Вера Иваровская

Колесо обозрения. Повесть

Филолог, кандидат филологических наук («Синтагматико-парадигматические особенности прилагательных со значением цвета в русском языке и                           отражение этих особенностей в поэтических текстах XVII-XX веков»,                           СПбГУ, 2000), автор научных статей по русской лингвистике, поэт, участник обучающих семинаров Санкт-Петербургского ПЕН-клуба (мастерская Р. Евдокимова). Поэтические публикации: на литературных сетевых порталах, в журнале «Мансарда», газете «Комсомолец Удмуртии». Область научных интересов: литературоведческий психоанализ, вариативность и смена психопарадигм в истории литературы, семантическое словообразование и астропсихология. Живет в Санкт-Петербурге, работает в Санкт-Петербургском государственном университете.

 


                            (Женские психологические зарисовки)

 

            Этот текст родился благодаря роману моего друга по разуму и сестры по служению Музам Ольги Пуссинен «Седьмые небеса». По велению сердца поддержать литературный          поток женского творчества. Чего хочет женщина – того хочет Бог! Это не самодовольное    женское позерство. Это констатация биологического факта. Женщина выбирает. Выбирает мужчину. Выбирает психотип будущего человечества. Маскулинный социум – лишь рекламная самопрезентация мужского. Исключений много, но мы – о тенденциях. Нам не дано выбора, под каким гендером прожить земную жизнь и под каким рассказать ее версию другим. Но мужская и женская версии отличаются, как бы ни рекламировался пoлиткоректный унисекс. Так чего хочет женщина? Этим стоит делиться, чтобы не стать жертвой слепого вектора эволюции.

 

Спускаясь к великой реке,
                                                                       Мы все оставляем следы на песке.
                                                                                                          А. Макаревич

 

Такси задерживалось. Сейчас это большая редкость. Уже давно розданы последние ЦУ издерганным домочадцам. Таисия Львовна, сердобольно сложив руки на груди, с тревогой осматривает фигуру дочери, словно в эти минуты еще можно вспомнить о чем-то забытом и непременно чрезвычайно важном. И взять это важное с собой или, наоборот, оставить. Карина, наученная горьким опытом частых материнских командировок, старается не попадаться ей на глаза. Нужно просто соблюдать несложные правила: в ушах — наушники, сидеть спиной к двери, но дверь в ее комнату должна быть обязательно открыта, иначе легко можно напороться на непременное обвинение в дочернем равнодушии к судьбе матери. Быть и не быть одновременно. Искусство, которым в свои тринадцать она владела феноменально, то появляясь на семейной сцене, то исчезая с нее. А ведь в младенчестве она набила в этой школе немало шишек, пока научилась читать по выражению глаз, раздраженным всплескам рук своей матери ее состояние, переставая плакать и требовать что-то для себя, пока усталой маме так плохо. Вот и сейчас в воздухе висел именно такой момент. И Карина, предусмотрительно почистив зубы и приняв душ, в пижамке с мелким детским узорчиком, сидела в любимом кресле, поджав ноги, с медитативной музыкой в ушах, и уже в пятый раз пыталась понять смысл восемь раз перечитанного предложения. Склонив голову набок, так что блестящие черные волосы закрывали половину станицы, она в полузабытьи проговаривала шепотом слова «Самоанализа» Карен Хорни: «Таким образом, цель Фрейда можно сформулировать в виде отрицания: достижение «свободы от». Однако другие авторы, включая меня, цель психоанализа формулируют позитивно: освобождая личность от внутренних оков, сделать ее свободной для реализации ее потенциальных возможностей…» Фразы удивительно гладко ложились на медитативную музыку и переносили девочку в какой-то далекий мыльный мир, где все формы вытягивались и сплющивались, а мысли текли плавно и певуче. Карине нравился этот мир. Он приятно отличался от резкого и угловатого мира, наспех сколоченного ее матерью, который она навязывала всем в доме: себе, своей дочери Карине и собственной матери Таисии Львовне. «Интересно, а сама мама читала эту книгу?» —  с детским любопытством подумала дочка. «Самоанализ» она три дня назад вытащила с самой верхней полки книжного стеллажа. Название так много обещало, что уже третий вечер заканчивался чтением, но к понимаю себя Карина за эти дни так и не приблизилась. И хотя обычно она читала быстро и схватывала суть, лишь взглянув на страницу особым скользящим взглядом, эта книга ей не давалась. Вот почему она подумала про маму. На верхних полках лежали мамины книги времен студенчества. Она могла и вовсе не читать этот «Самоанализ», не выбросив только потому, что любила бумажные книги, просто потому, что это книги. Она помнила их по шершавости обложки, по уникальному для каждой бумажному запаху, который зависел от возраста книги. А может, это был подарок друга-студента, который она сохранила на всякий случай, а потом подумала, что теперь у нее есть, кому передать свою библиотеку, и пусть дочка сама решает: что оставить, а от чего избавиться. Ведь для нее это будут просто носители информации, а не история молодости. «Нет, мама точно ее даже не открывала! Если бы она открыла эту книгу, не смогла бы остановиться и дочитала бы до конца. А если бы дочитала, поняла бы, какая она и чего хочет. А этого она пока не поняла». В последнем Карина была абсолютно уверена.

Ольга и правда пребывала сейчас в том неопределенном состоянии сознания, когда сознание управляет жизнью, но — спит. А бессознательное не спит, но ответственность за жизнь брать на себя не хочет. Говоря по-простому — в состоянии полного раздрая. Вот и сейчас, отправляясь на очередной финансовый тренинг, она не испытывала ни радости, ни печали, ни раздражения. Она даже не останавливалась мыслью на том, куда едет и что ее там ждет. Выручал автопилот. Полезная функция мозга, которую Ольга довела до совершенства ежедневными тренировками. Сначала она прибегала к ним для того, чтобы рутинные дела делались быстрее, а освободившееся время можно было потратить на что-то действительно важное и осмысленное, что в итоге росло бы и росло в объеме, постепенно вовсе вытеснив рутинные мысли из головы, заменив их открытиями, которые в итоге изменят Ольгино настоящее. Но на деле все оказалось не совсем так. То есть, совсем не так. На освободившееся от рутинных дел время  пришли новые рутинные дела, еще более объемные и еще более рутинные. И Ольга постепенно сдалась. Теперь не она управляла созданным ею автопилотом, а он ею. Вот и сейчас за пару часов был собран дорожный чемоданчик, половина вещей из которого давно уже даже не извлекалась по возвращении, а также в виде списков и инструкций оформлены поручения и наставления домочадцам, без списков всегда все путавшим или делавшим не так, искренне считая, что так им и было сказано. Списки решили обе проблемы: никто ничего не забывал, а Ольге всегда можно было сослаться на письменный документ. Часто ночами, планируя перед сном следующий день, она вспоминала прошедший, и колючая волна вины перед мамой и дочкой окатывала ее с головы до ног. Точнее, эта волна сначала возникала горячей точкой чуть выше пупка, поднимаясь все выше, доходя до подмышек, там останавливаясь, обжигая горячим кольцом всю грудную клетку, а потом резко, как цунами, устремлялась вниз до самых пяток. Она, словно самодур генеральный, шпыняла своих нерадивых подчиненных, за каждое нарушение правил, обрушивая на них шквал своего плохого настроения и неудовлетворенности жизнью. И только ночами в очередной раз просила у них прощения, сама не понимая, почему никак не может остановиться и стать другой. Понимая, что нет на свете никого ближе и роднее этих двух сердец, для которых она — центр их маленькой вселенной «на троих». Она отвечает здесь за все, принимает все решения и не может допустить ошибки, даже самой маленькой. Этот факт всегда примирял ее с действительностью и позволял получить автопрощение. Успокоившись, она засыпала. Сном не мирным, но без мыслей, сожалений и сновидений, чтобы утром, разбудив автопилот, начать новый крестовый поход за счастье и благополучие вверенного ей королевства.

Она давно привыкла одна решать и свои и чужие проблемы. Сейчас уже на автопилоте. Муж, если позволительно назвать его этим монументальным словом, плавно растворился в жизненном пространстве, когда Карине исполнилось два с половиной года. Сначала Ольга озадачилась. Точнее, она даже не сразу заметила отсутствие мужа. Пытаясь быть идеальной женой, матерью, дочерью, подругой и финансовым консультантом, она лишь через несколько дней заметила пустоту в мужской половине шкафа. И очень… удивилась. Она никак не могла поверить, что можно уйти от такого совершенства, от той идеальной женщины, которой она так успешно, как ей казалось, старалась стать. Удивление сменилось гневом. Если ее бросили, даже не известив лично, значит, в чем-то она просчиталась, где-то допустила ошибку. А ошибок Ольга не прощала, особенно самой себе. Но в то разоблачающее утро она не стала перегружать себя разбором полетов, решив вернуться к самоанализу в свободное время. «Может, просто с мужем не повезло», —  в который раз выручила ее удобная мысль. А спустя пару недель она и вовсе поблагодарила Судьбу за это событие. В партнерских делах, которые, как раньше думала Ольга, делятся поровну, муж не участвовал вовсе, зато забирал те крохи свободного времени, что она могла потратить либо на саму себя, либо на него. А требовал он многого, с жаром рассказывая о тонкостях и перипетиях своего филигранного внутреннего мира. От Ольги требовалось только внимательно слушать. И ей это было не сложно, наоборот, очень интересно. Сама она не обладала даром передавать душевные движения в словах, особенно другим людям. Поэтому так любила читать истории чужих эмоций или слушать их устные версии. Просто супруг ее, хоть и интересовался психологией, теориями будущего и разными фантастическими вещами, сводил все размышления к нескольким системным кругам, по которым во время своих рассказов мог вращаться бесконечно. Поначалу она даже пыталась начать с мужем диалог, поделиться своим мнением, обсудить его формулы жизни, чтобы развить теории и предположения и выйти на новый уровень с этого круга дурной бесконечности, но он не только словно не слышал ее, но и обижался и сердился, когда его перебивали. И Ольга больше не стремилась быть услышанной, уже не надеясь, что когда-то в его интересах очередь дойдет и до нее. Только кивала и соглашалась, когда того требовал разговор. Думать о своем в это драгоценное время она тоже не могла. Даже если этого никто не видел и не знал, она была нагружена внутренним барометром совести, не позволяющим халтурить ни в чем, даже в слушании собеседника. Поэтому уход Олега ее вскоре даже обрадовал. Она была ему благодарна за те годы, проведенные вместе, за чудесную дочку и за саму себя, которую она обрела вместе с его уходом и о которой он так ничего и не узнал.

Ольга даже подумала, что следующий муж обязательно будет лучше предыдущего. Любое движение сводится к расширяющейся спирали, так ее убеждали на лекциях по макроэкономике. Иначе движение теряет смысл, затем цель, а затем вовсе прекращается. Просто нужно на досуге тщательно все проанализировать, выявить свои ошибки и в следующий раз сделать правильный выбор, лучший из возможных. Вот только этот досуг так и не появился, ошибки не выявились, а новый муж не нашелся. Прежний хоть и не помогал в семейных делах, но создавал в доме какое-то поле положительной энергии, которое питало Ольгу и давало силы делать дела быстро и с энтузиазмом. Она это поняла только когда мужская часть шкафа опустела. Но обступившие со всех сторон обязательства требовали быстрых решений и быстрых действий. И она делала эти дела, только уже без той теплой обволакивающей энергии, схематично, порой жестко, но всегда четко и безошибочно. И сама стала угловатой, резкой, утратив, обретенную в замужестве эмоциональную сглаженность, несмотря на щедрые округлости фигуры.

Чисто экономически, когда кто-то спрашивал ее совета, Ольга, вообще, давно поняла убыточность замужества, как финансового предприятия: если мужа и отца не указать, то отцом и мужем становится государство, а если укажешь — пиши пропало, и уж тогда на государство не надейся, а надейся и завись только от супруга и отца своего ребенка — правильно, раньше надо было думать, кого выбираешь… а то любовь-любовь… Любимых государство не любит, только    нелюбимых и покинутых. И правильно: мужчина у каждой нематриархальной женщины должен быть один, и конкурентов у государства быть не должно.

Наконец, прибыло такси. Машинально взбив рукой черную копну волос, она с прощальной ласковостью в голосе сказала буднично: «Пока». Все трое, по многолетней привычке, присели кто-куда — «на дорожку». И дверь за Ольгой закрылась.

Таксист был обаятелен и приветлив. Это ее успокоило. Мрачные и неразговорчивые водители всегда вызывали у нее неловкость. Казалось, они за что-то на нее сердятся, как в детстве мама, а она не понимает, за что и как это исправить. А так как сама она была необщительна и закрыта, даже не пыталась изменить ситуацию. И всегда восхищалась и завидовала подружке Лильке, которая всегда знала, как развернуть любую ситуацию в свою пользу. Даже пыталась научиться, наблюдая за подругой, но мало в этом преуспела.

Салон наполнили звуки блюза. Еще одно очко в копилку сегодняшнего водителя. Ольга часто пользовалась такси и даже разработала для себя водительский критерий по радиостанциям, которые звучат в машине. Дальше это работало уже на автомате. Тип музыки подсказывал, в каком мире живет выбирающий ее человек, о чем с ним можно поговорить, а о чем лучше не стоит, каким будет настроение после поездки. Ольга, сколько себя помнила, всегда интересовалась другими людьми. Чем они живут, что им нравится и почему. И хоть никогда не начинала общение первой, всегда внимательно наблюдала и прислушивалась, о чем говорят на соседней скамейке. Зачем? Она и сама не могла себе объяснить. Это словно заглядывать вечером  в окна домов, где горит свет – удержаться невозможно. Так и хочется озвучить слова, которые могли бы по сценарию говорить неслышимые через стекло, выхваченные из своей реальности случайные персонажи. А заглядывать в ночные окна Ольга страсть как любила.

Вот и сейчас, проезжая по ночному городу, она пыталась представить, что делают его заоконные обитатели, которым не требуется провести сегодняшнюю ночь в поезде.

— Красивая сегодня ночь. Торжественная, — нарушил тишину неразочаровавший и словами водитель.

— Да, — скромно соглашается Ольга, так как ничего не чувствует. Ни красоты, ни торжественности, ни ночи. Автопилот работает на полную мощность, а книга осталась в чемодане. Мыслями она все еще в собственной квартире, проверяет газ, свет и выключен ли звук в дочкиных наушниках. В такси она окажется ровно тогда, когда уже нужно будет выходить и, взяв чемоданчик, спешить к поезду. А до этого таксиста ждут только односложные ответы автопилота. Ее всегда огорчало непреодолимое запаздывание ее мыслей и чувств. Сколько ошибок она совершила из-за этой хронологической неточности. Даже прочла много книг про медитацию в ясном сознании, но так и не научилась подчинять себе свои мысли полностью.

Вокзал выделялся необычной подсветкой. Она была очень благодарна водителю за то, что теперь и она заметила красоту мартовской ночи, и за красоту его заоконного мира, подаренного ей на полчаса. За блюз. Но всего этого она опять так и не успеет сказать из-за предательской разницы во времени между настоящим мысленным и настоящим реальным.

— Всего доброго, — протягивает она деньги и покидает уютный мирок.

