Юрий Казарин

75 + 2 = 1: Об Антологии В.О. Кальпиди (“Современная уральская поэзия ”)


Начну с этики. Автор этой рецензии есть один из участников анализируемой / оцениваемой Антологии. То бишь гипотетически является, безусловно, заинтересованным лицом. Лицом, так сказать, “публикационно, издательски” коррумпированным. Более того, пишущий эти слова лично и хорошо знает автора Антологии и ее издателя и открыто восхищается его антологической / “собирательской” / издательской деятельностью. А также явно симпатизирует некоторым авторам Антологии и откровенно любит их стихи. Таким образом, гипотетика рушится, и сочинитель рецензии предстает (хотя бы перед самим собой) весьма сомнительным — в сфере объективности — субъектом, верить которому (и доверять его оценкам) будет трудновато.

Что ж, имея немалый опыт литератора и одновременно сочинителя научной прозы, я попытаюсь преодолеть аксиологическую шизофрению, исключив себя (мысленно, психологически и вообще ментально) из Антологии, убрав подборку своих стихов со стр. 124–128 и заметку о себе, написанную Алексеем Котельниковым (спасибо тебе, Алексей!), со стр. 315 — и в целом отстранившись от себя как участника всех трех Антологий уральской поэзии, выпущенных Виталием Кальпиди… Всё: я свободен. Можно начинать. Итак…

Любая антология, а поэтическая — особенно, а антология “Современная уральская поэзия ” — особливо — в силу своей региональной специфики, — есть уникальный и очень сложный комплекс то ли срезов, то ли зеркал, то ли сфер национальной / региональной культуры; истории; истории литературы и поэзии; антропологии; хроноса и географии; языка и метода; системы индивидуальной поэтики; жанров; тематики; художественности; эстетики; этики и нравственности; таланта / талантов; вообще вещества “живой” (в синхронии, а не в истории) поэзии и в целом культуры поэзии. Именно последнее, на мой взгляд, является наиболее важным, ценным, новым и актуальным. Все перечисленное в Антологии В.О. Кальпиди есть, выражено и представлено — в различной степени качества и объема. Наиболее ценной оказывается манифестация культуры поэзии на Урале (на Большом Урале). Именно так: манифестация, демонстрация (а не “остановленный кадр”, как иногда говорится вообще об антологиях), когда колонки поэтических / стихотворных текстов, сливаясь в одну мощную колонну, являют некое движение (не только горизонтальное, естественно: в книге есть стихи восходящие, “вертикальные”), — движение, дрожание, вибрацию, обеспеченные энергией особой поэтической природы. “Колонна” эта — не монолитна (и слава Богу), она разрывается (и это хорошо, это верно, так и должно быть в поэзии, литературе и стихотворчестве) на несколько крупных потоков, насыщенных и — иногда — переполненных словесностью разноприродного характера: около трети авторов Антологии создают самобытное (“природное”, естественное) вещество поэзии; вторая треть сотворяет “свое” — на основе палимпсеста (не путать с инцестом, хотя…), или “чужого текста”, — вещество изящной словесности явно интертекстуального характера; и последняя треть авторов, в силу тотальной креативности своих талантов и способностей (креативность есть изобретательность, экспериментальность в нашем случае), предлагают тексты игровые, которые могут содержать в себе и “чистое” вещество поэзии, и интертекстуальное (“свое в чужом” или “чужое в своем”), и тотально игровое. Три поэтических потока — это прежде всего три различных типа поэтической интенции (собственно поэтическая, литературная и стиходельческая) и — что очень важно — три вида модальности (отношение к миру, к себе, к себе в мире и к миру в себе: то есть отношение говорящего к предмету говорения), которая проявляется и в тоне / тональности, и в музыке, и в языке, и в стилистике, и в стиле, и в поэтике, и в эстетике, и в этике, и в смысловых наращениях / углублениях / оголениях, и в смысловой редукции, нулевизации, — а главное — в глубине и в высоте постижения мира и в возможности ощущения сердца-середины-сердцевины бытия. Естественно, невозможно обнаружить интенциональные и модальные типы в “чистом виде”: они смешиваются, — но ведущий, доминирующий чаще всего вполне наблюдаем потому, что он явлен материальными знаками языка, поэтики, стилистики и смыслов если не в единичном тексте, то в целостном текстовом ряду, в парадигме, — в подборке. Вот эти три типа / вида интенционально-модального характера стихотворчества, представленного в Антологии: а) когнитивно-познавательный; б) эмоционально-психологический (на основе палимпсеста — “чужого текста”; часто “истерический / истеричный”); в) иронический / саркастический / нигилистический etc. В. Кальпиди во “Вступлении” в Антологию замечает, что автор проекта и составители, привлекая к публикации молодых авторов (коих “должно” быть “не менее половины любого коллективного обзорного издания”), — сознательно “понижали планку отбора”, чтобы Антология стала “умышленно противоречивой, не совсем логичной, а значит — живой” (с. 5). Однако, думаю, что полимодальность и полиинтенциональность Антологии не обусловлены только наличием в ней стихов молодых авторов (А. Козлов, Антип Одов и др. давно не молоды): так, именно так обстоят аксиологические (ценностные) и поэтологические дела во всей русской и русскоязычной поэзии сегодня, — и в Краснодаре, и в Тамбове, и в Москве, и в Питере, и в Нижнем, и в Новосибирске, и в Хабаровске. Сфера словесности (и изящной в том числе) всегда неоднородна, подвижна, диффузна, она испытывает на себе воздействие процессов прежде всего этико-эстетического, а также экономического и — шире — социального характера. Одним словом, Антология В. Кальпиди — это некая часть ручья / реки, отрубленная с обеих своих горизонтальных сторон и выхваченная из моментально сомкнувшихся прошлого и будущего (да и это антологическое стихотворное настоящее немедленно превратилось в прошлое) отечественной и уральской изящной словесности.

