Владимир Алейников

Неизданные стихотворения

 

В семидесятых годах минувшего века я семь с половиной лет бездомничал, скитался по стране. В этот сложный период были у меня огромные утраты моих текстов. Многое считал я безнадёжно пропавшим. Время шло – и всё в нашей стране стало меняться. Настала пора свободного книгопечатания. Возникла возможность издать мои книги стихов. И в 1989 году я подготовил к изданию том стихотворений и поэм «Отзвуки праздников» (1969–1973), предисловие к которому написал Александр Величанский. К сожалению, том этот был неполным. Немалого количества стихов не было в нём. И я нигде не мог их найти. Поэтому «Отзвуки праздников» были изданы в 1990 году в неполном виде. В 1991 году, когда я поселился в Коктебеле, у меня открылась вторая память и я стал вспоминать давние свои неизданные стихи, а потом и записывать их. Некоторые мои тексты в девяностых вернули мне друзья, сохранившие эти рукописные и машинописные листки. Надеюсь, что-нибудь из прежних моих писаний и в дальнейшем вспомнится или найдётся.

 

* * *

Это снег обескровленный вымок – 

и не в силах уже побелеть

принимает послушно как инок

для ослушника лишнюю плеть

 

не иначе как в тягость сродниться – 

избежит подзадоривать рань

где весна что ни день то зарница

где земля что ни тлен что ни длань

 

обеспечить подобное просто – 

надо сразу себя сохранить

чтобы радости мерить по росту

чтобы редкостей связывать нить

 

ничего что подобное смеху

ручейком пробежит по следам – 

это разности доброе эхо

это я никому не отдам

 

никому не придётся оставить

втихомолку знакомый секрет

а согретое можно прославить –

ведь запретного попросту нет.

1969

 

В июне

I

Где крыши рывок ниоткуда,

Гряди, ожидание чуда,

Гляди, повсеместное, знайся,

Да с нами не к месту не лайся – 

И я посвящаю чащобе,

Сгущенья трущобе, – ещё бы! –

Желания малую долю,

А там оглянуться позволю.

 

Смотри же – иль, может, не надо? – 

Исчадье кирпичного чада,

Початки чугунного лома, –

Изломаны линии дома – 

Он был сумасброден, нетоплен,

Накапливал воплениц толпам,

Наяривал, точно шарманка,

Неровного танго приманку,

За слогом не зная погони,

Жильцов он творил на жаргоне,

Без складу, и ладу, и блеска,

Отдёргивал он занавески, – 

И выгадал быт приземлённый

И голод любви утолённый.

 

Теперь его нету в округе – 

И только деревья упруги,

И только ограды нестроги, – 

И что-то пропало в итоге.

 

Брели мы с тобою средь прочих

Домов и кварталов рабочих,

А рядом елозил трамвай колею, – 

И чуял я правду твою.

 

II

 

Фонарик такси – не везёт – 

Так, значит, туда завезёт,

Куда не добраться пешком нам, – 

Колёса скруглившимся комьям

По первое всыплют число, – 

Пространно дорог ремесло:

Шипящее шкурой асфальта,

Стеклянной изрытою смальтой,

Глотающей тёмный бензин,

Растягивать слово «вези».

 

Сторонник идей Гераклита,

Шофёр признаётся открыто:

«Всё движется в нашей Вселенной,

Меняется в сути нетленной».

 

А я утверждаю, немея,

Сторонник идей Птолемея:

«Земля наша в центре – мы люди на ней – 

Давай-ка закурим – да жми посильней».

 

Да только мелькают в стекле приоткрытом

Почтенные звёзды – но с ними мы квиты,

И столбик давления, вечно колеблем,

Парадную греблю устроил бы стеблям.

 

И нам не укрыться от ветра такого,

И нам не повесить над дверью подковы – 

Побега препона, как запона, жмёт – 

Но кто-то кого-то ведь всё-таки ждёт!

 

Поэтому руку целую ночную

И света в окошке твоём не миную –

На очную ставку с малейшим теплом

Вхожу в неухоженный дом.

 

III

В щебетании птиц иль привычек

Да в мелькании лиц крепостных

Я увижу без всяких кавычек

Возрожденье законов иных,

Зарождение редкого строя,

Вздохи чуда и чувства стезю – 

И настолько иное открою,

Что постигну отзывчивость всю.

 

Утверждая, рождая, живея,

Обещая, считая, грозя,

Не настолько я, друг, сожалею,

Что былое увидеть нельзя,

Не настолько напасти опасны,

Не настолько глаза велики – 

Да и страхи отнюдь не прекрасны,

А запасливы и далеки.

 

И позиции наши увидев,

Где за бруствером бред или брод,

Улыбнулся бы просто Овидий

И прошёлся назад иль вперёд,

И конструкции вечного скетча

Отрицая, как цапля кровать,

Не подумал бы, с кем бы тут лечь-то,

А пошёл бы на стол накрывать.