На вокзале царит то дремотное состояние, когда спать еще не время, но новых дел уже не начать. И в этом царстве неопределенности слоняются по зданию и перронам ожидающие ночных поездов пассажиры. И Ольга теряется среди них, попадая под общее гипнотическое состояние.

Объявляют посадку: «… «Москва — Адлер»… с головы состава….» Толкнув колесики своего блестящего красного чемоданчика, Ольга бодро, словно проснувшись, зашагала к пятой платформе. Она всегда оживала, когда появлялась конкретная цель. Девяносто процентов таких задач мог легко решить дрессированный автопилот. Остальные десять требовали ее личного присутствия. И это было самым интересным. Когда-то, это было еще до школы, все было наоборот, и девяносто процентов проблем полностью поглощали ее силы и внимание. Но с каждым найденным решением, результат формулировался в виде алгоритма, алгоритм запоминался и стартовые девяносто процентов «это сложно» постепенно превращались в девяносто процентов «я с этим справлюсь». Некоторые алгоритмы приходилось закреплять практикой с присутствием сознания по два, а то и по три раза, когда входящие условия плохо поддавались систематизации и хотели попасть в исключения. Но исключения Ольга повторно систематизировала и, словно повторно заправив недоперемолотый фарш обратно в мясорубку, получала на выходе то, что хотела. Формальная логика была в институте ее любимым предметом.

С серого мартовского неба посыпался крупный снег, повторяя неправильностью своих форм вокзальный хаос. Ольга на автопилоте завертела головой по сторонам, ища в суетливой чемоданной толпе Лильку, но тут же дала автопилоту отбой — подруга приедет позже, сразу в хостинский отель. Насыщенная Лилькина личная жизнь опять нарушила их совместные планы. Ольга сразу вспомнила, что ее соседкой по купе будет старательная Даша из их консалтинговой конторы. Показалось, что заныли сразу все нижние зубы.

С Лилей она любила вести задушевные поездные разговоры, особенно в сумерках, особенно после бутылки пряного чилийского вина. С Лилькой ей всегда было комфортно. Подруга не требовала от нее соблюдения правил и ритуалов, не наставала на своем мнении и не принуждала следовать добрым советам. Они пластично подстраивались под настроение друг друга:  могли болтать  и по-щенячьи резвиться, радуясь появлению долгоиграющего клиента, могли часами молчать, думая каждая о своем, могли внимательно слушать друг друга и смело делиться своим мнением, не подбирая слов и не боясь обидеть. С Лилей ей было так же хорошо как с самой собой, только лучше. О такой подруге она могла только мечтать. Другие всегда чего-то от нее ожидали: совета, знаний, помощи. И Ольга понимала, что на взаимной выгоде держится человеческий мир, и любила чувствовать себя полезной, но все равно ей было немного грустно. А Лиля ни о чем не просила, даже отказывалась от советов и помощи, просто рассказывала о том, что было на душе и в жизни. Ольга сама была такой же. Обе они были самостоятельными и независимыми, сами могли решить все свои проблемы. А общались просто потому, что были друг другу интересны.

А здесь и не поговорить, и не почитать от души не удастся. Все будет наполовину. Сразу захотелось домой. Завернуться в уютный флисовый плед тигрового окраса, включить торшер и полностью переместиться в защищенный от реальности книжный мир. Пятнадцать лет назад,  студенткой экономического факультета, она и представить себе не могла, что когда-нибудь такой досуг станет для нее пределом мечтаний. Зато ее тогдашняя подруга Инга вовсю рекламировала процесс уютного домашнего чтения. «Ты только попробуй, — говорила она полушепотом, округляя и без того круглые выразительные глаза. — Садишься на диван, берешь плед, любимую книжку, а перед тобой столик с тарелкой фруктов. Виноград — ягодка к ягодке, персики, груши… м-м-м…» Именно этого Оля никак и не понимала. Что хорошего в перелистывании страниц влажными, липкими от винограда пальцами? Тут уж точно не до удовольствия. Сама Ольга не ела, сидя на диване, даже фруктов. А пледы вообще не любила. Как их не укладывай, а она добросовестно пыталась и не раз, они создавали неряшливый пейзаж и забирали столько внутренней энергии на стремление не замечать этой хаотичной картины, что ни о каком удовольствии от чтения не могло быть и речи. Ольга вообще страдала от неосознаваемого внутреннего беспокойства, если в помещении, где она находилась, складки на двух портьерах были не симметричны или поверхность столов не была пустой и готовой для работы. Придя в такое помещение, она машинально, на автопилоте, начинала систематизировать вещи, раскладывая каждую по месту использования. Это самый рациональный подход к уборке — Ольга проверила не один раз: алгоритм работал хорошо. И ей было непонятно, почему другим людям так сложно вернуть вещь, которая им больше не нужна, на то место, откуда они ее взяли. «Ведь так всем удобнее»,  — пыталась она в тысячный раз достучаться до Таисии Львовны, — когда тебе эта вещь снова понадобится, ты будешь знать, где она лежит, и просто возьмешь ее». — «Я и собиралась ее туда отнести, — виновато оправдывалась мать, — но меня, как всегда, что-то отвлекло, а потом я просто про нее забыла… неужели с тобой такого не бывает?» — «Не бывает», — строгим учительским голосом ответила Ольга. И правда, не бывало. Она и другой нерациональности не понимала: как большинство людей может заняться чем-то новым, когда еще не закончили предыдущего дела, не достигли цели. «Зачем усложнять себе и без того сложную жизнь?» — с сочувствием думала про них Ольга.

Как она и предполагала, перестраховщица Даша уже стояла в очереди на посадку в вагон. В беретике и с вместительной черной сумкой, она держала одну руку в кармане пальто: там лежал билет, который нельзя было намочить под снегом, но требовалось быстро предъявить, чтобы никого не задерживать. Даша была многим похожа на саму Ольгу. Делала все рационально, правильно, стараясь думать о других больше, чем о себе. Но в отличие от Ольги, она пользовалась не собственными алгоритмами, проверенными на личной практике, а чужими, которым ее научили старшие товарищи, которые, как считала сама Даша, лучше знают жизнь и плохого не посоветуют. Может, поэтому Ольга бессознательно недолюбливала Дашу. Не уважала. За доверчивость и детскость перед надуманными авторитетами и вместе с тем за какую-то старушечью догматичность при отстаивании правил, которые сама она никак не могла рационально оправдать.

«Зря я не выбрала самолет!» — подумала она безнадежно. Поезда Ольга обожала с детства, когда всей семьей они каждое лето ездили на море. Впечатления затмевали все другие события года. А сейчас, по прошествии лет, и вовсе остались единственными маркерами каждого из них. Когда пару лет, по какой-то причине, они не съездили на море, этот год просто стерся из памяти, словно его и не было, словно стал неактивной панелью на мониторе прошлого: вроде есть, а не открывается.

По этой сентиментальной привычке они с Лилькой всегда предпочитали поезд самолету, где без чувства вины можно было потратить время на воспоминания вслух, девичьи шуточки и хихиканье. А когда Ольга ездила одна, честно-свободное поездное время она без зазрения совести тратила на чтение. Книг в чемодане было больше, чем вещей. Мама часто, шутя, спрашивала: «Может, просто дома почитаешь, зачем для этого так далеко ехать, да еще тащить целый чемодан книжек?» Но оно того стоило: книги Ольга могла читать только подходящие под сиюминутное душевное состояние. И пусть половина книг возвращалась непрочитанной, зато в еe дорожной мини-библиотеке можно было отыскать книгу под любое настроение. Этим не могли похвастаться даже библиотеки пансионатов, в которых Ольга останавливалась на время тренингов. «Сплошная Донцова», — грустно констатировала она каждый раз, выходя из уютного зала с пальмами в кадках. Вездесущие Донцовы и Маринины поджидали своих жертв также в номерах, холлах и просто на скамейках. Уехавшие считали, что делают доброе дело, оставляя прочитанную книгу приемникам. «Вот почему это называется одноразовая литература», — подумала Ольга. Хорошо, что книги не тарелки, можно еще кому-то почитать. Но сама Ольга такого не читала. И не потому, что это признак дурного вкуса и не модно. Она попробовала — ей не понравилось. Когда увидела у Таисьи Львовны такого рода книги, заинтересовалась, но не дочитала даже до середины. Ольга всегда все пробовала и проверяла, прежде чем вынести вердикт. Она не осудила выбор матери, лишь посочувствовала столь нерациональной трате времени, но стала регулярно брать для нее в библиотеке что-то подобное. Покупать все-таки рука не поднималась.

В общем, поезд она любила по многим причинам. Но сейчас за возможность почитать даже больше всего. Она и автомобилем-то не пользовалась из-за своей маниакальной страсти к чтению. Времени на чтение всегда было мало. Его можно было выкроить только из ночного сна или из многочисленных длительных переездов между клиентами. Там она и читала: в метро, в трамвае, в такси – все равно, лишь бы заглядывать в окна других миров, чтобы видеть, что можно жить чем-то еще, не задыхаясь в собственном. Клиенты, с которыми она общалась по долгу службы, представлялись ей единым монументальным миром, чем-то напоминающим скульптуры Зураба Церетели: если когда-то в них и жили эмоции, сейчас они зацементировались в бесповоротном и точно рассчитанном стремлении вверх, а потому стали неотличимы друг от друга, хоть и стали заметными для всех. Ольга отказывалась даже от предложений подвезти, потому что приходилось поддерживать беседу, а о чтении — забыть. В своих, забитых до отказа делами, буднях она ценила эти мгновения выхода в другую реальность больше всего. И не собиралась от них отказываться до последнего, пусть это и осложняло не только ее работу, но и жизнь.

— Привет, — спокойно протянула Ольга: другой человек не виноват, что он нам не очень нравится, и, договорившись с самой собой, приняла Дашину несамостоятельность.

            — Здравствуйте, Ольга Александровна, — спохватившись, чирикнула Даша, поправив черный беретик, — полчаса уже ждем проводника. Во всех вагонах уже посадка идет, а в нашем — проводника нет.  Вот как так люди могут забывать о своих обязанностях? Если ты профессионал, находишься на рабочем месте, будь добр выполнять свою работу как положено… А если всем нам вздумается так относиться к выполнению своих профессиональных обязанностей?..  Вот, допустим, я не бухгалтер, а хирург какой-нибудь… Заболталась с подругой за чаем на рабочей кухне и не дозашила у кого-нибудь что-нибудь? И не у кого-нибудь, а  у этого самого проводника… вот тогда он и поймет всю свою неправоту. Захочет исправить поведение… а — поздно! Тогда бы сразу все стали хорошо работать, правда?

— Вот поэтому хирурги, в отличие от бухгалтеров, и не гоняют чаи целыми днями, а на ходу перехватывают то, что покрепче, — спряталась от вопроса Ольга, переводя в шутку Дашину тираду на тему «Если бы все работали так же хорошо, как я».

Сама Ольга давно структурировала список возможных тем, всплывающих в разговорах между людьми, и передала его своему автопилоту. Даже не подходя близко, по нескольким репликам она давно могла определить, на какую из тем перетираются слова в той или иной компании собеседников. А со временем ей даже и слов было не нужно: ключевая тема читалась по жестам, расстановке говорящих относительно друг друга, по их мимике. Поэтому Ольга давно перестала участвовать в таких обсуждениях по интересам, заранее зная, чем все закончится. Список излюбленных человеческих тем она вела еще со школьных времен, дополняя и усовершенствуя. И уже с детства не видела смысла в них участвовать, за что расплачивалась осуждением ровесников, считавших ее высокомерной. И даже переживала по этому поводу, не зная, как донести, что понимает и разделяет их мнение, просто ей жаль времени на разговоры, в которых она не надеется найти решения проблемы.

Она еще в детстве научилась определять роль каждого из примкнувших к определенной группе, знала текст его роли и финальную реплику. Позже, увлеченно читая учебники психологии, она подставила устоявшиеся в науке названия под нарисованные ею портреты: формальный лидер, неформальный лидер, «заместитель», он же — правая рука формального лидера, множество «шестерок», выполняющих поручения формального лидера, «связной», имеющий выход на другие группы и, конечно, «козел отпущения». Благодаря этим знаниям, со временем она научилась ненадолго встраиваться в любую группу, поддерживать разговор, выдавая пару значимых фраз, которые запоминались всем, и счастливо выпархивать из кольца компании. Соблюдая несложные социальные правила, она избавилась от ярлыка высокомерной и замкнутой особы и отвоевала свободу не общаться, когда ей этого не хотелось, и общаться, когда ей это было необходимо. Поначалу, в школе, ей по неопытности приходилось играть роль неформального лидера. Роль была необременительной, но ответственной. Обычно она вызывала Ольгу на сцену, когда требовалось отстоять интересы кого-то из одноклассников или всего класса перед администрацией школы, придумать результативный сценарий или разрешить спор между одноклассниками. Тогда Ольге казалось, что ее деятельность даже полезна. Она научилась ловко составлять всякого рода заявления, прошения и объяснительные записки. В студенчестве и в первые годы рабочих будней, когда она отстаивала интересы своей группы, ей все еще казалось, что она делает полезное благородное дело. Пользуясь ее инструкциями, формальный лидер всегда побеждал соперников, безошибочно достигал желанных результатов, а ее ценил и берег именно за эти качества. Зарплата тоже росла пропорционально ценности ее советов.

Специфичность таланта очень рано привела Ольгу в политику. Тогда все сложилось само собой. Да она и сама с детства считала, что только там можно вершить великие дела, принимать судьбоносные решения, с пользой  проживать свою жизнь. Поэтому данный поворот судьбы сочла закономерностью. Но именно тогда, в свои двадцать лет, отстукивая каблучками победный марш по бюджетному коридору с папкой из натуральной кожи, позаимствованной у отца, с прической «култышка», чтобы выглядеть солиднее, она вдруг поняла, что политический мир еще легче поддается структурированию и абсолютно предсказуем. И даже зная названия ролей всех участников, не сомневаясь в их финальных репликах, изменить пущенный сверху (а может, как раз снизу), сценарий никто не в силах. Что политики, пожалуй, самые что ни на есть актеры в рамках своих ролей, более чем представители других групп. А в режиссерской команде есть свои неформальные лидеры, свои шестерки и связные, свои козлы отпущения. Но попасть туда ей больше не хотелось. Как в один раз расхотелось быть частью какой-либо группы. Даже если это группа по интересам, которые она разделяла. С того момента она отказалась даже от роли неформального лидера. И словно пыталась создать для себя новый формат независимого амплуа. На «связного» она не тянула, так как не нуждалась  в бонусах от связываемых ею групп. А быть похожим на хладнокровного Джокера не хотела. Знала, его слабое место — вытесненные эмоции, которые в самый неподходящий момент сломают его, как сухую ветку.