Теперь статистика и фактология. Автор проекта и главный редактор издания — Виталий Кальпиди, поэт и выдающийся собиратель антропопоэтологических ценностей и редкостей: пожалуй, во всей России не найти такого знатока и одновременно издателя региональной (нестоличной!) поэзии; Виталий Олегович, возможно, единственный на Урале историк “живой” поэзии, избежавший научных и наукообразных (и полемических, и скандальных и т. п.) форматов литературной критики и литературоведения. Часто спрашиваю себя: почему он это делает? Зачем? Прямо говоря — пиар? Автопиар? — да нет, Кальпиди, вне этого антологического проекта (и иных), — известный поэт, знаемый и почитаемый в России и за рубежом. Может быть, ответственность? Но — за что? И за кого?.. Думаю, В. Кальпиди (может быть, подсознательно) пытается закрепить, укрепить некие основы появившейся на Урале в шестидесятых годах подлинной поэзии и первого слоя поэтической культуры, или — культуры поэзии. Поэзия всегда была и остается малочитаемой и почти не понимаемой, не ощущаемой. Sic! Сколько живу (а это немалое время), я слышу постоянно, из года в год дикую журналистскую и обывательскую фразу: “Поэзия умирает” (“Русский язык умирает”, “Литература умирает” etc). Да, в период (самый начальный и дикий) посткнижной культуры не читает никто (ок. 70 % русскоязычных никогда не брали книгу в руки!). Ну и что? И — хорошо. Урбанистическая цивилизация плодит бюрократию, жуликов и офисный планктон. Не хочу, чтобы мои стихи ни понимали, ни воспринимали, ни ощущали бандит, чиновник и офисная дура (что-то из серии “Все о ремонте” или “Все о зубах”, или “Все о ногтях”, или “Все о деньгах”). Период дикости, гламура и глянца со временем редуцируется, и чья-то душа заболит от стихов Алексея Сальникова, Инны Домрачевой и других. Так, как душа моя плачет и радуется от стихов Алеши, Инны и наших Майи Никулиной, Алексея Решетова и ненашего Дениса Новикова.

Огромная работа проделана пятью составителями, четверо из которых — участники Антологии: Я.И. Грантс, С.В. Ивкин, В.О. Кальпиди, А.А. Сидякина и Е.В. Туренко. В Антологии стихи 75 стихотворцев (+ 2 “нулевых”, отказавшихся прислать стихи), из Екатеринбурга, Челябинска, Перми, Шадринска, Нижнего Тагила и др. городов, сел и деревень Большого Урала. Кроме того, над Антологией работали 34 аналитика из России, США, Англии, Израиля и др. городов и весей, которые написали 75 + 2 небольших очерка презентационного характера (с фактологической справкой об авторе стихов). Объем и качество этих очерков разные, и это естественно. Важно то, что поэтическая сфера Антологии расширилась за счет сферы поэтологии, критики и литературоведения.

