были мужской привилегией. Обладающий лучшими орудиями и опытом владения ими, физически более сильный самец стал гарантией успеха в охоте, земледелии, собирании плодов и драках с соседями. Мать, как и самка любого животного, способна была защитить лишь своего детеныша и только в природных условиях. Против соседей, вооруженных дубинами, камнями и копьями, она была бессильна. Не последнюю роль здесь сыграла и повышенная сексуальность прародителей человека. Самки всех млекопитающих избавляются от потомства до периода следующей случки. Детеныш будущего человека становился полноценным членом семьи, т. е. обретал способность участвовать в охоте, собирать плоды или хотя бы отбросы со стола взрослых лишь по истечении нескольких лет. Мать же его была в состоянии приносить приплод каждые десять-одиннадцать месяцев. Таким образом, до тех пор, пока она «выводила в люди» своего первенца, у нее на руках было несколько его полу-братьев и полу-сестер, нуждавшихся в защите. Защиту эту мог обеспечить лишь самец, вооруженный по последнему слову техники. Таким образом, технически развитое общество начинает кристаллизоваться вокруг самца.

Матриархат не был «отменен» злыми мужчинами, вдруг решившими «поработить» женщину, но отмер мирно и естественно, как отработавшая ресурс система социальных отношений. Он умер, как система, неспособная обеспечить дальнейшее выживание вида.

Из приведенных выше рассуждений видно, в чем ошибался Ф. Энгельс. Патриархат – это система социально-политического устройства общества, основанная на труде как способе выживания вида. Частная собственность – логическое следствие из сложившихся уже взаимоотношений, требующих урегулирования процедуры наследования инструмента и распределения результатов труда. У истоков образования семьи, частной собственности и государства стоит труд и неразрывно связанная с ним грубая физическая сила.

К концу XVIII, началу XIX века «камень» в руке человека усложнился до такой степени, что им можно было «ворочать» уже без особой физической силы – появились первые машины. Мир вступил в пору Первой Технологической Революции. Именно в это время начинаются и первые женские движения. Возникли они в самой передовой и технологически развитой стране мира – Великобритании и Франции – полной революционных идей и начинаний после Великой Революции. И это не случайно: работа медленно, но верно становилась все менее трудоемкой, доходы семьи росли, мужья возвращались домой не такими уставшими, как поколения до них и могли больше времени инвестировать в семейную жизнь. У женщины высвобождается время для иных интересов. Параллельно развитию механизации труда, проходила и неразрывно связанная с ним реструктуризация рынка труда: возникали новые профессии, связанные с обслуживанием машин, их разработкой, рекламой, продажей постоянно растущего ассортимента товаров и услуг, последовал скачок развития науки, прежде всего, ее прикладных областей. Нет ничего удивительно в том, что женщины обратили внимание на структурные изменения и задались совершенно естественным вопросом: «А я?», ответ на который был, в новых условиях, совершенно очевиден: «Я тоже так могу!» И они не только говорили, они делали: в 1754 году первая немка получает титул доктора медицинских наук (Доротея Еркслебен, Университет Халле); в 1791 – французская драматург Олимпия де Гуж публикует «Декларацию прав женщины и гражданки», а первым программистом в мире была программистка – английская математик Эда Лавлэйс (англ. AdaLovelace), создавшая первую в мире программу (1843) для «Аналитического двигателя» – первого – механического – компьютера Чарльза Бэббэджа (англ. CharlesBabbage)5.

Выполнение многих новых функций, занятие новых постов и должностей требовало полного слома системы социальных отношений, основанных на доминировании физической силы. В зарождающейся новой системе, все большее место занимала конкуренция мозгов. Теперь «инструментом», обеспечивающим выживание вида и успех во внутривидовой борьбе, становились идеи. Дубина нашего общего предка утратила грубые острые и твердые контуры и переродилась в мягкую силу интеллекта, в «KnowHow». В новых условиях преуспевал не тот, кто был физически сильнее, а тот, кто знал как. Кто знал, как произвести легче, дешевле, больше, перевезти быстрее и дальше, продать дороже. И женщины в этом новом мире должны были занять свое место – мозги женщин ничем от мужских не отличаются. Об этом вам скажет любой участковый терапевт.

Движение женщин за эмансипацию возникло не по воле одной или многих скучающих дамочек, замахнувшихся на нечто более креативное, чем рукоделие, кухня и воспитание детей, оно было востребовано изменением производственных отношений: растущий рынок труда уже не мог обойтись только мужчинами.

Начинается эпоха борьбы женщин за свои права. Феминистские организации возникают во всех цивилизованных странах, их давление на политическую жизнь растет постоянно и пропорционально их активности. Проходит всего несколько лет и влияние это уже невозможно игнорировать. И вот Новая Зеландия первой в мире закрепляет равные права полов – вносит в Конституцию статью о том, что «под словом «человек», где бы оно не упоминалось в законодательстве, следует понимать так же и женщину» (1893). Этот момент, это великое достижение феминистского движения направило эволюцию Западной цивилизации в новое русло.

Постепенно, одна за другой, все цивилизованные страны вносят в свои конституции похожие статьи или поправки, женщины получают избирательные права, права на образование, занятие должностей и выполнение работ, веками считавшихся мужскими доминионами. Наконец, падают и последние бастионы «мужских» профессий: женщины получают право служить в полиции и армии, носить оружие6.