Ольга чувствовала, что природа одарила еe особым рассредоточенным взглядом, которым пользуются художники или фотографы, чтобы увидеть фрагмент жизни особенным, не таким, как видят его остальные. Только этот расфокусированный взгляд работает не с пейзажем или человеческим лицом, а со структурой общества. И применить его хотелось тоже на благо общества. Сделать жизнь всех и каждого немного светлее. Вот только что конкретно сделать для этого, она пока так и не придумала. Все время словно не хватало времени. Казалось, вот переделает все дела и тогда точно придумает, как помочь человечеству. Что-то это напоминало?  Ну, конечно! Таким же образом вот уже много лет она надеялась в один прекрасный день решить вопрос со своей личной жизнью. Как там говорилось в советских учебниках: семья — ячейка общества? Видимо, этот же разоблачающий рассредоточенный взгляд, лишая сценарий интриги, начисто отбивал всякое желание играть роль и в группе под названием «семья». Это было грустно. Потому что детские мечты о большой дружной семье, не смотря ни на какой расфокусированный взгляд, не исчезали из поля Ольгиного зрения и даже не тускнели с годами.

 

Проводник появился минут через пять. Еще через десять обе сидели на диванчиках в своем купе. Даша деловито зашуршала пакетами. Извлекла практичного синего цвета велюровый спортивный костюм, тапочки и собранный заботливой мамой набор дорожной еды. Смущаясь, начала переодеваться. Ольга же впала в какое-то усталое оцепенение и смотрела сквозь путающуюся в застежках Дашу куда-то далеко-далеко. Это было то сладостное чувство, когда одно дело завершено, а время следующего пока не наступило. Автопилот отключен. Пауза для себя. Даше, разумеется, казалось, что начальница смотрит именно на нее и за что-то осуждает. Может, тон бюстика темнее, чем нужно, может, по бокам опять свешиваются предательские бухгалтерские «ушки» – результат неуемных чайных возлияний с коллегами. Это Ольга Александровна никогда не пьет чай с чем-то. Только сам по себе, очень крепкий и без сахара, за что за глаза ее называют ведьмой. Потому как нормальная российская женщина пьет сладкий чай с плюшками, иначе зачем его вообще пить, если не для того, чтобы скрасить и подсластить себе унылые будни? Так пили все в их небольшой консалтинговой фирме. Все, кроме Ольги Александровны. А может…

Но Ольга Александровна почти не видела Дашу, — в темно-голубом бюстике, с бухгалтерскими «ушками», — зато сразу уловила волну ее эмоционального состояния, испытав что-то похожее на зависть к Дашиному смущению. Сама она отчего-то вовсе не смущалась собственного тела. Оно не было идеальным: пухлее, чем бы ей хотелось, и «ушки» висели по бокам, как у большинства женщин. Но она с первого взгляда в зеркало приняла себя такой, какой увидела, и никогда не предавала себя в этом. Даже послеродовой животик, который так пугал мужа, мало ее беспокоил, исчезнув через полгода без специальных упражнений. Зато беспокойство мужа: «А вдруг ты теперь навсегда останешься такой?» — насторожило и неприятно саднило в памяти. Но доверие к собственному телу и привычка забывать плохое сделали свое дело — слова Олега стерлись из памяти, как опечатка. В детстве она не понимала тех, кто стыдливо прячет свое тело, будь то взрослые или дети. Ей казалось, что они представляются, кокетничают, чтобы привлечь к себе внимание. В юности, когда Ольга научилась управлять своим телом, обрела грациозность, она тем более перестала понимать недовольных, считая их жалобы капризами. Но позже, читая эмоциональные поля других людей, почувствовала, как сильно страдают они от неприятия собственного тела. И хоть тела их прекрасны и по-природному совершенны, страдания эти подлинны. И больше неприятностей приносит нам не недовольство или гордость за собственное тело, а разница во взглядах на него. Олегу сложно давалось ее дружески-панибратское отношение к телу. Своего тела он не любил и даже просил Ольгу хотя бы для приличия изображать смущение. И она, как могла, старалась ему подыграть. Но это было чертовски сложно. Проще скрывать смущение, чем изображать его. Первому посвящено столько психологических тренингов, второму — разве что общие техники актерского мастерства.

Переодевшись, Даша села на диван и вопросительно посмотрела на начальницу. Ольге же выходить из паузы не хотелось. «Почему не самолетом?» — отлепилась она от размышлений над Дашиной застенчивостью и сфокусировала взгляд на коллеге.

— Принести вам чай? Нужно съесть еду, чтобы не испортилась, и лечь спать.

Спорить с Дашей вовсе не хотелось. Зачем готовить и брать еду, если потом требуется столько усилий, чтобы от нее избавиться? Ольга чувствовала, как натыкается на ожидаемые от Даши «родительские» предрассудки. Но она понимала ее. Точнее, помнила, свое детство, точно новогодняя елка, увешанное похожими безделушками. Пользы от них никакой, но отказаться от традиции… как-то неуютно. Вдруг останешься один посреди зимнего леса в поисках мифических подснежников, и никто не поможет. Таисья Львовна отстаивала семейные традиции, как отчаянный самурай. И Оля сама любила пироги по воскресеньям, прогулки в парке по субботам, куличи и елку. А когда спрашивала маму, зачем та соблюдает эти ритуалы, что это ей дает, кроме хлопот и ощущения неуправляемого поезда, в котором все мы мчимся неизвестно куда, но выйти не решаемся, мать сердилась и, стараясь закрыть тему, заговаривала о другом. Подрастая, Оля потихоньку пробовала отказаться от семейных привычек, которые забирали сил больше, чем давали. Оказалось, это возможно и совсем не страшно. Новая жизнь радовала. Особенно появлявшимся ощущением того, что Ольга творит ее сама. Первое, на что она покусилась, была субботняя генеральная уборка. С детства это была ее обязанность. В каком-то журнале по домоводству, которые она обожала читать после школы, Оля прочла, что бывает два способа поддержания чистоты. Первый, это генеральная уборка через определенный интервал времени. Второй — полный отказ от такой уборки, и наведение порядка в доме по мере необходимости: кто увидел несвежую мойку — вымыл, кто заметил беспорядок в шкатулке — исправил. «Уборка без уборки» — назывался этот метод. Поначалу второй способ показался Ольге невыполнимым абсурдом. Но интересов становилось все больше и тратить субботу на то, что через неделю вновь приобретет черты хаоса, было жаль. И она попробовала. Конечно, убирать участки по мере необходимости приходилось ей самой. Перевоспитывать родителей оказалось хлопотно и трудоемко: прибрать самой было быстрее. Так она освободила себе субботу и увлеклась процессом преобразования своих привычек. Все усвоенные от родителей привычки анализировались: полезные передавались автопилоту, бесполезные игнорировались, смешанные — усовершенствовались. Сегодня это направление называют минимализмом. Человек любит давать выразительные имена простым вещам. Но тогда она просто осваивала пространство собственной жизни, и это доставляло ей удовольствие. Единственное, от чего она не смогла отказаться, были «Оливье» и «Шуба» на новогоднем столе. И хотя Ольга выискивала умопомрачительные рецепты новых салатов, без этих двух традиционных праздничного настроения не появлялось. И тогда она сдалась, чтобы не портить праздник себе и близким. Когда Карина подросла и, надувая губки, обходила праздничный стол со скучающей рожицей, приговаривая: «А вот у Светика из нашего класса в прошлом году был шашлык 31 декабря!» — Ольга невозмутимо отвечала дочери: «А у нас свои традиции». Ей хотелось, чтобы и дочке достался кусочек их семейного мира, такой уютный и теплый. Пусть это будет тарелка с любимыми салатами в Новый год.

Но в ночной поезд еду она давно не брала. Проверила несколько раз — хлопот больше, чем пользы и радости. И вообще любила путешествовать налегке. Вот только книги… книги. Но почитать рядом с Дашей вряд ли удастся.

Даша принесла чай. Разложила еду из контейнеров. И щебетала, щебетала… Ольга Александровна выпила крепкий дорожный чай из фирменного стакана с подстаканником. И молча смотрела в окно, за которым на черном фоне пролетали яркие огненные шарики. Она научилась молчать, когда ей этого хотелось, даже находясь вдвоем в замкнутом пространстве, не испытывая неловкости. Оказалось, что тот, кто хотел выговориться — говорил, кто не хотел — молчал и слушал. И все были счастливы. Первая командировочная ночь незаметно переносила ее в какой-то новый мир. Завтра она проснется немного другим человеком. Так было всегда.

Даша проснулась первой и сразу включила свой автопилот с вшитыми родительскими программами: зашуршали пакеты, на столе выросли контейнеры с зубной щеткой и завтраком, в непрозрачной синей обложке легла книга. «Зачем брать щетку, если все дают в поезде? Наверное, родители успели чем-то напугать ее на эту тему, — с отеческой нежностью подумала Ольга и улыбнулась. — Интересно, какую книгу может читать такой человек, как Даша? Скажи, что ты читаешь, и я скажу какой ты», — самодовольно перефразировала она старую мудрость. Ольга обожала афоризмы и с удовольствием сочиняла их сама: так мудрые формулы проще запомнить, извлечь нужные из тематического каталога сознания и быстро загрузить в автопилот. И советы другим проще формулировать с их помощью, а советов у Ольги почему-то спрашивали особенно часто. Если собеседник умный и достаточно опытный, вообще достаточно привести только афоризм — он все поймет сам. Таким людям нужна не информация: «Что делать?» — а поддержка: они думают правильно или, если ошибаются, то не одиноки. Ольга в очередной раз поблагодарила кого-то невидимого, кто открыл ей возможность видеть эмоциональные каналы людей. Теперь она могла общаться, не задевая болевые точки других, но давая им ровно то и столько, в чем они нуждались именно сейчас. «Надеюсь, я еще не перешагнула рубеж самодовольной гордыни?» — дружески просканировала она уровень текущей самооценки.

Сама Ольга и не помнила сейчас, когда это началось. Может, когда еще ребенком наблюдала за мамой, которая из последних сил пыталась не расплакаться от обиды и продолжала говорить с отцом спокойным голосом, в котором появлялось лишь немного жесткости, словно голосом она выстраивала металлический защитный корсет. «Чего она боится?» — думала маленькая Оля. — Что отец сломает этот корсет и обида войдет еще глубже, в самое сердце? Или боится, что сама не удержится внутри и выпустит сердце навстречу отцовскому, а так нельзя — обидчик должен быть наказан холодностью?» Она все пыталась разгадать смысл этих ритуальных сердечных танцев, но никак не могла. Кто и когда первым записал в анналах всечеловеческого эмоционального опыта, что если выражать не то, что чувствуешь, боль уйдет? Кто подсунул человечеству эту ложную формулу, по которой партнер оказывается врагом и его нужно обмануть, запутать следы и перехитрить? Запутывая следы, человек так далеко ушел от самого себя, что теперь даже не решается оглянуться, чтобы найти обратный путь.

А может, она научилась различать настоящего человека и нарисованного им для других двойника, когда смотрела, как в задумчивости курит отец. Он не старался показать другую картинку себя, он просто не показывал себя вовсе, и только в такие моменты сигаретной задумчивости Оля могла почувствовать, как много он понимает в жизни, как тяжел психологический груз, который ему достался, но он спокойно и терпеливо старается донести его до цели. Так маленькая Оля узнала, что взрослые по-разному воплощают эту формулу, передающуюся из поколения в поколение. Но отказаться от нее не решаются. «Интересно, а есть, те, которые решились отказаться?» — думала она.

Чем старше Оля становилась, тем больше обнаруживала вокруг «раздвоенных» людей. И ее не покидало чувство, что она может им чем-то помочь, просто пока не догадывается как. А пока она старалась не раздвоиться сама.

 

Завтракать в вагоне-ресторане было непривычно. Ощущения напоминали постпраздничное утро первого января. Над столиками еще витали энергетические следы ночных посиделок, споров, подогретых алкоголем, задушевного молчания, теплоты объятий.  Ольга выбрала крайний столик по отработанной годами привычке занимать безопасное положение с максимальным обзором, на всякий случай. За это друзья прозвали ее снайпером. Она завидовала открытым непосредственным людям, которые вообще не задумывались о своем местоположении. И пространство удивительным образом всегда подстраивалось под них. Такой была ее подруга Лиля. Ольга так не умела: инстинкт бежал впереди нее и сканировал пространство, оценивая возможные опасности, неожиданности и приятные сюрпризы.

«Хорошая вещь вагон-ресторан!» — искоркой сверкнула мысль, когда она посмотрела в окно. Все столики в нем — у окна. А это Ольга очень любила. Время, проведенное за столиком без окна, Ольга всегда считала потерянным. Мысль упиралась в стену, предметы, собеседника и не шла дальше сиюминутного мирка. А кафе и рестораны она любила именно за возможность по-быстрому попасть в параллельный мир сущностного, словно сбегать в ближайший магазин за хлебом к обеду. Ей нравился коктейль положительных эмоций, который накапливался в таких заведениях к вечеру. Намоленное место, говорят о храмах. Обитель позитива, — так окрестила она места, куда люди несут свои радужные надежды, предвкушение праздничного драйва, трепет предстоящего свидания. Посидев в такой атмосфере полчаса, сам наполняешься красивыми предчувствиями и выходишь на улицу окрыленным. Ольга любила видеть на кромке своего поля зрения проплывающие мимо истории.

Вот компания студентов бурно радуется окончанию сессии, поедая пиццу: им все равно, что заказывать, они счастливы уже тем, что вместе, что молоды, что все впереди. Они не утомляют себя дифференциацией мира, они любят и принимают его весь целиком.

А вот за столиком в углу парочка: он — угловатый высокий брюнет, неловко, но настойчиво вручает ей букетик. Она — пухленькая живая шатенка вся в веселых кудряшках: одной рукой поправляет волосы, другой пытается пристроить букет между тарелками. Спасает официант — приносит вазу и ставит букет туда. Видно, что брюнет долго готовился, наверное, репетировал сценарий этого вечера про себя не один раз. Шатенка же слегка озадачена: болтает без умолку, не зная как вести себя с этим «молчуном». Такой опыт у нее впервые. Сложно им будет, —  скользит Ольгина мысль. Но если он сумеет ее удержать, жизнь его обретет краски, которых сам бы он никогда не заметил.

А вот мама с взрослой дочкой манерно спрашивают совета официанта. Они закажут не то, что хотят на самом деле, а то, что будет эффектно сочетаться с цветом их шарфиков и что удобно есть, не испачкавшись. Судя по обилию пакетов из престижных бутиков — отмечают удачный шопинг, предвкушая предстоящую домашнюю примерку.

За столом с диванами уютно расположилось семейство с двумя братьями лет трех и пяти. Маленький перевернул перечницу и тянется за зубочистками, чтобы проверить, удастся ли засунуть их в дырочки солонки. Старшему это тоже любопытно, но он из последних детских сил сдерживает себя. Заранее пригнувшись, поглядывает исподлобья в сторону матери, предвкушая разборки, ожидающие младшего. Впрочем, родители ничего не замечают, продолжая что-то в спешке обсуждать. Наверное, что лучше купить детям на позднюю весну: ветровки или толстовки. С той поры, как у них появились дети, они ходят в кафе ради них, для галочки, чтобы не отстать от других таких же осчастливленных малышами, и чтобы было что рассказать мамашам с детской площадки на тему «Как прошли выходные». «Они хотя бы общаются, — ища и здесь романтический позитив, подумала Ольга, — у них есть хороший шанс на будущее. Бывает и по-другому». Перед глазами проплыла сценка из прошлого: за столиком сидят молодые мама и папа, как дети, сосредоточенно тыча указательными пальцами в свои смартфоны, а вокруг столика кругами бродит их четырехлетняя дочка, напевая какую-то свою песенку. Она даже не заглядывает в родительские смартфоны, видимо, пройдя уже и эту стадию, — и все это настолько привычная для нее картина, что найти что-то новое она надеется только в окружающем пространстве, вне родительского. Грустная картина. Потом и ей купят смартфон. Вопрос поиска нового будет решен.