Алфавитное расположение авторов Антологии немного смутило меня: не демократизмом и не обязательным / закономерным соседством стихотворцев на “А” и “Я”, а (здесь во мне активировался лексикограф, который занимается вот уже 30 лет созданием толковых идеографических словарей) возможностью иной подачи текстового материала, основанной на географическом / “населеннопунктовом” или ином (эстетическом, возрастном — каком угодно) принципе: мне, например, интересно, почему в Тагиле сегодня проживает такое большое количество пишущих, — аномалия? мутация? культурный взрыв и т.д.? Почему Маргарита Еременко — уральская, ежели она совершила такой достаточно сложный топонимический путь: г. Минусинск (Красноярский край) — Екатеринбург — г. Касли (Челябинская обл.). В термине “уральская поэзия” (в рамках Антологии) опорным словом является “уральская”. Уральская ли? Да, это вопрос, который никогда не будет решен (вспоминаю споры, дискуссии и перепалки 80–90-х годов, когда оппоненты утверждали или отрицали право поэзии быть уральской (наряду с ленинградской / питерской и московской).

Можно ли произвести содержательный анализ Антологии? Можно. Но — нужно ли? Ведь в любой антологии главное не столько качество художественности, сколько нечто иное — сверхтекстовое: антропологичность, например, или географичность, или в целом комплексный этико-эстетический сценарий сборника / собрания 75 (+ 2 нулевые) небольших книг избранных стихотворений (подборки в Антологии просто огромные — до 5–6 полос! — да в две колонки, да мелким шрифтом). Чтобы провести 75 контент-анализов 75 книжек, нужны и время, и место (хотя в Антологии есть — и много — что анализировать, но есть и такие книжки-подборки, которые находятся еще в дотекстовом, в докнижном состоянии). Читательский и исследовательский опыт подсказывает мне следующее: если в книге есть возможность выборки и составления поэтического словаря-тезауруса (“сокровищницы”) “золотых” слов, словосочетаний, строк, строф и цельных текстов, значит, поэзия здесь “ночевала” и “простыни здесь смяты” (О. Мандельштам). В Антологии В. Кальпиди такой тезаурус содержится. Несомненно. (И часть его я покажу). Хотя… Есть в Антологии и антитезаурус, или тезаурус не-поэзии, антипоэзии (их я не покажу). Антитезаурус включает в себя прежде всего образцы дурновкусия; тотальное пренебрежение (+ иронию, сарказм, откровенную грубость, хамство, ненависть ко всему, что не-я, и абсолютный, невозрастной нигилизм); зависимость патологическую от секса с грязцой; откровенную, врожденную стилистическую грязь (не страшную, а грязную грязь); провинциальный гамлетизм (ну, еще хуже, чем у Бродского); всеобъемлющий урбанизм; пустую и неуместную матерщину (почитайте великого И.С. Баркова! — учитесь у него, а не у бандитов и наркоманов); полную обиду на мир (!); абсурдность-алогичность-оксюморонность; “деревенский” авангардизм; дешевую безоценочную разговорность; прозаизацию как позу: я такой!; работу на публику; явную, замысловость (а — не Промысел поэтический); тотальную и бессмысленную, неумелую, немастерскую языковую игру — этакий колхозный стих; врожденный постмодернизм — беспросветный и ученический и т.д. и т.п. Однако собрание поэтов, стихотворцев, графоманов и стихоигроков — действительно! — дает реальную и живую поэтологическую картину Урала. Важно здесь, видимо, все-таки помнить (и — знать!), что пошлостью пошлость не попрать и что главное в стихах — это наличие духа, музыки, смысла и глубины-высоты, а не слов, находящихся в беспорядочном порядке (или — наоборот). Хочется также отметить в целом (это — о молодых) наличие в текстах очень бедного синтаксиса. Синтаксис почти умер. Он умер на улице и в телевизоре, но в словесности…

И.А. Бунин как-то заметил, что писать нужно только о красивом и страшном. Именно в таком порядке: красивое и страшное. Если только о красивом или только о страшном — то всё, конец поэзии: это уже чернуха, колядки театральные на кладб‰ще. То бишь — пошлость. Пошлость, которая пожирает мир.

