Явная доктрина

Явная доктрина

 

Хмуря брови,

говорит мне Абам:

Человек приходит из крови.

Обёртывает кровь свою

в полотнища красоты,

разматывает и протирает одежды,

множит стыд

и,

выпустив свою кровь,

утекает в её глубины.

 

Обращаясь ко мне, словно к сыну,

говорит мне Дохау:

Жизнь – это дыхание.

Мёртвые ныне там, где воздуха нет.

А без воздуха не взлететь.

Только падать.

 

Посмотрев на меня, как на падлу,

говорит мне Зоран:

Любовь – это указание.

Мы рождены для помощи Богу.

И любовь нам напоминает,

когда мы Ему нужны.

Говорит не познавший жены

Билос:

Грех, Черта, Закон, Честь –

буквы, которыми ангелы здесь

пользуются, ведая

друг другу свои печали.

 

Я отвечаю:

Ангелы похожи на рыб,

плывущих сквозь безвоздушный густой

чёрный кисель космоса косяком.

На стеллеровых коров,

не замечающих мёртвых.

Мёртвые слишком малы для них,

что пыльца.

Песня коров поднимает кольца,

и внутри кольца

носятся бессчётные орды.

У каждого мёртвого два пути:

встроиться в музыку ангельских голосов, пройти

через поток, прорваться обратно в плоть,

в соитие, в чре-

во,

либо впиваться в шкуру ангела, словно червь,

покрыть копошащейся коркой

толстую кожу межзвёздных стад,

множить свой ад.

 

Посмертно не встречу близких, но если я пронесу

вкус любви, не смешаюсь с прочими, что сосут

ангельский жир,

сохранится чутьё на звук,

смысл возвращения в миражи,

стану жив.

 

Абам говорит мне:

Плоть – этот сосуд.

Дохау говорит: Поэзия 

разрушает сердце.

Зоран говорит:  Профессия –

это забытьё.

Билос говорит:  Право –

это характер.

 

Я отвечаю:

Это всё не моё.

 

Я говорю им:

Границы нет.

Двери всюду.

Музыка – это свет

для пыльцы, кружащейся вокруг плывущих коров.

Душа незряча, но чует вибрацию,

из ковров

копошащихся

поднимается вверх

на родственный звук.

У живых есть уши, глаза, язык, нос,

кожа, по паре ног и рук,

органы для страсти,

что-то ещё внутри…

Мёртвые чувствуют только ритм,

всевозможныеунца-унца.

Счастье здесь.

И закон один:

подарить возможность

вернуться.

 

Тенсона

Первый голос:

 

– Никто не ищет истины. Глаза

любого существа глядят из тела,

которое среда облобызать

до содроганья мерзкого успела.

И чтоб от поцелуя защитить

подёрнутую ржавчиною щёку,

мы выпираем острия щетин

и терпеливо закрываем око.

 

Второй голос:

– Смешная, всё же, рыба – человек:

выпрыгивает из прибрежной пены

и бьётся на коричневой траве,

от боли загибаясь постепенно.

Случается, заметишь на бегу:

и эта рыба может быть счастливой,

когда она лежит на берегу

в невольном ожидании прилива.

 

Книга дождя

 

Светлой памяти Евгения Туренко

 

В предисловие ливня шагнёшь в натирающих бутсах

и пойдёшь сквозь страницы шуршащих под ветром кварталов.

Даже в мускулы воздуха мокрым лицом не уткнуться,

если майское детство пропахло нагретым металлом.

С тополиных рубашек летят, словно лацканы, ветви и ветви,

и от пыльной отары машины прижались к бордюрам.

Задираются майки, шевелятся деньги в конверте

и незримые черти проносятся по шевелюрам.

 

Несусветно толпиться под пластиком на остановке,

ожидая прихода трамвая, как Будды Майтрея.

Небо рухнуло оземь. Сегодня ты – божья коровка.

Никуда не лети. Всё само получилось хитрее:

новый мир вертикальной воды и пузырчатой тверди

и тебя исказит, начиная с предчувствия чуда.

Вместо бледной нимфеи раскроется в левом предсердии

золотая кувшинка – и нихт её вынешь оттуда.