«А как было у них с Олегом?» — отмотала она видео собственной жизни на много серий назад. В рестораны они ходить любили, и когда появилась Карина, делали это, как и прежде. Что было не так? Точно — «как и прежде»! Они ходили туда вдвоем, словно детей у них и вовсе не было, пока маленькая Карина оставалась под присмотром заботливой Таисьи Львовны. Заботливой не столько для Карины, сколько для самой Ольги, чтобы та могла отвлечься от изматывающих детских будней и зарядиться позитивом. Здесь-то и сработала одна из заложенных мин замедленного действия. Олег даже не почувствовал, что их семейная жизнь изменилась с рождением дочери. Ольга по-прежнему была в полном его распоряжении, в том же объеме уделяемого ему времени и душевных ресурсов. Все домашние и детские дела она старалась делать, пока его нет дома, а свободное время целиком посвящала ему. Она думала, что делает все правильно. И пусть она жертвует сном и чтением книг, зато строит идеальную семью. Ольга так привыкла к этой роли строителя идеальной семьи, что не заметила, как начала раздваиваться. А Олег парадоксальным образом становился все раздраженнее и злее. Он требовал от Ольги остановиться, зафиксировать картинку их отношений в том виде, в каком они сложили ее в первые месяцы знакомства. Он словно боялся потерять жену, если та сделает что-то непривычное, новое для него, не по сценарию. Она успокаивала мужа, раскладывала все на логические цепочки, но ничего не помогало, — проще было сделать так, как он ожидал, и застыть в бесправной пантомиме. «Так, может, она и не отличалась от Даши в своем стремлении быть «хорошей», заслужить похвалу, если не от кого-то невидимого, то от себя самой?» — удивившись открытию, резюмировала внутренний монолог Ольга

Как-то очень давно, Олег все пытал ее: «Что такое любовь в твоем понимании?» Ольге никогда не удавались монументальные определения. Она то отшучивалась, то напускала серьезность и сердилась. Но он настаивал. Почему ей не то что никак не удавалось сформулировать, а даже не хотелось думать на эту тему: мысль словно срывалась со скользких рельсов и убегала куда угодно, только бы сойти с навязанного пути? «Любовь, как лампочка, — либо горит, либо не горит!» — резанула она наконец. Вот тогда-то Ольга подписала окончательный приговор спокойной семейной жизни. А ведь надеялась успокоить Олега: теперь он точно поймет свою жену. Как мы заблуждаемся, когда посылаем другому мысль, надеясь, что он примет ее так, как мы хотим. Наверное, такого не бывает никогда. Ну, может, иногда, у кого-нибудь, кто нашел именно свою половинку и кому не задают вопросов: «Что такое, по-твоему, любовь?» Любовь для них просто есть. Как лампочка — просто горит, освещая то, чего без нее они могли и не заметить, пройти мимо, не пропустив через сердце.

Олег понял эту фразу по-своему. Теперь он изводил Ольгу другим вопросом: «А если твоя лампочка когда-нибудь погаснет?» Так далеко ее мысль пока не заходила. Этот вопрос был для Ольги еще более тупиковым, чем первый. Она знала точно, что если это любовь, она никогда не погаснет.

С грустью проводив свое прошлое, Ольга вернулась в голографический зал ресторана, наполненный историями встреч и счастливых человеческих эмоций.  Вот свободный столик заняла другая парочка: грузный, коротко стриженый мужчина в деловом костюме, в котором ему явно было тесно и жарко, и молоденькая девушка во всем карамельно-розовом с пухло-капризными силиконовыми губками и той-терьером на сгибе руки. Ольга мысленно втянула носом воздушную струю с их стороны. И не ошиблась, с удовольствием узнавая ноты «MissDior» и чего-то ненавязчиво-мужского из «HugoBoss». Она давно научилась угадывать не только, о чем говорят между собой люди, чьих голосов она не слышит, но и какие запахи испускает человек, которым она заинтересовалась. Эта способность тоже набрала силу постепенно, сама собой. Конечно, ей было далеко до парфюмера Зюскинда, но навык помогал лучше понимать окружающих, чувствовать их настроение и цели, выделять «своих». И потом она всегда была неравнодушна к запахам. Даже в студенчестве, когда приходилось выбирать между покупкой платья и духов, она отдавала предпочтение последним. Всегда брала те, аромат которых ей был близок, и не важно, сколько они стоили. «Парфюм должен нравиться тебе самой. Если он нравится тебе, то ты в нем понравишься всем», — объясняла она неоправданные траты удивленным подругам. И пока человек приближался к ней, она угадывала про себя его возможный аромат. На расстоянии метра запах становился уже явным. Предчувствия почти никогда не подводили ее. Вот и сейчас пара источала именно те ароматы, которых она от них ожидала, смело вдыхая воздух, идущий от их столика. Конечно, зрелый и самодостаточный «MissDior» совсем не подходил юной Лолите, но Ольгу радовал. «Наверное, уговорили консультанты, желая продать модную топовую позицию», — подумала она про девушку. Юные нимфы редко опираются на собственные вкусы, выбирают только по рекомендациям. «Интересно, — мысленно вернулась в купе Ольга, — это же почти как Даша!» Получается, у Даши и юной Лолиты из ресторана больше общего, чем различного, хотя внешне они так не похожи! Нет, разница все же есть: Даша опирается больше на советы своей мамы, эта женская преемственность у нее — ведущая, а ресторанная Лолита доверила себя мифологическому отцу-покровителю в неудобном костюме. Про таких любят говорить, что они продали свою свободу за благополучие. Ольге эта мысль казалась несправедливой. Какую свободу, от чего? Им все равно, на что тратить свое свободное время, а так они хоть что-то получают взамен. Страшно представить, на что бы они тратили свои дни, если бы бой-френд, по-отечески заботливо, не украсил их досуг маникюршами, педикюршами, саунами, фитнесами, шопингами. От сочувствия к сестрам сердце Ольги сжалось в остром холодке. «Все в жизни должно пребывать в гармонии», — в очередной раз подумала она. Такие «папочки» и Лолиты просто необходимы друг другу и здорово, что они друг друга находят проще и быстрее, чем другие виды половинок. «Хоть у кого-то вопрос с самореализацией закрыт», — подумала она с улыбкой.

Но и подобные пары приносили в ресторан энергию радости и воплощенного успеха, в отличие от явления новейшего времени — деловых партнеров, пришедших обсудить проект за чашкой кофе. Этих не спасал даже качественный парфюм. Кофе и страх допустить ошибку сковывал их тела, делал движения механическими, искажал запахи. Никто из них не приходил в ресторан за удовольствием — только за победой. Но победы не бывает без проигравших — каждый из них это понимал, просто надеялся, что проиграют другие, а фортуна обнимет именно его, и когда-нибудь он вернется в этот ресторан уже для того, чтобы отпраздновать победу. Такую же энергию Ольге доводилось чувствовать в казино. Энергетически неприятное место — средоточие недореализованной человеческой агрессии.

Первая парочка собралась уходить. Оделись, пошли к выходу. Она по-прежнему болтала без умолку. Он, наклонив голову, внимательно слушал. То, чему она не придавала никакого значения, он подвергал тщательному анализу. Что он вытащит из ее ничего не значащей болтовни, которая завтра потечет по противоположному руслу — одному Богу известно. «Забыла цветы, — с грустью заметила Ольга вазу, принесенную официантом. — Все-таки их ждет много испытаний. Брюнет сделает пессимистичные выводы». Вернулись. Тот же официант подал букетик. Если шатенка в следующий раз будет внимательнее, если не повторит ошибки, если сможет избежать новых, если… Сколько же нужно соблюсти этих если, чтобы все не развалилось?.. Сколько раз предать себя и раздвоиться, чтобы совпасть в мелочах и остаться вместе?.. И никаких гарантий… никому… ни сейчас, ни в конце… Стоит ли платить такую высокую цену не понятно за что?  Что толкает людей объединяться даже такой высокой ценой? «Ну вот, опять занесло», — стряхнув с глаз ресторанную голограмму, спохватилась Ольга и заставила себя отвести взгляд от окна.

За средним столиком на противоположной стороне клевал носом мужчина лет пятидесяти. Было заметно, что из дома он вышел в чистой отглаженной рубашке и костюме — только что из химчистки. Но ночью что-то пошло не по плану, и теперь рубашка пестрела разноцветными пятнами, галстук предательски сполз набок, эмоции вышли из повиновения. «Налицо следы бурного алкогольного застолья», — резюмировала Ольга. К употребляющим она относилась снисходительно, как к заблудившимся детям. Трезвым умом она понимала — помочь им невозможно. Они — лишь в собственных руках, хоть и вопиют к сердобольным о помощи. Себя она считала абсолютно защищенной от зеленого змия, хотя, наверное, и все употребляющие считали себя таковыми. Но еще в раннем детстве заметила, что каким-то непонятным образом притягивает к себе употребляющих, словно магнитом. В вечернем троллейбусе после из детского сада, в метро воскресным вечером после пирогов у бабушки, если в радиусе нескольких метров обнаруживался употребивший, рано или поздно,  в результате случайного стечения обстоятельств или намеренно, по собственному выбору, но так или иначе он оказывался рядом с Олей и затевал беседу. Когда Ольга выросла, и ситуация нисколько не изменилась, она недоуменно спрашивала саму себя: «О чем можно пытаться говорить с пятилетним ребенком?» Понятно — сейчас, когда ей за двадцать, но тогда… Один ее знакомый, увлекавшийся психологией и экстрасенсорикой, в ответ на этот вопрос, сказал, что она из той породы людей, которые не до конца захлопнули дверь в детство. А употребляющие – это те, кто очень хочет туда вернуться, просто за неумением другого, выбрали такой нелицеприятный путь. Вот и тянутся к тебе, как к обладателю вожделенного сокровища. Так это или нет, но Ольга и вправду любила эту породу людей: сентиментально-слезливых под градусом и раздраженно-агрессивных без него. Своей жесткостью, они словно наказывали себя и окружающих за нереализованную пустую романтическую надежду вернуться в беззаботный мир детства. За веру и любовь, которые надеялись там встретить. Но которых, они знали, там просто нет и никогда не было. И, словно отчаянные мазохисты, они снова и снова окунались в океан согревающей надежды, чтобы выбравшись на берег, с каждым разом оказываться все дальше и дальше от вожделенного берега-миража, где на песке все также сидит та, которую они любят и которая все еще любит их. Любит и ждет, когда они, наконец, доплывут до ее берегов. Ольга понимала их. Понимала, наверное, как никто другой. Понимала, как сложно дождаться дня, в котором твой прекрасный мираж ожиданий станет реальностью, и не броситься в отчаянье сквозь океан проблем ему навстречу. Вопрос был только в выдержке и терпении, которых у употреблявших было почему-то меньше, чем у остальных людей. Она не могла ничем им помочь. Но и не осуждала. Каждый несет свою ношу как может. Не взвалив чужую ношу на свои плечи, никогда не узнаешь ее истинной тяжести. А взвалить — невозможно. Вот и осуждают неведающие.

Таисья Львовна всерьез опасалась, что с такими склонностями дочь угораздит выйти замуж за алкоголика. Но Ольга и тут поступила так, как поступила бы на ее месте послушная Даша. Олег не просто не был алкоголиком, он не пил вовсе. Никогда и ни с кем. Поначалу Ольгу это очень радовало. Она испытывала что-то похожее на гордость — ей удалось найти редкого мужчину, который не пьет и не курит. «А есть ли у него слабости?» — думала она порой про мужа. И неуютное ощущение недосягаемости его совершенств склоняло ее отнюдь не к подвигам на ниве самосовершенствования, а почему-то к опусканию крыльев и желанию забраться под тигровый плед, свернуться калачиком, заснуть и проснуться совсем в другом мире.

«Интересно, он сразу здесь был или пришел только сейчас?» — попыталась оправдаться перед самой собой Ольга. По всем признакам, ресторанный попутчик сидел тут всю ночь и все утро, но по какой-то причине ее датчики сканирования на него не среагировали, и она его даже не заметила. Употребляющие, она уже знала, вообще обладают целым набором волшебных способностей, недоступным остальным людям. Как дети, они могут остаться незамеченными, если им это очень-очень надо для реализации какого-то желания. И как дети, они могут уговорить кого угодно и на что угодно, если им это очень нужно, а их градус еще не достиг критической черты, после которой они сами начинают сомневаться в собственных желаниях или не желают больше ничего.

Точно! Желания — вот что объединяло ее с употребляющими. Сколько себя помнила, Ольга всегда каким-то волшебным образом получала именно то, что хотела. Сейчас все владеют техниками визуализаций и аффирмаций, а в ее детстве об этом никто не говорил. Но когда она чего-то очень хотела и могла себе объяснить, зачем ей это необходимо, от нее к вожделенному объекту словно протягивался светящийся луч, и не исчезал до тех пор, пока все не складывалось так, как она хотела. Но вместе с этой способностью, тогда же — в детстве,  к ней пришло понимание, что волшебный луч работает только с добрыми, светлыми желаниями. Конечно, не будет ничего страшного, если она «закажет» пятую за год куклу — она ее по-настоящему хочет, но ни в коем случае нельзя желать зла кому-то и даже самой себе. Желание не должно быть разрушительным, оно должно делать мир лучше, а людей счастливее — словно сообщил ей кто-то невидимый. Когда Ольга выросла, и ей рассказали о существовании Бога, о Нагорной проповеди, о законе бумеранга, она поняла: несмотря на стремление все верования проверять опытом, в одном она была абсолютно уверена — Кто-то или Что-то точно существует. И эта Сила, так рано наградив ее  столькими способностями, сразу позаботилась о том, чтобы она не причинила страданий ни себе, ни другим. «Не испортила карму», — как сказали бы индусы. И за это Ольга была благодарна Силе даже больше, чем за дар исполнять желания. С годами она поняла, что дар отличать истинные желания от ложных стоит дороже, чем способность получать желаемое. Бойтесь реализации своих желаний — любила она мудрую фразу. «Ибо вам с этим потом жить дальше», — добавляла обычно от себя.

— Пла-а-а-тон! — подперев подбородок рукой, пропел мужчина за столиком. Ольге показалось, что смотрит он с проницательным прищуром. Именно среди употребляющих доводилось ей встречать самых интересных людей. Они словно были лишены какого-то присущего остальным страха или прошли туда, где этот страх больше не казался страхом. Они боялись, казалось бы, простых обыденных вещей, но могли смело шагнуть в глубину внутреннего мира, вывернуть себя наизнанку, увидеть себя без маски и макияжа, перевернуть все вещи с ног на голову и вообще увидеть привычные вещи в непривычном ракурсе. С ними всегда было интересно.