Пошлость. Пошлость в литературе. Пошлость в жизни. Пошлость вообще. Пошлость как таковая. Что это? Прежде всего пошлый — это низкий, безнравственный, грубый, безвкусный и демонстративно подлый (в различной степени интенсивности подлого и низкого). Пошлость в искусстве — это производство яркого, “ходового” товара и легкодоступной, одноразовой красоты. Не красоты прекрасного и красоты безобразного. Не красоты ужасного (это бывает хорошо: у Р. Фроста, например). А “красоты” грязного, мерзкого, смердящего. Смердящая красота сексуальной озабоченности ребятишек (и теток, и мужиков) с промышленных окраин. Модно-товарная красота (с эпатажем, с матизмами) провинциального мэйнстрима. Провинциальное — есть пошлое? Россия вся провинциальна. Насквозь. И пошлые стишки уральских стихописцев ничуть не хуже и не “интереснее” подобных же стишков москвичей и иных “центровых”. (Но! как талантливо Василий Чепелев, например, делает низкое высоким, страшное красивым, грубое — нежным, — редкое исключение). Провинциальность и пошлость — категории не всегда взаимообусловленные: нестоличность может быть стократ сильнее в этико-эстетическом отношении метрополий, а пошлость — явление повсеместное, связанное в первую очередь с тотальным расчеловечиванием, товарностью литературы / искусства и “культурки”, а также и главным образом с утратой ощущения общего хронотопа поэзии как базового, ядерного, ведущего способа познания и сотворения истины и красоты.

Пошлость и маргинальность. Эта оппозиция явно эквиполентного, пересекающегося характера. Поэт есть маргинал. Вне толпы. В широком, глубоком и высоком смысле. В социальном отношении маргинальность весьма симпатична своим пугающим обывателя откровенно неприкаянным бытом и бытием. (В советские времена маргинальность была единственно возможным способом существования подлинного художника. Этико-эстетическая маргинальность. От дотеатра / до — Коляды — до поэтов и живописцев, перемещавшихся по архипелагу городских / поселковых / сельских и садовых кухонь). Сегодня такие маргиналы (бывшие) сидят в офисах. “Офисный планктон”. Или лежат в могилах. Или доживают в антологии-монографии автор проекта — В.О. Кальпиди мемуарного характера “Маргиналы”. Нынешние маргиналы — это антропологически старички нечистого вида и молодняк, залитый, обнюханный, колесованный и обдолбанный, — объединенный и воодушевленный не резистансом, а дурью и алкоголем.

Пошлость в поэзии — это еще и несвежая новизна: нонпунктуационность текста, его асинтаксичность, его апросодичность, его жаргонность, матерность и проч., проч., проч. Но! Молодость отыграет свое, и талант (если он есть) возьмет свое, из пустоты сотворив Нечто (как это произошло с Еленой Сунцовой, поэтом подлинным).

Таким образом, Антология В.О. Кальпиди — это объективное, нет — реальное, зеркало, в которое смотрится все, что сегодня есть не только в уральской, но и в русской поэзии и литературе. Поэзия в Антологии есть. И ее, говоря обыденным языком, много (хотя Прекрасного много не бывает). Теперь пришло время показать хотя бы небольшую часть поэтического тезауруса (“чистого золота” поэзии), который очевидно и легко “выжимается” из Антологии. (Повторю: антитезаурус я демонстрировать не стану — не хочется умножать лишнее на два).

Итак, золотые строки Антологии.



