Вера Санникова

Дом на Зенцова

Мария Андреевна и Савватий Наумович Степановы – мои прабабушка и прадедушка, приехали в Башкирию из деревни Константиново Рязанской губернии – тех самых мест, где родился Сергей Есенин. Жили сначала в Стерлитамаке, там родились у них дети: Анастасия – наша бабушка, Анна, Татьяна и сыновья Михаил и Павел. В Стерлитамаке прадед был механиком на мельнице, а когда переехали в Уфу, стал работать на строительстве железной дороги Самара – Уфа.

Году примерно в 1916-м они построили на Вавиловской улице (дореволюционное название нынешней улицы Зенцова), на тогдашней окраине Уфы, себе дом. Тётя Надежда Андреевна отдала мне записи нотариальной конторы от 22 августа 1916 года, где сказано, что уфимский мещанин Савватий Наумович Степанов, живущий в Уфе по Вавиловской улице «в сопровождение свидетелей – сына коллежского советника Григория Вениаминовича Шишкина и уфимских мещан Дмитрия Михайловича Мельникова и Петра Михайловича Кулакова, живущих в Уфе, первый на Самарской улице, в доме Васильева, а второй на Вавиловской улице, в доме Белобородова, и третий на Центральной улице, в доме Краюшкина» завещал всё имущество «жене своей, Марии Андреевне Степановой».

Дом наш под № 101 стоял почти в самом конце улицы, в низине. Сейчас улицу выровняли, а когда-то прямо к воротам дома сбегала зелёная полянка – любимое место для наших игр. Заглядывали мы и на соседние улицы – Токарную, Украинскую, Революционную, Аксакова, Красина.

Наш дом был в виде буквы «Г». Ниже нас по склону стояли дома Архиповых, Бахмутовых, и над самым обрывом, уже на улице Токарной, построились Инякины. В 99-м доме жили тоже Степановы, и мы долго считали, что они наши родственники, но, оказалось, – лишь однофамильцы, хотя мы так дружили, что считали их родными. А вот в двухэтажном доме №103, окна которого выходили к нам во двор, жили Быковы, Шулеповы, Волковы.

Ещё в Стерлитамаке наша бабушка Анастасия Савватиевна вышла замуж за Андрея Денисовича Константинова. У них родились дочери – Евдокия, Мария, Надежда, Зинаида (моя мама), Зоя и сын – Павел. В годы Великой Отечественной войны мы так и жили большой дружной семьей: три сестры – Евдокия, Надежда, Зинаида – тётя Дуся, тётя Надя и моя мама, бабушка Анастасия Савватиевна – «бабаня», как мы её называли, прабабушка Мария Андреевна, и четверо детей – мои двоюродные сестра и брат, Милочка и Вова, сестра Таня и я. Много старинных песен мы слышали в детстве от бабушек, а тётя Надя рассказывала мне о своём детстве, о том, как они жили раньше. Она же рассказала нам, как погиб Савватий Наумович. Году в 1930-м он вышел ночью в огород и бродил около забора. Отец тёти Нади Андрей Денисович с ружьём принял его за бандита, который залез в огород, и выстрелил.

Шла война, но мы, маленькие дети, как-то не замечали всех трудностей – нас очень любили, берегли, мы росли в спокойной обстановке. Моя сестра Таня родилась в июне 1942 года. Хорошо помню, как мама шла из роддома с дядей Борей Степановым (племянником нашей бабушки Анастасии), он нёс Таню на руках. Потом мама определила Таню в садик-ясли – маленькое белое здание с башенкой на улице Карла Маркса. Хотя мне было всего лишь четыре с половиной года, мама иногда доверяла мне нести сестрёнку. Дорога в ясли шла через большое поле перед домом, потом выходили на каменистый тротуар на улице Достоевского. Правда, ещё в конце 1941 года прямо перед нашим домом через улицу началось строительство эвакуированного из Москвы военного завода (позже – завод № 161). Но поначалу цеха  располагались всё больше в бывших сараях и конюшнях ближе к улице Красина, и мы спокойно ходили по тропинке в лопухах и чертополохах фактически по его территории, пока поперёк дорожки не встал забор из колючей проволоки.