Самой простой для чтения была категория трудоголиков-перфекционистов — «оптимистов-карьеристов», как их называла сама Ольга. Казалось, у них и нет никакого второго Я. О чем мечтало их внешнее Я, о том же мечтало и внутреннее. Забавно, что сама она много лет, начиная класса с седьмого, существовала именно в таком амплуа. Старательно училась, понимая ради чего ходит в школу. Тщательно конспектировала учителей не для родительской похвалы, а потому, что ей самой это было нужно. Ольге хотелось узнать как можно больше, понять суть всех вещей и непременно осчастливить мир потрясающим открытием. Ей всегда казалось, что родилась она с какой-то важной целью, которую стоит только понять, и ее ждет прямой и ясный Путь вперед и вверх. Что жизнь каждого человека глубоко осмысленна и оправданна, просто необходимо трудиться не жалея себя, во имя мироспасительной светлой Идеи, во имя всечеловеческого счастья. «Впрочем, возможно, так думало большинство людей», — догадалась она позже. Почему тогда, в отличие от других карьеристов, ее Я предательски раздвоилось? В какой момент запустился этот процесс? Конечно, всех карьеристов лет в сорок накрывал характерный для их диаспоры кризис раздвоения желаний. В этот момент они понимали, что почти все их желания — ложные. Воплощение этих желаний не давало им удовлетворения и счастья. А истинных своих желаний они и не узнали за эти сорок или пятьдесят лет. Все потому, что прятались от себя настоящих за воплощением родительских ожиданий — стать успешными. Но успеют ли они за оставшееся время откопать под кучей хлама из чужих ожиданий свое истинное внутреннее Я, выслушать его и воплотить хоть часть им ожидаемого?             

В отличие от большинства перфекционистов, Ольга раздвоилась очень рано. Наверное, когда попала в первый навязанный коллектив — детский сад, где мир оживших двойных стандартов повернулся к ней своим раскрашенным лицом с целым арсеналом масок на все ситуации. Там никого не интересовало, чего ты хочешь. Требовалось хотеть того же, что и большинство. Ей повезло с пластичной психикой: не пришлось, плача в подушку, страдать от обиды, что тебя не оценили, не дали того, что ты хочешь, не пришлось биться, отстаивая свою территорию и свое мнение, борясь за место под солнцем. В коллективе она была благополучным ребенком и быстро научилась попадать в средние слои группы: не низко и не слишком высоко, где можно пасть жертвой неожиданного социального урагана. Безопасность и стабильность – таковы были еe главные ориентиры. Ей вообще не приходилось конфликтовать. Выручала способность получать желаемое, просто поддерживая яркий световой луч в направлении к цели. Самой большой проблемой была зависть окружающих. Оля рано испытала на себе ее ядовитые зубы. Но и здесь, не по возрасту рано, сама нашла выход: однажды попробовала пойти ва-банк и подружиться с тем, кто считал ее врагом. Эксперимент удался. И эта проблема была решена в зародыше. Более того, такая тактика подарила ей одно из самых главных открытий в постижении социума. Именно те, кто считают тебя врагом и конкурентом — твои самые близкие единомышленники, потому что идут с тобой в одном направлении к этой же цели. Ведь если они завидуют и считают тебя конкурентом, значит, лучше всех оценили твой потенциал, твои сильные стороны, возможно, неведомые пока даже тебе самой. А если они рискнули состязаться с тобой, значит, знают твои слабости. И значит, именно они — самые интересные на данном этапе люди, обладающие знаниями, опытом и силой, которые считают себя готовыми что-то противопоставить тебе. Самые полезные для тебя люди на всех уровнях: и материальном, и в зоне духовного роста, и, возможно, лучшие друзья. Ольгино врожденное дружелюбие почти не давало осечек, и она обрела много друзей из числа тех, кто изначально мечтал ее уничтожить. Да, были и не поддавшиеся на призыв к диалогу, предпочитавшие подпитываться разрушительной энергией конфликта. Но таких Ольга просто игнорировала, считая, что не должна с ними конкурировать: они находятся не в равных условиях. Пройдет еще какое-то время, пока они оценят преимущество мира и дружбы,  и тогда, обменявшись накопленными знаниями и опытом, вчерашние враги-конкуренты совместными усилиями принесут в мир что-то новое и светлое.

Но, несмотря на благополучную социальную жизнь, она рано поняла: то, о чем она мечтает, реализовать в человеческом обществе так запросто прямо сейчас невозможно. Ольга восприняла это на удивление спокойно и так же естественно, как вообще все, с чем встречалась в жизни, словно это была не ее собственная жизнь, а любопытный сериал, и в каждой новой серии ее ждало что-то новое, увлекательное и всегда с хорошим финалом. С той самой поры она приняла в себе оба своих Я: внешнее («чтобы хорошо было другим») и внутреннее («чтобы хорошо было ей самой»). И жила, поддерживая, словно детей, каждое из них, подкармливая, балуя и играя с ними в свободное время. И, как в семье с двумя детьми, внимания требовали то один, то другой. И в разные периоды жизни она уделяла его то одному, то другому. В детском саду и школе больше досталось внутреннему Я, а в студенческие годы, и особенно после замужества, на первый план вышло Я внешнее. Конечно, она давно поняла, что станет счастливой лишь в тот момент, когда оба ее Я соединятся в неделимое целое, когда она будет отдавать то, чем обладает, и это совпадет с ожиданиями других. Когда другие будут рады принять ее такой, какая она есть внутри, на самом деле, а не будут, точно капризные покупатели, требовать у продавца «такой же, но с перламутровыми пуговицами…» Жаль, разобраться до конца, что же для этого нужно, у нее всегда не хватало времени… совсем чуть-чуть, чтобы заглянуть за поворот этой мысли. «Но когда-нибудь… — утешала она себя, — я точно это пойму и стану счастливой… вот только доделаю отчет клиенту, доварю борщ, дочитаю книгу…»

Замужество вообще сделало Ольгу другим человеком. Олега интересовало только ее внешнее Я, над которым он хотел иметь полную власть, чтобы все движения в нем, все изменения были санкционированы им самим. Позже Ольга часто спрашивала себя, как ее угораздило попасть в столь примитивно сколоченный капкан? И не могла вразумительно на это ответить. Не было ни сверхсильных эмоций, ни очарования личностью Олега. Видимо, все дело было в том, что в тот период «биологических часов», как его называют психологи, она была занята ублажением ребенка номер два — «внешнего Я», которого такой кандидат устраивал во всех отношениях. И еще он должен был понравиться родителям. «Привет, сестренка Даша!»

Но Олег, на удивление, Таисье Львовне не понравился. Ну, в общем, не то чтобы не понравился: придраться и правда было абсолютно не к чему, но что-то ее смущало… «У него походка какая-то странная, — говорила наблюдательная Таисья Львовна дочери, — словно он неуверенно по земле ходит, ступает через раз, не то чтобы летает,  а именно как-то рвано ходит, неуверенно». — «Может, так и должен ходить влюбленный мужчина», — пыталась успокоить маму Ольга, но ее наблюдение запомнила — на всякий случай. И с годами поняла, что скрывалось за «бессистемной» походкой Олега. Как и большинство людей, обнаружив в себе раздвоенное Я, Олег после сорокалетнего кризиса перфекционистов (а он был несомненным  трудоголиком-перфекционистом) пытался понять свои истинные желания, периодически погружаясь в диалог с внутренним Я. И Ольгу это общение радовало. Настораживало лишь то, что он с трудом возвращался из мира внутреннего в мир внешний. И с каждым разом это давалось ему все сложнее и сложнее. Опыт общения с внутренним Я был у него пока совсем небольшой, и на этом пути он опирался на наблюдения за Ольгой. Поэтому она словно чувствовала ответственность за мужа, и его плохая переключаемость между мирами внешним и внутренним ее сильно беспокоила. Думалось: вдруг когда-нибудь он сломается, не сможет вернуться и навсегда застрянет в одном из них. Сама Ольга, опять же по какой-то счастливой случайности, с детства обладала хорошей переключаемостью между внутренним и внешним, могла без усилий контролировать оба плана одновременно. Это здорово выручало на работе, когда приходил клиент, и требовалось быстро поставить запятую в линии собственных размышлений об участи всего сущего. Но с годами она заметила, что скорость переключения существенно снизилась. Залипание во внутреннем мире иногда стало угрожать ее работоспособности, а необходимость возвращаться во внешний мир вызывало досаду. Видимо, пришло время уделить внимание ребенку номер один — «внутреннему», чтобы вновь обрести внутреннюю гармонию.

— О-о-о-л-л-я! — поддержала она игру вынужденного собеседника. Платон Михайлович оказался журналистом, ехавшим в Красную Поляну освещать какую-то топовую тусовку. В поезде встретил однокурсников по журфаку МГУ, и магия юношеской ностальгии смешала карты. Платон по журналистской и питейно-компанейской привычке сразу перешел на «ты». Ольге это понравилось. Она хорошо чувствовала, какого местоимения требует текущая ситуация и радовалась, когда собеседник гармонично встраивался в энергетику момента. Оказалось, еще со студенческих времен он увлекался нумерологией и темой конца света в изложении Нострадамуса. «Наверное, это и свело нас в вагоне-ресторане», — сказала сама себе Ольга. Она всегда слышала первые аккорды пятой бетховенской симфонии, когда приходило ощущение: «Вот оно! — то, ради чего ты стала персонажем этой ситуации».

— А знаешь, какой сегодня день? — спросил он Ольгу с интонацией матери, у которой за спиной спрятан подарок-мечта целого года.

— Однозначно — неповторимый, — нашлась Ольга.

            С основами нумерологии она познакомилась на первом курсе благодаря преподавателю высшей математики. На одной из лекций он упомянул эту область символического, а Оля всегда заполняла пробелы в знаниях, если встречалась с новым и интересным. Она сразу поняла, что Платон захочет поделиться сокровенным — нумерологическим. Человек всегда сразу презентует область своего самого сильного интереса, по которому он готов делиться накопленным опытом и получать новый от собеседников. Нужно только внимательно слушать. С первых минут. А это Оля и умела и любила. Человек, она была уверена, вообще самое интересное и потрясающе загадочное порождение Вселенной. На слушание, наблюдение, общение с интересными людьми ей не было жаль ни времени, ни сил. В диалоге и смысл, и счастье — так виделось Ольге.

И ей чрезвычайно везло в жизни на уникальных, светлых, мудрых людей, встречи с которыми давали силы жить, помогали делать это осмысленно и радостно. В друзьях как-то само собой оставались только самые необычные, самые непохожие, с легкой сумасшедшинкой. Но если присматриваться, то все мы немного крейзи. Просто недообследованные. И в первую очередь потому, что с детства обучаемся только парадоксам: делать не то, о чем мечтаем, общаться не с тем, с кем хотим, заниматься не тем, к чему влечет сердце, быть не с теми, кого любим. Ей было все равно, насколько они отличались от других, правильно ли вели себя, соблюдая приличия или нарушая их. Главное, что они обладали тем самым экстрактом жизни, который, как порошок, был разбросан сверху всемогущей десницей, и уж кому сколько перепало, тот тем и довольствовался. Потому что большинству человеков его не перепало вовсе. Вот и бродила она меж людей, отыскивая своих, тех, кому досталось хоть немного волшебного порошка. Она будто хотела собрать их вместе, чтобы запасы каждого добавить в чан и приготовить чудодейственное средство, которое откроет вожделенную формулу жизни и подарит человечеству знание о нем самом.

Кому-то достались типичные кристаллы, но были и такие, кто обладал уникальным материалом. Таких она особенно ценила и прощала им все странности и несуразности поведения. Просто потому, что обладали они несравненно большим и более важным, чем соблюдение предписанных правил.

Рядом с ними она парадоксальным образом чувствовала себя в безопасности. Свободной. Самой собой. Оба ее Я, и внешнее и внутреннее, сливались в одно целое. Самыми опасными ей виделись оптимисты-карьеристы, не достигшие сорокалетнего кризиса. Ежедневно вытесняя свое внутреннее Я, эти самые правильные и благополучные члены общества были самыми непредсказуемыми ходячими минами: чем обернется вытесненное, во что преобразуется, не ведали даже они сами.

Основы нумерологии Ольга помнила, но ярой поклонницей не была. Число — слишком универсальная категория и в него можно впихнуть все, что угодно, разбив на закономерности в виде формул даже всю Вселенную целиком. Несмотря на цифровую профессию, она постигала мир через эмоции, а значит через человека. Дробя, расслаивая, смакуя и наслаждаясь человеческой природой во всей ее многомерной красочности, эмоциональной непосредственности и мудрой глубине. Но Платона слушала с предвкушением. Он встретился ей в том пограничном состоянии души, когда душа еще помнит все, что постигла в ином, подградусном, мире, и пока способна выразить это человеческим языком.

— Сегодня день-восьмерка, — тожественно ответил он на ее немое ожидание.

— Бесконечность, записанная вертикалью?

—Я в тебе не оши-и-и-бся, — с интонацией довольного кота, словно гладя себя,  промурлыкал Платон Михайлович. — Но я даже не про вертикаль. Нам пока горизонтали достаточно. В день «восьмерки» человеку открываются возможности проникнуть в любую точку на горизонтали жизни. Открываются временны?е и пространственные коды: можно вернуться назад и что-то исправить, можно увидеть, что будет завтра…

— А вертикаль? — не унималась Ольга. И в этом искушенный слушатель определил бы ее собственный интерес-фикс.

— Говорю же, не до нее пока. Тебе с горизонталью разобраться нужно! У тебя куча нерешенных вопросов.

«Началось…» — мелькнула мысль. Но Ольге было любопытно и приятно, что кто-то, кого она еще десять минут назад даже не знала по имени, готов рассказать ей о ней самой и, судя по интонации, снабдить напутственными советами. А это был настолько редкий случай! Обычно коллеги и знакомые обращались за советами к Ольге, а ею самой никто при этом не интересовался. Все почему-то были уверены, что уж про себя-то она уже давно все узнала и поняла. А Ольга за пятнадцать лет так и не справилась с работой Карен Хорни с многообещающим названием «Самоанализ» и даже засунула ее подальше с глаз, на самую верхнюю стеллажную полку, чтобы даже книжный «корешок» не смотрел на нее с немым укором неподдавшегося. «Вернусь — достану — перечитаю!» — примирительно кивнула она книжной голограмме. Иногда так хотелось, чтобы кто-то взял и захотел рассказать ей о ней самой, бескорыстно, просто так!  Может, Вселенная сжалилась и послала ей навстречу нумеролога Платона Михайловича, и сегодня для Ольги, действительно, волшебный день с открытыми датами для пунктов А и Б?

— Восьмерка — мое нумерологическое число, — скромно добавила она.

— Кто бы сомневался, — счастливо потер руки Платон. — А число имени или даты рождения?

— Даты рождения. Имя, думала, ты и сам уже посчитал.

— Даже не подумал… — с детской непосредственностью расстроился Платон.

Ольга по-матерински ласково улыбнулась, чтобы приободрить его профессионализм.

— Вот ты говоришь, с горизонталью тебе все ясно, осталось только с вертикалью разобраться! Все-то у тебя хорошо, все дзеново. Вижу — почти все виражи тебе пройти удалось. Огонь, вода и медные трубы… Желания, эмоции, самопрезентация — все получилось! Выжила. Сохранила внутренний баланс.