 

Ты прости меня, вещее слово, – 

Я и сам теснотой заболел,

Потому что ни вешнего зова,

Ни зари сохранить не сумел,

Но оставил, как след для расплаты,

Небывалые проблески платы – 

Или слава воспринята мною,

Как отринутое иное.

 

И земное, как иней, тает,

И со мною, как ныне, тужит,

И оплошностей всем хватает,

И читают, и свечи тушат,

И летает над прудом галка,

И воронам бранить не жалко,

По утрам да пораньше, как водится, – 

Пресвятая спаси Богородица.

 

И от книги полночно тихой

Некий вихрь восстаёт, как знахарь,

И подобно часам, не тикай,

И не охай – не плут не хахаль – 

И хвалёные струны грея

От охраны рукоприкладства,

Проводи меня к той аллее,

Где песчинки – личинки братства.

1972

 

* * *

 

Невнятность

листопад завершённый подобно падению снега

непонятность оправданность верность пора прошагать

 

незаметность постичь или в чаще заблудшей пристроить

что могло пережить или чаще забыть второпях

 

поднимается смаху подобное смеху и светит

оплывающей памятью тужит и тужит подчас

 

я не вижу ни зги ни мгновенья ни ласточки даже

я умею себя перестроить и дальше понять

 

это память вернулась из лет мимолётных и прошлых

и прошедшему дань даже в нас не могла воскресить

 

это светит ночник и сова отзывается так же

как пора повернуться спросить понадеясь уйти

 

вот и ночи качаться порой суждено

и всегда остаются при ней ненагляднее лиха

и всегда мы умеем обнять не унять победить

 

сто размеров и страхов невидимой тают удачей

и всегда остаются ручей и Число и тепло.

 

1972

 

* * *

О годы ушедшие! – всё трын-трава

мятущейся дружбы держава – 

пусть в синих троллейбусах едет Москва

ведь пел про неё Окуджава

 

гитарною поступью пальцев мелькай

гортанною пустошью слова – 

к чему примыкаешь? а ну привыкай!

пускай не заметят основы

 

вчерашние мальчики ныне мужья – 

семейственность их круговая

не только привычна – не то чтобы я

куда-то бежал напевая

 

вот так и бегу – да у Бога спроси

у города вырви рыданье,

локтей не кусай а давай раскуси

спесивое с высью свиданье

 

тумана излишки орешек пустой

стаканы в строю пустяковин – 

минувшее бродит – стопа под пятой –

ступай! не с таким познакомим

 

строптивое ропщет – считай его днесь

средь грозди разбросанной реже – 

ни ягоды снова которую есть

не станешь в краю побережий

 

так радуйся моря бывалого грусть!

куда тебя нынче отправить?

не ведает груз что ни уз – – ну и пусть –

хорошее надо оставить

 

внимая заставить немое отдать

застать понарошке не ново – 

о как незаметно придёт благодать

и как неизменно сурово!

 

1972

 

* * *

Как бы нам настолько незнакомым

что и впрямь окажемся ни с чем

это время вынести влекомым

невесомым сонным насовсем?

 

никому не выскажешь – но вылив

из кармашка ревностного знак

пусть очнётся тихо опостылев

тополь мешковатый как пиджак

 

отозвалась лета мягкотелость

никогда не скажешь что нигде – 

озорному месяцу хотелось

пробежать по взмыленной воде

 

хата к хате строились неловко

встали мальвы низко и светло – 

и жила широкая сноровка

и росло и ширилось тепло

 

вот и цвет неяркий безымянный

да трамваев редкий перехлёст – 

я и так скажу – кому багряный

а кому багровое до звёзд

 

пусть тогда прощально и безропотно

бьют рассветы в розовый набат – 

я и так скажу – кому без опыта

чёрт-те что сумев наговорят?

 

но поверь – в неузнанности цепкой

каждый шаг – челом тебе! челом! –

обернётся видимою лепкой

ожиданьем полон и теплом.

 

1972

 

* * *

Расцвела островами Нева – 

и над нею конечно над нею

всё сильнее болит голова

ясновиденье станет сильнее

 

как в бессонном чаду анфилад

проясняются судьбы неровно

потому что не так уж и рад

а отчаянье это бескровно

 

как играет волна и клянёт

несусветного времени гнёт

как рыдает она и тревожит

неизбежное – что же! быть может!

 

как шумит за листвою листва

как трамвай перекатывал плавно

неумелые наши права

облака над Невою державной

 

прощевай и лазури тверди

что у тверди своя же изнанка

поскорее себя находи

сознавая своё спозаранку                                      

 

и навечно вздымая как жезл

соглядатайство города с лесом

непредвиденный шороха жест

ограничится просто навесом

 

и как шины шуршат впопыхах

как решенье порой разрешимо

не останется спешки в стихах – 

и бегут по дороге машины.