В годы войны моя мама Зинаида Андреевна Мамаева и тётя Евдокия Андреевна Константинова работали в госпитале № 3127, который располагался в клубе паровозоремонтного завода у Солдатского озера в парке имени Якутова. С сестрёнкой Милочкой мы часто забегали к ним, иногда нас там кормили. Хорошо помню один новогодний вечер – то была, наверное, встреча 1945 года, – как наряжали ёлку и устанавливали столы в большом зале, а мы смотрели на это сверху, с балкона. На накрытых белыми простынями столах стояли незатейливые кушанья, ёлка была украшена самодельными игрушками. Дома мы тоже сами делали ёлочные игрушки – флажки, гирлянды, хлопушки. А из большой куклы мама смастерила красивого деда Мороза. Нам с Милочкой сшили новогодние костюмы, я была снежинкой – в украшенном блёстками пышном платье из марли, а Милочка в чёрном шёлковом платье со звёздочками из фольги изображала «ночку». Мы выступали в палатах перед ранеными, и нам подарили гостинцы в бумажных пакетах – там были пряники, печенье и фигурные шоколадки – зайчики и медвежата. Потом мы смотрели фильм «Жила была девочка» о блокадном Ленинграде. Много лет я хочу увидеть этот фильм вновь, но его не показывают.

Мама была медсестрой, а тётя Дуся – военврачом. Она ходила в военной форме, и у меня надолго сохранилась трепетная любовь к шинели и звёздочкам на погонах. И мама, и тётя когда-то учились в бывшей Мариинской гимназии (теперь это школа №3 на Пушкина), Евдокия Андреевна поступила в медицинский институт в Воронеже, а мама – в уфимский мединститут. Но в 1935 году заболел их отец, Андрей Денисович Константинов, ангина осложнилась воспалением лёгких, и он умер. Так что пришлось моей маме бросить третий курс института и пойти работать.

В шесть часов вечера, когда мы ждали наших мам с работы, начинало говорить уфимское радио, звучали башкирские песни. Возвращались мамы, становилось шумно и весело. Подолгу мы засиживались над большой картой, отмечая красными стрелочками пути наших войск. На ночь город затемнялся, а мы закрывали окна досками. Часто не было электричества, сидели при свечах и настольных керосиновых лампах.

Бабаня уходила в магазин отоваривать карточки, и мы оставались на целый день одни дома или даже во дворе, а дверь бабаня закрывала на замок. Оставшись одни, мы выдумывали себе игры, порой и проказничали. Однажды в коридорчике долго висел мешочек с пряниками, а мы всё ходили вокруг и «облизывались». И вот я высыпала пряники и сняла с них глазурь, которую мы тут же и съели. Когда взрослые обнаружили такие пряники, очень удивились, но потом посмеялись и нас не ругали. Часто бабаня и нас брала собой в магазин, тогда долгие часы мы простаивали в очередях.

Бабаня наша была очень энергичной и властной женщиной, вела хозяйство. Мы даже поросят держали. За шалости бабаня била нас полотенцем, а мама могла запустить и подушкой. Тётя Дуся очень любила чистоту и ругала нас за грязь и неаккуратность. А вот прабабушка Мария Андреевна любила Вову и, лёжа на печке, всё повторяла: «У вас мальчик один, он ваш брат, вы его берегите». У неё там, на печке, хранился мешочек с разными вкусностями, она приберегала их для нас и особенно, конечно, для Вовы. Прабабушка умерла в 1943-м, ей было 93 года. Мы с Милочкой уговорились, что не будем плакать. Но я всё равно рыдала.

Нам запрещали уходить далеко от двора и пугали, что в городе орудует банда «Чёрная кошка». Говорили, что обитает она в Восточной слободе и, дескать, там, над Белой, в землянках и скрываются бандиты. Но в Восточной слободе, на улице Халтурина, 33, в доме с печкой-голландкой жили наши родственники – сестры бабани: Анна и Татьяна Савватиевны. Рядом был большой сад с моей любимой бело-желтоватой малиной. Правда, баба Таня не разрешала нам ходить по саду, поэтому мы считали её жадной. В «Восточку» ходили пешком. Далеко, конечно, но зато интересно – целое путешествие. Шли мимо Уфимского ипподрома, через Ивановское кладбище. Уже в самой «Восточке» любили выйти на Собачью гору. Иногда на полянках в лесу над обрывом, с которого хорошо было видно Белую, собирались на пикники. Летом катались на велосипедах на поле у старого аэродрома.

Мой отец, Максим Михайлович Мамаев, работал слесарем на паровозоремонтном заводе. Хоть мне и было всего пять лет, я хорошо помню, как он приходил с работы и приносил комковой сахар, который мы раскалывали щипчиками. До сего дня у меня на языке божественный вкус этого лакомства. В марте 1942 года папа ушёл на войну. Уже одетый, в зимней шапке, он поднял меня под потолок… Письма с фронта мама складывала в чёрную сумочку. А в августе 1942-го пришла похоронка. Мама долго стояла у окна в спальне и плакала.