«Сейчас заметит, что не замужем, как Гоша про героиню Алентовой», — затосковала от предчувствия банальности Ольга.

— Но есть у тебя одна проблема — остальные легко решаемы, — прищурившись, посмотрел на нее Платон! Ты боишься!

— Ну, мы все чего-то боимся периодически. То больше, то меньше.

— Нет. Того, что боятся все, ты уже давно не боишься.

— Значит, я ничего не боюсь, — примирительно сощурилась Ольга в ответ.

— Ты боишься, что все, что ты чувствуешь и видишь, — правда! Успокаиваешь себя, что все это себе придумала, что тебе это все только кажется. Но это не так. Все обстоит именно так, как тебе видится!

— И что в этом страшного?

— Ты боишься, что то, что ты видишь, — это предчувствие будущего. И ты боишься увидеть то, что тебе не понравится и что, ты знаешь, не сможешь изменить, даже если очень захочешь. Это, действительно, страшно. Потому что пришла ты в этот мир с верой, что человеку подвластно все, чего он действительно хочет.

— А это не так?

— Этого никто тебе не скажет. Да ты и не готова пока это услышать. Ведь это ответ на тот вопрос, которого ты боишься. Это твоя вертикаль бесконечности. Твоя устремленная восьмерка. Я, кстати, не знаю ответа на этот вопрос.

— Спасибо за искренность, — сыронизировала Ольга.

— Себе я его даже и не задаю. Просто прочел его в твоих глазах и озвучил. Больше мне нечем тебе помочь.

— Это уже много, — успела она поблагодарить Платона за то, что, она знала, будет обдумывать теперь не один месяц. И хотела спросить, чем она может быть ему полезна, но не успела. Над ней выросла синяя фигурка Даши. Ой, совсем забыла про нее!.. И вообще про все: где она, куда едет, зачем… видимо, правда, волшебная восьмерка виновата!

            — Ольга Александровна, у вас телефон звонил. Вы забыли.

— Захватила с собой?

— Нет, не решилась. Вдруг бы вам это не понравилось.

— Хорошо, спасибо. Пойдем в купе.

Дашина щепетильность подвела итог чудесному путешествию в мир смыслов и на время закрыла его для Ольги. Удивительная вещь: этот важнейший, но невидимый мир всегда рядом с нами, стоит лишь руку протянуть или, точнее, мысль, эмоцию, но как далек он в повседневной суете!

Ольга попрощалась с загрустившим Платоном, и они с Дашей вернулись в свое купе. Звонок оказался из банка, в котором Ольга вела несколько счетов, и важным не был. Значит, предыдущая ситуация себя исчерпала и наступало что-то новое… «Может, как раз в этом купе?» — дзеново огляделась она по сторонам.

Даша принесла еще два стакана дорожного чая в стаканах с подстаканниками, и они по-семейному уютно пили чай и болтали. Точнее, болтала Даша. Но в этой болтовне сейчас было что-то такое же домашнее, уютное: словно сидишь, завернувшись в плед осенним вечером, за окном моросит дождик, а все твои — дома, и вам никуда-никуда не надо. Ольга только сейчас по достоинству оценила Дашину правильность и старомодную консервативность характера. С Лилей никогда не получалось так посидеть и вряд ли удалось бы создать подобную атмосферу. Лиля энергичная и всегда куда-то торопится, словно всегда опаздывает. От этого рядом с ней чувствуешь себя неловко, как будто ты своей медлительностью задерживаешь ее, мешаешь движению. И начинаешь невольно подгонять себя.

Ольга и сама все делала быстро и даже ходила быстро, чем сердила Олега, который когда рассказывал что-то, бессознательно останавливался. И это чаще случалось, когда они куда-то торопились. Тогда Ольге приходилось брать управление ситуацией на себя и, высчитав время на возможные остановки, рано или поздно подгонять мужа. Олег всегда обижался, а она чувствовала себя занудной мамашей. Если бы он шел один, то, конечно, не терял бы бдительности, а сам следил бы и за временем, и за дорогой, как было в начале их отношений. Ольга даже помнит моменты, когда Олег проверял ее деловые качества. Она чувствовала, что получила высший балл по многим пунктам, и в душе гордилась собой. Но оказалось, что тестирование требовалось для того, чтобы выделить зоны ответственности, которые Олег мог с чистой совестью доверить Ольге и постепенно переложить на жену. «Забавно», — подумала она тогда. Но тщеславная канарейка в душе Ольги все еще радостно чирикала от переполнявшей ее гордости за то, сколько ответственности может она донести до цели одна сколько забот разрешить, как значима ее роль в этом мире. Наивная. Это была вторая бомба замедленного действия, которую она сама замуровала в фундамент их  с Олегом союза. «Какая глупость!» — уверена она сегодня. Да, пожалуй, только она сама виновата, что муж ушел. Она словно доказывала себе и кому-то невидимому, что способна сама со всем справиться, что бы ни навалилось на нее в жизни, что ей все по плечу. А Олег мешал этой красивой модели. Был лишней деталью. Теперь-то она успокоилась на этот счет. Она уверена, что со всем справится одна. Только не уверена — нужно ли это. Жизнь слишком интересна и непредсказуема, чтобы тратить ее на доказательство каких бы то ни было формул, даже самых высокопарных. И она больше никому ничего не доказывает. Особенно себе самой. Ко всему относится, как к должному – дзеново. Наверное, это и составляет ее внутренний стержень: она точно знает, что больше никому ничего не должна. А делает только то, что хочет сама, и только потому, что любит.

 

Но, в отличие от быстрой Лили, Ольга ценила минуты пауз в своей жизни даже больше, чем скорость. В такие моменты ей казалось, что сама Вечность заглядывает ей в душу и  награждает ее подсказками, говорит с ней без слов, показывая картинки прошлого или будущего. Обычно это называют прозрением. Она называла слиянием своих Я – внешнего и внутреннего. В такие минуты ее сердце наполнялось ощущениями эмоциональной эйфории. Наверное, что-то подобное испытывают верующие, называя это религиозным экстазом. Радость и любовь ко всему, чем наполнена Вселенная, облаком света окружали ее и все расширялись и расширялись, пока светящийся туман не занимал все пространство, подвластное взгляду. В эти минуты Ольга видела в мире только гармонию. Во всем. Кажущиеся противоречия обретали смысл и уравновешивались, острые углы сглаживались, любой предмет поворачивался своей лучшей стороной и от созерцания этой неподвластной слову красоты на глаза наворачивались слезы.

Такие состояния посещали ее с раннего детства. Они приходили сами, неожиданно и запоминались на всю жизнь. Однажды, лет в пять, они с Лилькой убежали без спросу в ближайший лесопарк — погулять. Вышли к огромному карьеру, в котором планировалось строительство нового стадиона. Обрывы, красные от глины, были очень высокими не только для пятилеток. На одном из склонов они решили вырыть пещеру, почти у верха обрыва, наподобие ласточкиного гнезда. Физически Ольга была самой ловкой среди подружек и поэтому в таких делах чувствовала себя уверенно. Но именно в тот день по какой-то случайности не Лиля, как обычно, а именно она сорвалась с высокого обрыва и, обдирая ноги, незащищенные шортами, перекатываясь, полетела вниз. Перед глазами, словно в кино, чередовались картинки неба и рыжей глинистой поверхности. Наверное, я умру, подумалось тогда Оле. Совсем недавно, после просмотра фильма о войне, она вдруг проснулась ночью и поняла ясно, как дважды два: незабудки на поле боя цветут сейчас и будут цвести завтра, а погибшие солдаты не увидят их уже НИКОГДА. Никогда — стало ее первым детским страхом. И она поняла, что когда-нибудь придет и ее НИКОГДА.

«Мама будет ругаться», — была ее следующая мысль после падения. А потом мелькание голубого и рыжего неожиданно прекратилось, и она остановилась, глядя в бирюзовое небо, на фоне которого зеленела сочная сосновая ветка. В этот миг все стихло. Страх ушел. А она поняла, что там, за небом, есть Кто-то, кто не дал ей погибнуть сейчас. Кто заботится о ней и не даст умереть до тех пор, пока она слышит Его. Это был ее первый немой диалог с Силой, который изменил ее жизнь. Она поняла, что бессмертна. Бессмертна какой-то невидимой глазу частью себя, которую никто и никогда не сможет у нее отнять. И только ей решать, как распорядиться этой частью. Сила, взглянувшая в душу бирюзовым небесным взглядом, словно передала ей частичку себя. С той поры эта Сила поселилась в Ольгиной душе и росла с каждым днем. И встречи с Силой случались все чаще. А потом, повзрослев, она научилась вызывать их сама. Наверное, это напоминало состояние эйфории употребивших, только она была абсолютно трезвой. Или напоминало состояние влюбленности. Только влюблена она была в саму жизнь. Или состояние творческого вдохновения. Только творила она собственную Вселенную. И этим она была абсолютно счастлива. Теперь жизнь и радость жизни была в ее собственных руках. Только ей хотелось большего. Вместо слепящих вспышек опьяняющей и вдохновляющей влюбленности ей хотелось пусть менее яркого, но постоянного света и тепла любви. Глубокого состояния, которое приходит не извне, а живет внутри и оттуда выходит в мир. Излучать, а не отражать стало ее смыслом и целью.

Закончились вторые порции чая. А обаяние атмосферы не улетучивалось. И хотя Даша рассказывала не свои, а, скорее, родительские  взгляды на жизнь, Ольге было приятно, что люди никогда не исчезнут бесследно. Передавая свой опыт, свои с любовью ограненные ценности, они будут жить вечно в своих потомках годы и века. И такие верные потомки, как Даша, очень нужны человечеству даже своими страхами отступить от заветов, нарушить правила. У всего в мире своя цель и смысл.

— А что за книгу ты читаешь? — решилась Ольга на интимный вопрос.

— Андерсен. Сказки, — смутившись сильнее, чем от переодевания, ответила Даша.

Ну, конечно! Как же я сразу не догадалась! Вот почему непрозрачная обложка – сказки! И, разумеется, Андерсен. Ольга давно заметила, что сказка, полюбившаяся и выбранная в детстве в фавориты, обычно своим сценарием определяет будущую жизнь человека. «Будьте внимательны к сказкам, которые читаете детям!» — хотелось ей кричать после этого.

«И если Даша была для Ольги не самым комфортным собеседником, то и сказки им должны были нравиться разные», — рассуждала она. Конечно, Андерсен! Сама Ольга терпеть не могла этого автора с его мазохистскими сюжетами. И хотя она редко испытывала столь сильные негативные эмоции, будь ее воля, она бы запретила их для чтения детям, а выдавала только взрослым с окрепшей психикой. Даже жестокие и натуралистичные немецкие сказки казались ей ангельскими по сравнению с Андерсеном. И осознавать это было особенно грустно, потому как каким-то волшебным образом ее Карина полюбила именно сказки Андерсена. Ольга считала это своей ошибкой. И простить себя за нее никак не могла.

— Наверное, твоя любимая сказка «Гадкий утенок»? — решила довести ситуацию до предела Ольга.

— А откуда вы знаете?

— Моей дочке она очень нравится.

— Мне читала ее мама, а теперь я перечитываю ее, когда хочу вернуть уверенность и справиться со сложной проблемой.

— Очень интересно! Хотя мне всегда казалось, что герои сказок Андерсена не решают проблемы, а бегут от них.

Вспомнив о дочке, Ольга продиктовала автопилоту памятку: «Изучить вопрос о роли сказок Андерсена в повышении самооценки. Разобраться: какие проблемы мучают Карину».

— Просто я сама люблю сочинять сказки, — с опаской, озираясь по сторонам, прошептала Даша.

«Та-да-да-дааам!» — прогудела пятая симфония в голове Ольги. Вот почему я оказалась в купе.

— Я начала их сочинять еще в старших классах. Просто записывала в тетрадочку и все, — продолжала Даша.

— И никогда никому не говорила?

— Получается, что нет.

Такая непрактичность была Ольге неведома и совсем непонятна. Она всегда доводила все дела до конца, расставляла все точки над i. Но она уважала и удивлялась таким людям, как Даша, которые годами занимаются любимым делом, даже не помышляя презентовать его миру. Им это и не нужно. Они просто получают удовольствие от процесса. Сама Ольга все созданное делала достоянием общественности. Но не потому, что искала почета и признания, а потому что считала, что все созданное сотворено человеком при участии Силы и оттого принадлежит не столько человеку, сколько всему миру. И в этот мир его требуется вернуть: вдруг это будет важнейшая, недостающая часть вселенского пазла, который мы собираем всем человечеством. И это понятно, ведь ее обожаемой с детства сказкой были «Двенадцать месяцев». Она просила бабушку снова и снова перечитать клеенную-перезаклеенную книжицу с чудесными акварельными иллюстрациями, готова была пересматривать и мультик, и фильм-сказку. И жила в этом же сценарии, постигая на опыте законы социума, приближаясь и приближаясь к кругу лиц, от которых зависит этот мир: начнется ли в январе метель или распустятся подснежники. Только побывав на главной поляне, она, как и героиня сказки, предпочла не остаться в сказочном мире, а вернуться в свою обычную жизнь, забрав с собой лишь волшебный опыт и букет белых цветов, как красивое воспоминание о том, что все возможно, если ты действительно этого хочешь. И всегда найдутся те, кто протянет руку помощи на твоем Пути, каким бы безумным и трудным он ни казался окружающим. А героине сказки требовалась лишь вера в то, что все получится, все в итоге будет хорошо!

— Ты знаешь, это здорово, что ты пишешь! Когда-нибудь ты поймешь, что значила в твоей жизни эта потребность. Я, например, совсем не могу сочинять сказки. Даже когда дочка просила придумать новую сказку, у меня ничего не получалось. Вот так вот. Береги свой дар.

— Спасибо. Я и сама чувствую, что не могу не сочинять их. Могу отказаться от встречи с друзьями, но без своих сказок не могу. Они словно рассказывают мне, как поступить, какой надо стать, чтобы все получилось.

Ольга с теплотой и радостью рассмотрела развернувшуюся перед ее внутренним взором картинку Дашиного будущего: Даша сидела спокойная и задумчивая в окружении внуков и их друзей-сверстников и неспешно рассказывала им очередную сказочную историю со счастливым концом, как в «Гадком утенке», на ходу придумывая извилистую тропу сюжета. Ольга улыбнулась.

Но сейчас, под стук вагонных колес, самой Ольге вспомнилась магия другой сказки. Это был «Ежик в тумане». Не тот стильный мультфильм попроизведению Сергея Козлова, а детская пластинка. Мультфильм, наверное, по праву считается художественной ценностью, но Ольге всегда казалось, что эта абстракция скорее для взрослых. Ей в детстве постоянно не хватало выпуклости персонажей и буквальности происходящего. Ведь в сказке все настоящее. И прежде всего дружба.