Озаряется долина.
Озирается равнина
изумленно… (А. Александров)



…и не убывало
воды ее немое покрывало (В. Балабан)



Лежу в земле по всей стране
По городам, по деревушкам… (А. Бахарев-Черненок)



(Здесь небольшое NB. Антология В. Кальпиди — это еще и школа (к тому “авансу”, который составители выдали молодым, да и не только им), — не академия, конечно, но уж испытательный стенд — точно. Я замечал, что есть стихотворцы (а наблюдаю я за ними около 30 лет — и как преподаватель, и как литератор, и как редактор, и как филолог и т. д.), которые в течение первых лет сочинительства (а это 3–5–10 лет) проходят весь (или почти весь) путь русской поэзии (ее культурно-письменного отрезка) с 17 / 18 по 21 век: то есть от Симеона Полоцкого, Ивана Величанского, А. Кантемира, В. Тредиаковского — до И. Бродского (о поэтику которого и расшибаются насмерть — навсегда: до 90% начинающих сочинять). И есть сочинители, которые начинают сразу с Бродского (не зная и не освоив прошлого поэтического) или — в прозе — с Довлатова или, чуть глубже, с Набокова (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой и т.д. — до Бунина, — им неизвестны). А иногда (есть и такие) “отталкиваются” поэтологически и содержательно — от Е. Фанайловой (девицы), от Дм. Кузьмина (свежие юноши) и от Д. Новикова / Б. Рыжего (все остальные). Антология В. Кальпиди, слава Богу, антропологически и юна, и молода, и зрела. Стихи всегда автороразоблачительны: видно, кто от кого, откуда и куда (хотя ювенильный Мандельштам почти сразу — минуя некрасовщину и надсоновщину — зрел, глубок и настоящ).

Продолжим тезаурус.



Полный, всеобъемлющий покой.
Кафельный, недвижный, медицинский… (А. Васецкий)



Наивный край. Солнце и мало гласных… (И. Гончаров)



Целиком стихотворение “Сынок” (2006) (Я. Грантс).



Июль. Двадцать второе. Не стихи?
В саду, как облака, раскрылись розы… (О. Дозморов)



Всё стихотворение “Богу, совести, честному имени…” (И. Домрачева).



На заре таких уносит аист
Грузовой… (И. Домрачева)



Городская перевернутая тьма.
Спят вполглаза лежебокие дома.
И мигает високосною звездой
перевернутая яма надо мной… (В. Дрожащих)



Зимним голосом ребенка
в поле поезд прокричал… (В. Дулепов)



Все стихи В. Дулепова.

Все стихотворение “К вечеру затоскуешь…” (М. Еременко).



NB: Привожу строки, указываю на целые стихотворения — это не значит, что у В. Дулепова, Никулиной или Кальпиди (и у др.) нет превосходных целых стихотворений. Они — есть.



Дела наши плохи,
Хочу — не хочу…
Помедлю на вздохе —
Сейчас полечу. (А. Застырец)



Все стихотворение “Я — в треснувшем стекле над коммунальной ванной…” (А. Застырец).

Вообще весь Застырец.



Когда плохи дела, звони маме
У мамы лицо луны… и т.д. (Г. Звездин)



…братья безумные, сестры мило-
сердия сердятся: я без мыла
через игольное наперед,
где мой Господь меня изблюет… (С. Ивкин)



Жизнь по стеклу скользила уголком —
все оттиралось, ладилось и пелось.
Так почему сложилось так легко
все то, чего взаправду не хотелось? (С. Ивкин)



Все стихотворение “Имена” (С. Ивкин).

Все стихи Е. Извариной.

Все стихи А. Ильенкова.



На подарки не скупится —
Лес до окон — мех до пят —
И летает ангел-птица,
Маскируясь в снегопад… (О. Исаченко)



Весь Кальпиди.



Вот и беги в свой солнечный Недостан… (Н. Карпичева)



Стихотворение “Не могу глазеть…” и др. (Р. Комадей).



Если душой не кривишь, значит, душу кровавишь…



И др. стихотворения (К. Комаров).



Да, еще:



…Привет. Живи. Пока.
Люби. Спокойной ночи.
Как коротка строка,
но жизнь еще короче… (К. Комаров)



Я в лес пошла, но там стояла осень,
Я вместе с ней осталась постоять… (Е. Коробкова)



Повесила в спальню
старинное зеркало
теперь
по вечерам кто-то
пытается
открыть дверь
с той
стороны (Н. Косолапова)



поспевают чипсы дергаются с хрустом
падают с деревьев гнутся как попало (Маша Кротова)



Интересен весь Крымов, особенно “Разлей пугающий кефир / пузатых одуванчиков…” (Р. Крымов).