 

Вот и в книге дождя пять страниц примечаний озона;

зазевавшись на радугу, не прочитаешь подвоха:

существующих лёгких не хватит для диапазона

атмосферы, звенящей хрустальней, чем ангельский хохот.

Опоздавшие капли собрали прощальную нежность,

на бегу (без объятий) ладошкой к щеке примагнитясь.

На последней странице, напитанной солнцем, конечно,

сам себе улыбнёшься, развилки не встретивший витязь.

 

* * *

Что видел я, раскрыв твою ладонь,

как поддевают раковину клада?

То шестилапый голубой огонь,

то маленького бога без оклада,

то сплющенную копию «Арго».

 

Я говорил тебе: Смотри, гребцы

напрасно вёсла опускают в кожу,

поскольку шкуры золотой овцы

среди твоих сокровищ нет. «Серёжа, –

ты отвечала: – Не обмолвись, цыц.

 

Не будет ни предательств, ни клыков,

Медея сыновей не обескровит:

плыть в никуда окажется легко,

с двойной мечтой о женщинах и крове».

 

Кораблик отпустили в молоко.

 

Плавание

 

Александру Павлову

 

от перемены мест

суммируется жажда

всего что не добрал

от перемены мест

почуяв норд-норд-вест

в начале чаял каждый

сховать себе добра

сыграв запретный квест

но вывернут баул

внехоженную скатерть

и проглотив протест

сквозь пальцы видишь ты

медлительных акул

и белоснежных скатов

низвергнутых с небес

в разинутые рты

 

гонимые тоской

мы вышли за пределы

фантазии отцов

и страха матерей

сияющий эскорт

сиятельного тела

несли ему лицо

над гривами зверей

 

по замыслу Творца

и по причине пьянства

забыт державный шаг

открыты двери в клуб

где выложил в сердцах

наличку оборванцу

и слушал не дышал

рэгтайм фригидных труб

 

в конце любой тропы

пусть даже будет пристань

охотничий азарт

спекается в понты

и проще всё забыть

как будто бы туристом

ты переплыл свой ад

и это был не ты

 

* * *

 

…всматриваясь в Бардо Тхёдол

Вадим Балабан

 

выскребаю отчаянье из волос

словно грязь или мелкие камни

 

побежала по стенам изморозь

ногти стали зеркальны

 

над кастрюлей бельё выгибали в жгут

эти белые слёзы помню

 

словно тысячи язвочек кожу жгут

никого не позвать на помощь

 

через мутные стёкла аэропорта

плавниками бью рыбкой гуппи

 

словно в ужасах нет никакого рта

то есть нагладко смыло губы

 

это если бы сам по себе квадрат

искривиться пытался в шар бы

 

если только жабры себе продрать

чем угодно хотя бы жабры

 

Письма из Вавилона

 

-1-

Ты замечала? хронометры в доме спешат.

Я протираю на полках стеклянных мышат

и нахожу твои баночки, тюбики, спреи.

47 раз я сегодня смотрел на закат.

Фазы луны за окном поменяли скорее.

 

-2-

Дом без тебя, словно книга без первых страниц:

нет жалюзи, заводные машинки мокриц,

чистых рубашек висит не разобран конструктор,

в туесе с надписью «Мёд» отсырел рафинад

и на столе дозревают квадратные фрукты.

 

-3-

Я по ночам слышу пение с кухни, когда

я остаюсь в одиночестве. Выйдешь: вода

точит ножи (метроном подростковой обиды).

Из недосказанных фраз я сложил реферат:

твой Гераклит убедил моего Парменида.

 

-4-

В день, когда мы заказали в «узбечке» долму,

я произнёс, отложив кулинарный талмуд:

я бы хотел этой жизни остаток с тобою...

Не возвели на одном языке зиккурат

(впрочем, название можно поставить любое).

 

-5-

Как ни крути – моя жизнь превращается в шар.

Ты береги себя там, дорогая Иштар,

в лязге и дрязгах газонокосилки оркестра.

Да сохранят твою музыку Тигр и Евфрат –

на берегах для неё не оставили места.

 

 

 

 

Ознакомиться с пдф-версией номера вы можете по ссылке:

http://promegalit.ru/modules/magazines/download.php?file=1501441081.pdf