В то время ее послали на городскую школьную олимпиаду, где она впервые оказалась в группе школьников, настолько похожих на нее своими интересами, своей страстью к науке, что это перевернуло ее представление о дружбе. Оля открыла для себя счастье иметь единомышленников. Была ранняя весна. Серо-розовое небо по ночам — таким оно бывает только в марте. Воздух из форточки почему-то приносил легкий аромат дыма. И не спалось. Совсем. До утра. В одну из таких ночей она вдруг поставила на свою огромную Вегу старенькую скрипучую пластинку из детства. И, слушая, представляла своих ежика и медвежонка. Как они уютно сидят на пороге и пьют чай с малиновым вареньем. Они никуда не торопятся, потому что все, что им нужно, у них уже есть. У них есть они сами и малиновое варенье. Глядя на мартовское пепельное небо и слушая теперь каждую ночь одну и ту же пластинку, она неизменно чувствовала слезы умиления на фразе: « Потому что вчера ночью я во сне догадался, что сегодня утром их надо пришить к веточке. — И пришил? — спросил Ежик. — Конечно, — сказал Медвежонок. — Той самой иголкой, которую ты мне подарил в прошлом году». И в те дурманящие весенние ночи Оля мечтала лишь об одном: встретить своего медвежонка. Чтобы ходить друг к другу в гости. Пить чай с малиновым вареньем. И чтобы забота друг о друге была также проста и естественна, как пришитые осенние листочки. Просто потому, что по-другому и быть не может. И только Лошадь представлялась Оле такой же белесой, как в мультфильме, и никак не обретала индивидуальные черты.

— А вам самой какие сказки нравятся? — вернула Даша Ольгу из сентиментальных воспоминаний.

— Японские почему-то. Что-то в них есть такое нездешнее и диковинное, как в миниатюрах: вроде все, как настоящее, только какое-то символическое, уменьшенное до сутевых размеров. Чтобы ничего лишнего — только минимум, достаточный для улавливания смысла каждой вещи. Как в театре кабуки:  гипертрофированные персонажи, гипертрофированные смыслы.

И это было правдой — Ольга могла читать японские и китайские сказки бесконечно. Какая жестокость? Это просто другая система ценностей. Точка отсчета – в другом месте. И ее восхищало это многообразие точек отсчета, открытых человечеством.

Но про своего «Ежика в тумане» Ольга все равно бы Даше не рассказала. Такая она была скрытная. Но это была немного другая скрытность, чем у застенчивой Даши. Даша просто никому не говорила, что пишет сказки, и все. А у Ольги, пожалуй, на каждую тему существовало по две версии: одна — которой она охотно делилась со всеми, кто интересовался ее мнением, а другая — для нее самой, которой она больше ни с кем и никогда не делилась. Она нисколько бы не смутилась, стань вторая, закрытая, версия достоянием других, просто в этом у Ольги не было потребности. Поначалу Ольгу отвлекала собственная внутренняя раздвоенность, а потом она с ней сроднилась. Она бы хотела встретить человека, которому, как себе самой, могла рассказать вторую версию себя, но такой человек не встретился, и Ольга вообще перестала думать в этом направлении.

Муж на эту роль отчего-то даже ею не пробовался. То есть, ощущая некомфортность, она попыталась как-то вплести вторую версию в их диалог, но ее не поняли. И даже потребовали вернуть все на привычную точку отсчета, на версию номер один, которая привлекла его в первые встречи. «Сама во всем виновата! — подумала после неудачной попытки Ольга, — если бы у меня была одна версия меня, номер два, и проблемы бы не было. А так я сама ввела Олега в заблуждение и не имею права ждать от него понимания. Получается, женился он на одной женщине, а ему обманом подсунули две, а на это он не договаривался. Перефразируя кота Матроскина, он мог бы заявить: женился я на одной, следовательно, и жить должен с одной». Сама Ольга видела смысл отношений в том, чтобы открывать другого человека каждый новый день, каждый следующий миг, следуя вместе с ним за извилистой ленточкой его движения. Но допускала, что смыслы других могут отличаться.

И не то чтобы версии номер один и номер два между собой существенно отличались. Они, скорее, дополняли друг друга, но точно не были противоположными. Просто версия номер один состояла из выводов без комментариев. В ней она излагала то, что проверила опытом, в чем была уверена, что не подлежало сомнениям и пересмотру. Этими полезными и проверенными квинтэссенциями, она считала, и стоит делиться с другими для обоюдной пользы.

А версия номер два состояла из объяснения причин версии номер один, из сомнений и незавершенного самостоятельного и мучительного поиска верного ответа на оставшиеся вопросы. К чему обременять других своим внутренним диалогом, заражать сомнениями и страхами, что однозначных ответов на некоторые вопросы найти просто не суждено. Не к чему. С собственной версией-полуфабрикатом  номер два она мучилась в одиночестве, самостоятельно.

Уже после детсадовского опыта Оля усвоила, что мы настоящие, с теми подлинными эмоциями и мнениями, которыми живет наша душа, мало кому интересны. Общество живет правилами и законами. Их нужно соблюдать, на них нужно оглядываться. Она восхищалась людьми, которые смело и открыто утверждали в социуме собственную версию номер два, но сама считала, что на это не способна. И выбрала другой путь: внутреннее двоемирие, которое когда-нибудь сделает ее версию номер два достоянием новейшего и прогрессивного вселенского пазла только нематериальным, интуитивистским путем. Квантовым, если пользоваться модным термином. И потому она была очень счастлива узнавать, что большинство людей — такие же как она. И даже Даша, к которой она была так несправедливо-предвзята, собирает вместе с ней этот волшебный пазл.

— А я как-то и не читала японских сказок — не попались, —  простодушно ответила Даша.

— Счастливая! Значит, впереди тебя ждет столько открытий!

— А вдруг мне не понравится?

— Закроешь, недооткрыв, и все… — «Все-таки быть Дашей — непросто», — подумалось в очередной раз Ольге.

— Но я всегда и во всем стараюсь доходить до конца. Тем более все книги, которые начинаю читать — дочитываю. И всегда боюсь, что в конце чтения разочаруюсь. А японские сказки такие непривычные…

— Ну и зря! Конец у всего все равно один: разочаровывайся — не разочаровывайся, спеши или медли, открывай новую дверь или не открывай вовсе. И этот конец, по-любому, хуже, чем все, что мы сделаем на пути к нему, — хладнокровно резюмировала Ольга, чем ввела Дашу в окончательное оцепенение. — Может, по чаю? – примирительным тоном решила она исправить ситуацию.

«Вот всегда так: ляпнешь, в задумчивости что-то из версии номер два, а перед тобой ранимая, трепетная, как лань, душа», — упорекнула себя Ольга. Обычно она так не делала: не говорила с людьми, находясь в рассеянном состоянии. Ольга в нем вообще редко находилась. И тем более ни с кем не говорила при этом. «Наверное, расслабилась от бездействия», — посочувствовала она себе.

Оставшееся вагонное время простучало для них незаметно. Даша прониклась к Ольге каким-то детским теплом и доверием, видимо, заменив на время далекую сейчас маму, и с ней стало возможным говорить на разные темы спокойно и свободно, не боясь испугать непривычным для нее отсутствием рамок. Конечно, не так спокойно, как с Лилей, но там уже Ольга иногда замирала, боясь свалиться в неведомую пропасть, блуждая в еще более безрамочном пространстве подруги. После разговора о сказках, Ольга почувствовала, что с Дашей стало возможным даже молчание. И это сделало их поездку еще комфортнее. Обе погрузились в чтение книг и были этим счастливы.


Так пролетело почти два дня. Вот и хостинский вокзал. Их никто не встретил. Пришлось брать такси и самим ехать в отель. Обманный советский сервис, — подумала Ольга и улыбнулась. Она не любила Хосту, сама не знала почему. Может, от того, что слишком мало берега, много гор, прижимающихся вплотную к морю. Слишком ненавязчивый сервис и качество отелей. И совсем конкретный влажный субтропический воздух. И название на «х» — все как-то неуютно. Но тренинг проводился именно здесь. Пришлось ехать.

Отель располагался у самого берега, на горе. Вид из окна был потрясающий. На пирсе горели ночные огоньки, а вдалеке призывно мигал маяк. Здорово, что еще холодно и туристов почти нет. Ольга любила море в это время года. Никаких шумных компаний, никаких фейерверков и шашлычного запаха. Только горьковатый запах моря и холодная белая пена у ног.

Поставив чемодан в шкаф, Ольга вымыла руки, переоделась и спустилась в холл с небольшой тканевой сумкой цвета экрю, которую она очень любила, поддерживая современные экотенденции. Несмотря на поздний час, она рассчитывала попасть в бассейн. Сайт отеля обещал стеклянный потолок, нехлорированную воду и круглосуточный доступ. Самым привлекательным Ольге казалось последнее. Она так и представляла картинку: южная ветреная мартовская ночь через стекло потолка, подсвеченная почему-то именно зеленым светом, бирюзовая вода. И никого. Бассейн действительно работал, и все выглядело так, как ей виделось в московских мечтах. Душ. Купальник. Шапочка. И вот она у зеленоватого бортика. Еще бы убрать эти пластиковые канаты из воды.

Настроение было таким, что хотелось с разбега прыгнуть и нырнуть в эту, мерцающую зеленым, мятную жидкость. Но она никогда так не делала. Что-то останавливало. Себе она объясняла, что не любит, когда в нос и уши попадает вода. Тогда она словно смотрит на себя со стороны, и собственная голова напоминает ей игрушечный пластиковый чайничек красного цвета, с которым она играла в детстве в ванне и обожала, погружая его в воду, наблюдать, как во все чайниковые отверстия заливается вода. «Голова-чайник — это ужасно», — говорила она себе, и вопрос снимался. Но, на самом деле, было что-то еще, что мешало ей реализовать, казалось бы, такое простое желание. Она боялась потерять контроль. Даже на время. В море или озеро она, в зависимости от настроения, могла входить не спеша, наслаждаясь меняющимся прикосновением воды, с каждым новым шагом увлекающей ее все дальше и дальше, а могла с разбега кинуться в воду, прожив всю палитру ощущений за одно мгновение. Но прыгать в воду вниз головой не решалась. «Видимо, все дело в голове», — поняла Ольга. Значит, голова с мозгами для меня дороже всего! Головой рискую в последнюю очередь. Тело не жаль, пока голова сверху. Если тело выжило и справилось — можно и голову опускать. Вот ведь до чего любимая голова додумалась, лишь бы оправдать собственные страхи. Сразу вспомнился любимый печально-ироничный Ходасевич: «Счастлив, кто падает вниз головой, // Мир для него хоть на миг, а иной…» А я так и не рискнула головой ни разу! Может, этот «иной мир» и впрямь стоит того, чтобы рискнуть. «Я подумаю об этом завтра», — поставила она многоточие в рассуждениях, как делала всегда, когда заканчивались входящие данные, и мысль заходила в тупик.

Бассейн не море, и Ольга прыгнула с бортика в воду ногами вниз. Даже шапочка не намокла. Лишь несколько брызг повисли на лице. «Вода — эмоции, и я их боюсь!», — не дожидаясь завтра, пришло озарение и стерло многоточие. А Лиля не боится, смело ныряет и купается в собственных эмоциях. Восхищаюсь такими — живут полной жизнью. Приедет — поговорим об этом… Ольга плавала больше часа, пока азарт движения не сменился желанием лечь на воду и ничего не делать. «Пора спать», — услышала она собственное тело и не стала ему перечить.

«Даша, наверное, давно спит», — вспомнила она про коллегу, проходя мимо дверей ее номера. Теперь она чувствовала, что должна всегда держать Дашу в поле зрения, по крайней мере, пока они не вернутся в Москву, и этим снова не займется ее мама. Было в Даше что-то детское и беззащитное, что она пока не научилась глубоко прятать, особенно, когда рядом не было родителей.

Ольга вошла в свой номер. Первый семинар будет только завтра вечером. Утро и день принадлежат ей. С чувством приятного ожидания она бросила взгляд на освещенный пирс и решила утром, до завтрака, непременно спуститься на берег. Она любила дни, которые могла планировать сама, в собственном ритме, потому что у нее всегда было так много планов и стремлений, что подстраиваться под других людей значило — терять время. Выручала Лиля, всегда готовая подменить и выручить подругу. «Какие мы с ней все-таки разные...» — подумала Ольга, засыпая.

На море Ольга по какой-то неведомой ей причине всегда просыпалась раньше обычного, во сколько бы ни закончился предыдущий день. Волна шуршала галькой сквозь открытое окно, набрасываясь с жадностью на берег. «Здорово!» — первое, что почувствовала Ольга, проснувшись.

На берегу было пусто и ветрено. «Штормит», — объяснила она самой себе и села в любимую позу полу-лотоса, как она его называла, или не до конца, неверно выполненного лотоса, как сказал бы любой инструктор по йоге. Удивительно, но именно эта поза приносила с собой внутреннее равновесие, физический комфорт и ощущение полной свободы. До лица долетали прохладные брызги воды, подтверждая, что все вокруг — настоящее: и рассвет, и море, и она сама в полу-лотосе с закрытыми глазами. Но медитировать не получалось. «Как там дома? Не забыла ли Карина доделать презентацию по истории?» — с тревогой думала Ольга. После завтрака нужно обязательно им позвонить. Следом пришла счастливая мысль о вечернем приезде подруги, которая должна была расставить, как она сказала, все точки над i в своих отношениях, вот только Ольга забыла уточнить, в которых и с кем на этот раз. Но приезда Лили ждала с нетерпением. Обычно они виделись ежедневно, и за три дня Ольга соскучилась. Потом она подумала о предстоящем тренинге, о новом клиенте на упрощенке, о московском метро и о том, как в детстве приезжала в Хосту с родителями.

Шуршание гальки изменилось. Ольга открыла глаза: в нескольких метрах, справа от нее сидел молодой человек в позе истинного лотоса, красиво сложив длинные пальцы русской щепотью, устремленной к небесам. Видимо, он был здесь сразу, просто сейчас решил сменить позу. Отсюда другой звук гальки. «Как же я его сразу не заметила? Это уже второй раз за поездку», — вспомнила она тихо сидящего в вагоне-ресторане Платона. С медитацией сегодня не складывалось, и она посмотрела в сторону йога. В отличие от нее, любительницы, этот был профессионалом, и проблем с медитацией у него явно не было. «Наверное, он ничем кроме любимой йоги по жизни не занимается…» — ни в какой другой роли представить его у Ольги не получалось.

Лиля бы на ее месте, сразу, без сомнений и не задумываясь, бросила бы свою медитацию и направилась в сторону мужчины. Ольга же наблюдала краем глаза, боясь помешать медитативному священнодействию. Одухотворенный длинноногий йог неожиданно встал и пошел к ней сам. Ольге в этом почему-то всегда везло: те, кто был ей интересен, сами начинали разговор, на который она никогда бы не решилась. Звали его Игорем, ему было явно не более тридцати. Индекс массы тела намного ниже нормы из-за высокого роста, русые волосы зачесаны назад. Игорь поздоровался с приветливой улыбкой и спросил что-то очень естественное, что легко спровоцировало её на искренний ответ. «Здорово уметь так поворачивать разговор, — подумала Ольга, — дается же такое». Она давно поняла, что подобные вещи либо даны с рождения, либо отсутствуют. Всякие тренинги по их наработке дают поверхностный результат. Нервное напряжение, с которым человек достигает цели, явно того не стоит. А инстинктивная естественность не достигается.

— На отдыхе? — дружески поинтересовался Игорь, словно они были случайно встретившимися приятелями.