Вся подборка стихов А. Кудрякова.



Так этот день с зашитым ртом,
словно очерченный от Вия,
соотнесен с не вещим сном,
который, помнишь, он не видел… (С. Матросов)



Ливень свесился с карниза —
поглядеть чужие сны.
От кофейного сервиза
откололось полстраны… (Е. Миронова)



Вся поэзия М. Никулиной.



…но оглянись
как виновато смотрит сквозь пальцы жизнь… (Е. Оболикшта)



Деревья ходят меж людей стоящих,
Оглядывают с ног до головы.
Они всё ищут, ищут настоящих… (О. Павлов)



Прожектор разворачивает день,
как полотно на маленькой арене.
Тень обнимает маленькую тень
и шепчет тени то, что шепчут тени… (А. Пермяков)



Жизнь проходит в телогрейке
драной, кроличьей ушанке,
то воды на три копейки,
то репейник в черной ранке… (А. Петрушкин)



танцуют волосы. во рту
ответ от ветра
завыл и сгинул в пустоту… (Е. Рябинина)



Все стихотворения А. Сальникова.



Мне нравится время такое —
мир накрепко белым прошит.
И сердце мое ледяное
уже не болит… (А. Самойлов)



Все стихотворения Н. Санниковой (вот бы минус просодия Бродского — при ее огромном таланте это вполне возможно).

Все стихотворения Игоря Сахновского.



Не кричи ворона светом
У избы кривой подол
Открывайся в рот рассветом
От золы земля, я зол… (В. Семенцул)



дверь
выходит в сад промерзнувший до треска
сучков стекла
вода потрескавшись как фреска
не видит дна…

— И всё остальное (Е. Симонова).



Все стихи Н. Стародубцевой.

Все стихи Елены Сунцовой.

Все стихи (между речью, сном и бредом) Евгения Туренко.



Так спят в зиме озимые,
Заглядывая в мрак
И — “Все вообразимое —
Осуществимо” — так…

— И остальное (В. Тхоржевская).



Все стихи В. Чепелева (очень красивые и музыкальные etc).



я без тебя брился
до сих пор не понимаю
как без тебя брился

редко
не находя лица… (А. Черкасов)



Нынче бабочки без платьиц
Спят, закутанные в свет.
Время бродит — что ты плачешь? —
Там, где нас с тобою нет?..

— И остальное (Н. Ягодинцева).



Естественно, это лишь небольшая (меньшая) часть золотого намыва из Антологии, которая заслуживает серьезного историко-литературного, литературоведческого, эстетико-культурологического, лингвистического, антрополингвистического, концептуального, поэтологического и в целом поэзиеведческого исследования. Уникальность Антологии В. Кальпиди множественна: она есть, несомненно, памятник литературы и поэтической культуры; она есть спектр, срез, демонстрация современной поэтики (содержательной и формальной) от традиционализма до крайне “левого” авангарда и зауми; она показывает внутренние (в текстах) метаморфозы методологических основ сочинительства, мутации модернистских способов “уловления” прекрасного и безобразного, “доброго и злого”, “чистого и грязного”; Антология являет собой в таком виде (каждый представлен десятками стихотворений, то есть — избранным своим) книгу книг: в ней, повторю, 75 авторских книжек-сборников стихов и 2 книжечки “нулевые” (Ю. Беликов и Д. Тамирова); более того — утверждаю, что в Антологии есть призраки двух-трех (а может, и более) десятков книг, существующих в запасниках, в рукописях здесь на Урале, — в деревнях, селах, поселках и городах; наконец, Антология есть событие онтологической природы: в ней есть живой путь поэтического познания — самого эффективного и бескорыстного из всех известных.

Любая антология всегда актуальна и энциклопедична в силу своей текстовой насыщенности и фактологической оснащенности. Антология “Современная уральская поэзия ”, безусловно, событие в сфере литературы и культуры еще и потому, что она завершает антологическую трилогию Кальпиди и — проспективно — открывает новый ряд книг соборного представления региональной русской поэзии. Читайте Антологию, ищите ее в Интернете и в магазинах (Антология “Современная уральская поэзия ”. — Издательская группа “Десять тысяч слов”. — Челябинск, 2011. — 352 с. — 500 экз.).