Самое позже с этого времени следовало бы похоронить феминизм как явление. В реальности он умер еще ранее, тогда, когда страны цивилизованного мира одна за одной принимали в свои конституции статьи, закрепляющие равные права для всех граждан. С той минуты «борьба за права женщин» перешла в кабинеты адвокатских контор и комитеты политических партий – стала политической рутиной. Равные права были гарантированы Конституциями, а уточнение и конкретизация этих прав в различных областях деятельности – дело политиков, воплощение и реализация для каждой конкретной женщины, чувствующей себя дискриминированной, – адвокатов.

Феминизм утратил базис. Равные права (Gleichberechtigung) женщины обрели, а равенство обязанностей (Gleichstellung) между ними и мужчинами биологически невозможно. Просто потому, что женщиной рождаются, а не становятся7. Наши привычки, склонности, образцы поведения – все это было заложено в нас природой задолго до того, как наш предок поднял камень и запустил процесс очеловечивания некоего животного. Женщина, именно в силу биологии, а не социальных условий, не стремится на работу в шахты, забои или на фрахтовые суда, служба в армии, на флоте или в полиции тоже сталкивается с охлажденным энтузиазмом соискательниц. Менее прохладное, но, тем не менее, ощутимо безразличное, отношение женщин и к процентному соотношению полов на руководящих этажах экономики и политики. Право каждой женщины заниматься любой деятельностью и возможность достичь высшей точки карьеры обеспечено Конституцией и законами, желание и амбиции реализовать это право – дело индивидуальное и никакими квотами гарантировано быть не может. Женщин занимают реальные, бытовые проблемы, они далеки от фантомных болей и воспаленных амбиций феминисток. Подавляющее большинство женщин, как и мужчин, интересует гарантия занятости, сохранение рабочего места, достойная зарплата, цены и т. д., а не то, что у руководителей фирмы или государства в штанах или под юбкой, они голосуют не за гениталии политиков, а за идеи, решения и модели, выдвигаемые соискателями. И движет их выбором всё та же биология – стремление к спокойной, счастливой и безопасной жизни8 для себя и семьи.

Заключение:

Феминизм возник как отклик социально-политической системы на достигнутый уровень развития технологии. В результате снижения религиозного давления, обеспеченного Реформацией, достижений эпохи Просвещения, краха монархических систем Европы, Первой технологической революции, накопленная энергия приблизила систему к точке бифуркации, т. е. точке в области потери равновесия. Система ответила повышением активности масс, объединившихся в первые политические партии и движения. Феминизм, с точки зрения равновесия социально-политической системы, был ничем иным, как одной из последних капель, направивших систему в новое равновесное состояние.

Современные социально-политические отношения не идеальны, как ничто не идеально в Природе, но они – лучшие из возможных, единственные, обеспечивающие сегодня равновесие системы. Придет время, и накопленная энергия приведет систему в новое состояние равновесия. Случится это не раньше изменения производственных отношений. Градиент развития системы в сторону облегчения и даже полной ликвидации физического труда, совершенно бесспорен. Вместе с тем растет и роль женщины в производстве и, следовательно, в борьбе за выживание вида. Следовательно, соотношение полов при исполнении любых функций будет постоянно выравниваться до тех пор, пока система не войдет в следующее равновесное состояние.

Патриархат приговорен историей, и нет никаких логических оснований утверждать или просто даже надеяться на то, что он вечен. Вопрос лишь в том, что придет ему на смену, каким будет новое равновесное состояние системы. Наблюдая процессы, начало которым было положено в середине прошлого века – прежде всего сексуальная свобода и разрушение традиционной семьи, – можно с известной долей вероятности предположить, что Западная цивилизация движется в сторону неограниченной свободы индивидуума. Возможно, будущие технологии и уровень развития общества позволят женщине полностью освободиться от мужской поддержки – даже в периоды временной нетрудоспособности, связанной с исполнением незаменимых биологических функций; возможно, система откажется от этих периодов временной нетрудоспособности – детей будут производить и выращивать в специальных лабораториях, используя синтетические сперму и яйцеклетку, а воспитание и образования будущей поросли возьмет на себя искусственный интеллект. Не знаю. Но даже в этих, идеальных, внутренних условиях, Западная цивилизация будет находиться в неблагоприятных внешних. Система нуждается и будет нуждаться в обозримом будущем в агрессивной защите. Следовательно, в силу тех же биологических факторов, она будет нуждаться и в защитниках. И одно это уже отрицает полный ренессанс матриархата в чистом виде.

Достигнет ли социально-политический вес женщины и уровень индивидуальной свободы общества некоего модернизированного матриархата, предсказывать не берусь. Принимая во внимание биологические особенности женского начала, такая возможность не исключена полностью. Но одно можно утверждать уже сегодня: патриархат будет заменен некоей новой социально-политической моделью эволюционным, ненасильственным путем. А это значит, что

феминизм, как и любой экстремизм, обречен.

Ломать существующую социальную модель через колено, как это стремятся сделать феминистки, ни к чему не приведет. Любые насильственные изменения эволюционного развития общества обречены на провал, и поборникам насилия следует помнить о судьбе Октябрьского переворота в России, приостановившего, но не предотвратившего эволюционно назревший развал империи. Эволюцию еще никому не удалось ни остановить, ни обмануть. Не получится это и у феминисток, хотя дров они могут наломать много.