— На тренинге, — поддержала приятельский тон Ольга.

— Не по йоге случайно? Лотос надо бы подправить…

— Нет. Не люблю, когда меня правят!

— Я пошутил — хотел проверить, что у тебя в Анахате.

— И что у меня там? — отгораживаясь невидимой стеной, язвительно спросила она нового знакомого.

— Ничего — улыбнулся он благотворительно.

— Вот и замечательно, — выдохнула она, расслабляясь.

— Это значит, что пустота, энергетическая дыра, которая пожирает энергию из других чакр, обессиливает тебя.

«Точно, типичный интуитив», — напомнила Ольга самой себе первое впечатление.

— Ты давно занимаешься йогой? — спросил примирительно Игорь.

— Вообще не занимаюсь, — Ольга сама не заметила, откуда на поверхность вылезли по-детски обиженные интонации.

— А зачем тогда в лотосе мучаешься?

— Это моя любимая поза, и она не имеет к йоге никакого отношения.

На самом деле Ольга пару месяцев успела позаниматься йогой в спортклубе недалеко от их консалтинговой фирмы вечерами после работы. Ей все очень нравилось. Она любила делать что-то вместе с другими. И она, наверное, до сих пор бы туда ходила, — спортклуб работал, как и прежде, — но неожиданная беременность сделала из нее нерадивую ученицу: Ольга стала засыпать в любой позе, а не только в шавасане. Из лучшей ученицы она скатилась в отстающие, а этого она перенести не могла и потому ушла. Она собиралась потом вернуться. Но так и не вернулась. Сначала купила самоучители и занималась дома. Посмотрев несколько роликов в интернете, где йогиня на восьмом месяце лихо стояла на голове в «березке», решила, что еще пару месяцев йоги ей точно не повредит. Но она была слишком благоразумна, чтобы так и видеть, как в «березке» малыш заматывается в пуповине: одинарное обвитие, двойное, тройное… — она ощутила беганье мурашек и завязала с йогой навсегда. И только злополучный полу-лотос остался с ней до сих пор. Правильного лотоса она тоже как-то опасалась, хорошо зная, как непредсказуемо вертлявы коленные суставы, и никогда не рисковала там, где в этом не было необходимости. Но это и правда была ее любимая и самая комфортная поза с детства, без всякой йоги. В ней она чувствовала себя открытой к общению и, одновременно, защищенной. Дома она добавляла к этой позе любимый молочный улуни могла вечерами восстанавливать душевное равновесие.

Только вот Олег почему-то очень сердился на ее «занятия йогой», как он называл минуты Ольгиного отдыха и всеми способами пытался их прервать. Этого Ольга никак не понимала. «Я же не мешаю ему заниматься тем, что ему нравится, — пыталась она проговорить проблему с Таисьей Львовной, — почему он не уважает моих интересов?» — «Просто у него нет никаких своих интересов, а ты этого не замечаешь!» — пыталась та открыть дочери глаза. Олег, и правда, кроме ужина и телевизора ничем  по вечерам не интересовался. В юности Ольга вообще не представляла, как можно выйти замуж и полностью отказаться от личного времени и пространства. В детстве она часто говорила маме, что замуж точно не пойдет, а будет великим ученым, купит себе зеленую лампу и сделает гениальное открытие, которое непременно спасет весь мир от какой-нибудь страшной, неизлечимой прежде болезни. «А муж будет в этом только мешать!» — заявляла она важно. «Но муж может и помогать. А личное время и пространство нужно всем, и мужьям тоже», — успокаивала дочку Таисья Львовна. Но Ольгина жизнь показала, что это не всегда так, а может, просто не у всех так, или только у нее, Ольги, не так. Но не так — точно.

Но всего этого новому знакомому Игорю она почему-то не сказала. «Может, какая-то из детских проекций сработала, и я перенесла на него свою обиду?» — задала она себе психоаналитический вопрос. Ольга чувствовала, что Игорь человек интересный и необычный. Но не ее человек. Доверия не сложится. И она сразу увидела, картинку их будущего общения: даже то, о чем будут говорить, в каких моментах возникнут разногласия, в каких — взаимопонимание, даже то, как будут спорить, гуляя по Арбату.

— Кстати, а ты сам откуда? — опомнилась Ольга и стряхнула навязчивое видение будущего.

— Из Москвы. Веду обучающий тренинг по йоге. Хочешь, приходи? — вручил Игорь рекламный листочек.

И только в этот момент Ольга поняла, где корень возникшей в ее душе детской обиды к ни о чем не подозревающему Игорю, и почему для него она ограничилась версией номер один. Он даже не спросил, на какой тренинг приехала сама Ольга! Поэтому Ольгин автопилот квалифицировал Игоря как капсулированный тип личности, до конца познавшей себя и свой Путь, и  нуждающийся в других только как в учениках, но не в учителях. Если мое собственное мнение мало интересует собеседника, зачем нам вообще общаться? Информацию проще получить из книг или интернета: объективнее и быстрее. И подобные люди интересовали Ольгу только как источники информации. «Диалога здесь не получится», — мигнул красной лампочкой автопилот.

Такая же лампочка зажигалась, когда она начинала общение с мужчиной, а тот видел в ней только женщину. На эту тему автопилот был натренирован еще с юности. «Да какая тебе разница? Внимание и кошке приятно», — перефразировала поговорку Лиля. Сама Лиля радовалась любой возможности пообщаться с людьми, не важно с какого аспекта начался взаимный интерес. Ольга тоже была женщина. И ей по-женски было приятно любое мужское внимание, но это как цвет стен в поликлинике: здорово, если того цвета, что нравится тебе, и плохо, когда цвет неприятен. Но не более. «А поговорить?» — цитировала Ольга известный анекдот, споря с подругой.

— Я не хочу никого обманывать. Хочу сразу расставить все точки над i, — объясняла она свое разочарование по поводу однобокости мужского интереса.

— А ты не боишься, что со своими точками ты больше напоминаешь больную ветрянкой, чем интересную собеседницу? — не сдавалась подруга. — Ты сначала сама дезориентируешь собеседников-мужчин, потому что выглядишь даже чересчур женственно и привлекательно, а не как полагается синему чулку, а потом, когда мужчина среагировал на тебя по-мужски, ты проводишь суровый отбор на бесполое, высоко интеллектуально-духовное общение. Это нечестно и жестоко. Не находишь? — Лиля редко говорила столь прямолинейно. Видимо, вопрос для нее был принципиальным. — Внешне ты  как обычная нормальная белая и пушистая вуменша, а внутри беспокойный исследователь. Кому это понравится? Большинство мужчин и в друзья таких зануд не берут, не то что в спутницы жизни.

И Ольга согласилась с подругой во всем, кроме одного пункта: она все равно считала, что если женщина не видит перспективы личных отношений с этим мужчиной, она должна ему об этом сообщить каким-либо способом, чтобы не обмануть его ожиданий. В этом ее было не переделать.

— А если ты передумаешь в процессе общения, — женщины ведь так непредсказуемы?! — держалась Лилька за свой кокетливый сценарий.

— Вот из-за таких непоследовательных, как ты, на женщин и повесили этот малоприятный ярлык, — не сдавалась Ольга.

— Зато ты до сих пор одна со своей принципиальной разборчивостью, —  зло резюмировала подруга.

— Просто я не хочу больше разбрасывать отражения собственной души по разным людям. Я хочу вся принадлежать одному мужчине. Обеими своими версиями. И вообще всеми версиями, которые во мне еще откроются. Всей душой и всем телом. Просто найти своего мужчину и делать его счастливым каждый день.

— Не забудь добавить, что он должен пройти строгий отбор — твой и твоего автопилота, а это почти невозможно. «Главное, чтобы человек был хороший», —  явно не из твоей оперы. А годы уходят…

— Ну и что. Годы счастью вовсе не мешают. Я не тороплюсь. Главное, что я найду его. Когда и где — не так важно.

— Так пока ты его ищешь, может, пообщаешься с кем-то еще?

— У меня так не получается. Я пробовала. Я много общаюсь, но дружески.

— Ты неисправима!

— Замуж точно больше ни-ни, — отмахнулась она от Лильки.

— Ню-ню, — улыбнулась та.

Лиля умела чувствовать будущее без всяких видений и деликатно молчать об этом до поры до времени, позволяя событиям свершаться самим, удовлетворенно наблюдая. В отличие от Ольги, которая, как только что-то видела, узнавала по своим каналам шестых чувств, считала своим пионерским долгом поделиться с тем, кто, как ей казалось, был в этом заинтересован. И набивала этим немало шишек. Она много раз говорила себе, что это последний раз, что у нее, как у Лили, тоже получится хранить выдержанное взрослое молчание. Но именно это ей не давалось. Здесь она чувствовала себя неисправимым, безнадежным ребенком. Она словно не знала, что делать с открывшимся знанием: врожденная ответственность не давала отмахнуться, а вынуждала принимать обязательства — ведь речь шла о других, а не о себе самой. А Лиля, словно сверху, спокойно наблюдала за другими и знала, что для них в данный момент лучше, а что – нет. А потому была взрослой и спокойной.


Ольга обещала Игорю заглянуть на его тренинг при первой возможности и отправилась в отель завтракать.

Даша уже сидела в ресторане за столиком. Она никогда не была в Хосте и собиралась до начала семинара погулять по городу.

— Здесь почти нечего смотреть, — предупредила ее Ольга.

Но в Дашиных глазах было столько детского предвкушения, что она не стала продолжать.

— Хочешь, прогуляемся вместе? В бассейн я могу сходить и ночью, — предложила она Даше.

— Здорово!

За час они обошли не только центр, но и весь поселок. Самым привлекательным в Хосте Ольге казались лишь горы и море. Горы Северного Кавказа вообще представлялись ей сказочным миром среди обычной нехитрой провинциальной жизни. А местные жители их совершенно не замечали. Точнее привыкли, что они просто есть и все, как стены в доме! На одном из прошлых тренингов она разговорилась с девушкой из Владикавказа. И когда Ольга восхищалась кавказскими горами, та сказала: «Да, я тоже к ним привыкла. Когда была в гостях в Ставрополе, в полях без гор чувствовала себя беззащитной, что ли…» Ольгу же горы пленяли тем, что издалека казались ровными зелеными громадинами. Казалось, можно забраться на вершину, а потом просто скатиться вниз по склону. Вот такая несуразица лезла в голову, когда она смотрела на них из окна гостиницы. Но когда подходишь к ним близко и, погрузившись в их прохладную лиственную чащу, начинаешь подниматься по тропинкам наверх, попадаешь в волшебный мир, где за каждым кривым деревцем мерещится лесной гномик. Где струи неожиданно возникающих водопадов кажутся целебными, а бирюзовая вода в лесных озерах чудодейственной. Ольга могла целый день и даже дольше бродить горными тропами, собирая кизил с кривых кустиков, ежевику на солнечных полянах. Она обожала бродить без указателей и тропинок в обуви, надежно защищавшей от змей, чтобы неожиданно набрести на небольшую плантацию краснодарского чая, который ценила за терпкость и какой-то особый пыльно-пепельный привкус просто потому, что сама видела, как он растет. От этого казалось, что она как-то связана с ним, словно участвовала в его выращивании и знает о нем больше, чем все остальные, словно они соединены незримой энергетической ниточкой. Когда она заваривала в Москве такой чай, то душой уносилась на любимый Кавказ, подпитываясь его разреженной энергией и солнечным позитивом.

Она вообще умела легко перемещаться в визуализированных пространствах, насыщаться необходимым эмоциональным состоянием и переносить его в настоящую реальность. Это здорово помогало ей не сойти с ума от длинного списка обязательств. Ольга научилась этому сама еще в детстве, интуитивно. Но однажды прочитала, что это один из классических видов медитативной практики, которым не так просто овладеть. «Смешные», — подумала она, читая, и улыбнулась. Она вообще легко перенастраивала свое эмоциональное тело или прятала его вовсе. Ольга даже не задумывалась, зачем прячет эмоции, этим занимался автопилот. Когда она была еще маленькой, прятать эмоции посоветовала ей мудрая Таисья Львовна: «Чтобы не привлекать вампиров», — объяснила мама. Оле это показалось полной ерундой, но привычка прижилась.

Зато подружка Лиля всегда жила, как дышала. Вся гамма эмоций от минуса до плюса жила на ее обаятельном личике и, кажется, никогда ей не  мешала. Ну, разве что тогда, когда на душе у Лильки пели соловьи, а нужно было консультировать клиента по поводу нюансов заполнения налоговой декларации или посчитать прибыль предприятия. Соловьи разлетаться категорически не хотели и, унося в приятные воспоминания, периодически выскакивали из сердца: то немотивированной улыбкой во время калькуляции, то мечтательным взглядом в верхний левый угол. С печальными эмоциями Лиля справлялась легче, переводя их в рабочее состояние. Ольга тоже все хотела попробовать отпустить проявление собственных эмоций, но каждый раз в нерешительности откладывала до следующего раза.

Зато хорошая управляемость эмоциями помогала Ольге быстро переключаться с одного занятия на другое без ущерба для качества. Или после консультирования быстро отпускать поле клиента и возвращаться в собственное состояние. Ольга давно заметила, что когда знакомится с новым клиентом и начинает с ним работать, разбирая тонкости его предпринимательской деятельности, перед внутренним взором, словно фильм, перематывается вся его прошлая, настоящая и будущая жизнь. Сначала она решила, что так проявляется ее собственная фантазия. Хотя именно с фантазией у Ольги всегда были большие проблемы, точнее, ее просто не было. Совсем. Реальность перекрывала все визуализируемые образы. Но после беседы с клиентом, она понимала, что все, им сказанное, она увидела сама в виде фильма чуть ранее. И все бы ничего, но это значило, что и сюжет будущего, который она видела в следующих кадрах, тоже реален! Когда она впервые сопоставила эти факты, то даже обрадовалась: она может больше дать и сделать для тех, кто к ним обращается. Но поразмыслив, испугалась. Ей захотелось немедленно проверить: сбудется ли все то, что она видит в своих прогностических фильмах? Может ли сам человек при желании изменить свое будущее? Никому не хочется жить игрушкой в руках Судьбы, даже если руки эти заботливы и ласковы. Хочется самим принимать решения и выбирать Путь. Но еще страшнее мысль о том, что увиденная картинка собственного будущего может ей не понравиться. И что тогда, если она не в силах будет ее изменить? Как жить дальше? Зачем играть в пьесе, сюжет которой тебя не устраивает? Платон был прав.

Ольга заметила, что не каждый клиент запускал ее видео-проектор. Были люди, фильмы которых были настолько увлекательны и остросюжетны, что время просмотра пролетало незаметно, а ее пересказ увиденного был долгим и подробным. Это люди, мир которых по какой-то причине Ольге открывался и был интересен. А были люди, к миру которых было пробраться очень трудно, но именно они и были самыми настойчивыми в вопросах. Были и такие, рядом с которыми она не видела ничего. Таких было всего несколько человек на ее памяти. Кто был закрыт в этом случае: она сама и другой человек? — осталось для нее загадкой.

 

                                                           (Окончание следует.)

 

 

 

 

 

 

 

К списку номеров журнала «ИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNAT» | К содержанию номера