Уязвиомость. Стихотворения

* * *

Такая во сне уязвимость,

как будто бы сняли с меня

ладони Божественной милость

среди бесконечного дня,

 

в котором ни ветки, ни птицы,

ни тёмного дома вдали...

Но можно и здесь заручиться

угрюмой поддержкой земли.

 

Но можно и здесь надышаться

игольчатым воздухом впрок,

на гиблом ветру удержаться

за светлый репейный комок,

 

его золотые ресницы

в руке шевельнулись моей,

 

чтоб в линию жизни вцепиться,

не дав улетучиться ей.

 

* * *

 Из какого глядим мы покоя,

если в злой суете бытия

вдруг на нас налетает такое:

«Боже мой, что здесь делаю я?!»

 

Из какой тишины безмятежной

слышим гам у базарных ворот,

лай собак, одинокий неспешный

захолустного времени ход?

 

Значит, кто-то берёт нас легонько

в чудотворное небо своё

на секунду нездешнюю, только

нам до смерти хватает её.

 

Голем

 

...А на лбу у него светится слово «ЖИЗНЬ»,

 в голове – стекляшка, в груди – лоза.

 – Вот слеплю, и будет он нам служить, –

 говорит мне сын, тревожны его глаза.

 

–  Будет нас спасать от любой войны,

будет гнать подальше от нас беду.

– Саша, сколько света и тишины

вон, в апрельском облаке и в саду.

 

Дался тебе этот глиняный истукан!

Вон, перо спускается по лучу…

 

Ухожу.

Наливаю вина в стакан.

И курю, и думаю, и молчу.

 

 

Сказочка про пулю

 

Пулю, в сердце выпущенную из ствола,

озарило вдруг, что она – пчела,

что лететь назначено ей Творцом,

а не тем, кто форму залил свинцом,

кто спустил, не дрогнув, тугой курок…

И летит она, потому что срок

сквозь тишайший воздух,

домашний дым

ей нестись к подсолнухам золотым,

пить нектар, возиться в сухой пыльце,

и затихнуть вечером на крыльце –

на летке родимом в косых лучах,

чуя запах мыла, сырых рубах

со двора, где после дневных сует

все за стол садятся,

и смерти нет.

 

* * *

 Он говорит, смотря на осенний куст:

«Листья везде опали, а этот себе горит.

Воздух окрестный тёмен уже и пуст,

а здесь, на холме, свет-то какой стоит!

 

Словно со всей округи кто-то принёс свечей

и язычков печного трепетного огня.

Словно бродил я долго где-то среди ночей,

и подошёл к окну дома, где ждут меня.

 

Будет мне в нём светло, буду я в нём любим,

будет совсем не страшно

вслушиваться в темноту».

 

Он отворяет куст, входит, чтоб вместе с ним

жить от листа к листу.

 

 

 

* * *

И в слово лёгкое вместишь ты напоследок
косматый промельк придорожных веток,
на пальце мёд и варежку в снегу…
Куда-то вдаль над местностью печальной
оно плывёт ладьёю погребальной,
а ты в траве сидишь на берегу.
Но будет день и будет ночь кривая,
и ты пойдёшь, пути не разбирая,
водой ли, глиной, воздухом во мгле.
А там зима растёт из рукавицы,
и снег встаёт, и вспорх синичий длится,
и твёрдый мёд сияет на столе.