 

1972

 

Ода

 

До вечной встречи в небесах

осталось ровно полчаса – 

воздвигни сутолоку всех

на безотрадные весы – 

ни виноградная лоза

ни отправная бирюза

ни приуроченное за

не отвернут косы

 

но станет попросту ясней    

доставит хворосту грустней

заменит яростью тесней

и разожжёт костёр

всё то что выбилось сквозь лик

всё то что горестнее книг

и не напраслиною вмиг

ступает до сих пор

 

всё это выживет как даль

ограду вышвырнет свою

всё это слышит как рыдал

у криворучья на краю

всё это сучья и столбы

меняет нынче на грибы

и процветает босиком –

напрасно с вами незнаком

 

не знаю где но здесь в лесу

не чьё-то лишнее несу

не стану знать а стану зреть

останусь зрение смотреть

ступени мокрые пройти

вдобавок мохом зарасти

кому не лень придут встречать

на стане ближних замечать

 

озёр рыдающая плоть

морей ликующая гладь

речная глубь и благодать

стекающая высь

голубоглазая вода

не подобает никогда

невероятное испить

как спит на ветке рысь

 

как шерсть кипит и ждёт сосуд

иль как песок шероховат

не пригласят преподнесут

а ты не виноват

как едет поле по гульбе

как нынче сам не по себе

съезжаешь к тихим мотылькам

ты для себя остался сам

 

как пахнет хвойная метель

как изгаляется ковыль

как дремлет пыль и стонет хмель

себе теперь поверь

как гром грохочет по кустам

как грех представится простым

как забываются в пустом

признания потерь

 

мы слышим видимую суть

её прошу не позабыть

но парики Елизавет

пора остепенить

стаканы сохнут и молчат

вокруг великое кричит

и за незримостью кручин

судеб смеётся нить

 

и нет ни слова ни добра

а теплота не подведёт

и проходимцем ввечеру

мелькнёт видение карет

и никого не укорит

накуролесит второпях

необозримее слепых

прибоя дым как вскрытый пах

 

я помню запахи поры

где были вредные добры

где грусть в горсти кидалась враз

и это было не про нас

не пронеслось а пролетело

засим осталось где-то в Туле

болит затылок непричастный

совсем задумавшийся честный

 

и это называть ли счастьем

когда теперь скажи по чести

я вижу кости и мониста

и стойкий голубь ворожит

слетают лихо эполеты

на вицмундиры бросим лето

не забываем мы полёты

пускай тоска брюзжит

 

в хорошем доме пахнет мылом

в прекрасном доме пахнет мелом

а в самом лучшем неумелым

позволь ему цвести

где губы тянут и смеются

где можно просто обогреться

где можно в прошлое зарыться

и за горением грести

 

как много лодок накидали

как мало вёсел в самом деле

как быль влечёт в стволе измятом

да зверь дрожит в дупле

как боль проносится как ветер

спокойно выберет фарватер

как тикают часы простора

букашка на столе

 

как плачет Русь среди чухонства

как зарывается Украйна

как загораживаешь крылья

смущением объят

не много ль на душу Карелий?

не мало ль набело умелей?

не хочешь наглухо так лопай

мой друг и брат

 

и похвала за похвалою

вовсю становятся смелее

когда-то злые тяжелеют

перебирают счёт

читают прошлое не просто

а ну сними размеры роста

с креста иль с крыши или с места – 

вокруг Нева течёт

 

и всеми собранные гости

и живописцы нашей вести

и птица юная и луки

стрелков расстреливавших нас

на вас смотрю почти причастен

и благодарности по части

не выживания а чувства

примите в этот раз

 

резва настойчивая сила

посевы скашивают сёла

а нас наверное спросила

о многом слов неверных зыбь

но правомерно задыханье

дохода в собственном дыханье

и нам скажу до одуренья

достаточно сих глыб

 

голубка верная не дремлет

а мир по-прежнему приемлет

безукоризненно как жала

трамвая рельсы расслепят

следы слипаются и лупит

по крышам нашего участья

непрекращающийся лепет

угомонившее как сад

 

ведь это я над миром рею

ведь это я отраду рою

и безотрывным но тревожным

земное сделаю возможным

и так тирады повторяли

как нас турили да швыряли

и так не сразу проверяя

ты парус вывесил на рею

 

и за мостом своим с мечетью

читая чопорность зачатья

воспримет частное значенье

и ждёт волна

и замечательное свойство

пора не чествовать отчасти

а доверяться словно действу

всему сполна

 

и город радуги и горя

не обойдёт ни в коей мере

и нас вовсю живущих в мире

июльских радостей своих

и так не к спеху огорчаться

что неохота мне прощаться

и я пою хоть эту малость

как зов земель иных.

1972


Продолжение подборки «Неизданные стихотворения»  Владимира Алейникова – в следующем выпуске «Особняка».

К списку номеров журнала «ОСОБНЯК» | К содержанию номера