В самый горячий год войны папа погиб где-то под Воронежем, не дойдя до Дона. Я ждала его лет, наверное, до пятнадцати. Позже я узнала, что он был пехотинцем и воевал в дивизии, которая стала именоваться Идрицкой за освобождение города Идрицы в Псковской области. В книге «Память», несколько томов которой выпустило издательство «Китап», записи об отце я почему-то не нашла. А вот имя отца моего брата Вовы там есть: командир артиллерийской батареи Козлов Александр Тихонович погиб в январе 1944 года на Украине. Удивительными были знакомство и любовь тёти Нади и дяди Саши, как мы его называли. Он приехал служить в армии в Алкино из деревни Васильевки, что в Ермекеевском районе. Моя мать тогда работала в воинской части медсестрой. На лето к ней приехала сестра Надежда, и когда Александр Тихонович её увидел, то забыл всё на свете. В 1940 году они уехали по месту службы мужа в Латвию. Там Вова и родился. А летом 1941-го Надежда Андреевна с маленьким ребёнком на руках бежала из-под пуль и вернулась в Уфу. Году, наверное, в 43-м дядя Саша был ранен в руку и приезжал в отпуск. А в январе 1944 года пришла похоронка и на него...

Александр Докукин, Милочкин отец, служил военврачом в авиационных частях. Познакомился он с моей тёткой Евдокией Андреевной в Воронеже, когда она училась в мединституте. А Милочка родилась в 1936 году в Монголии, куда направили служить отца. С войны Александр Александрович вернулся в чине подполковника. Позже в Уфу перебралась и его семья – сестра Юлия Александровна и их отец. Поселились они недалеко от нас, на Зенцова, 93, в доме за лакокрасочным заводом. Юлия Александровна работала учителем химии. Многому хорошему она нас научила, хотя была педантична и строга.

Дедушка Милы, Александр Васильевич, играл на балалайке, а мы танцевали. Когда-то он был сельским учителем и научил нас читать и писать, мы даже почти выучили таблицу умножения. Милочка была старше меня на полтора года, уже умела хорошо читать и писать, её решили взять сразу во второй класс. Словом, в 1944 году мы пошли в школу. Точнее говоря, пошла Милочка, а я увязалась за ней и села за парту. День рождения у меня 24 сентября, и в этот год меня даже и не думали отправлять в школу. Когда выяснилось, что я не записана, меня, зарёванную, отправили домой.

Но потом меня всё-таки взяли в школу. Как же мне нравилось получать новые учебники, начинать новые тетради! Моей первой учительницей была Вера Павловна Балезина. А Милочку позже «вернули» в первый класс. Учительницей у неё была Валентина Филипповна Кротова, она жила при школе с сыном Толей. Наша начальная школа № 4 занимала два крепких деревянных домика, в одном был медпункт, мы же учились в здании на углу Дзержинского и Чеверёва. Директором тогда была Антонина Ивановна Опарова.

Много лет спустя с подругой мы обошли родные места, спустились вниз до самой школы, вошли в здание (там уже был детский сад), в класс. Вспомнили, как стоя у печи, Вера Павловна объясняла нам что-то. Она быстро стала для нас второй мамой. Возилась с нами на переменах, а когда я однажды на уроке заигралась с куклой, учительница спокойно взяла её у меня со словами: «Красивая. Но доиграешь дома». Когда я заболела малярией и долго не посещала школу, Вера Павловна приходила к нам домой и занималась со мной.

Хорошо помню День Победы 9 мая. У нас был радиоприёмник – чёрная тарелка. Когда по нему сообщили об окончании войны, все захлопали в ладоши. Потом пошли на улицу. Строящийся напротив завод был обнесён колючей проволокой, за забором ходила охранница. Ребята и крикнули ей: «Тетка, бросай ружьё, война кончилась». В городе царило общее веселье. Говорили даже, что где-то на улице Сталина в старом двухэтажном доме обвалился балкон. Люди уцелели.

В 1946 году Александр Докукин, Милочкин отец, был переведён на службу во Львов, и семья уехала вместе с ним. Вскоре бабаня повезла меня во Львов на долечивание малярии. Волшебные впечатления того времени: поднимаемся с вокзала в город, идём по каменным тротуарам на улицу Листопада, подходим к старинному особняку с огромными воротами…

Меня иногда трясло от малярии, и тётя Дуся давала мне акрихин, делала уколы. Во дворе дома был большой сад, в котором стояли грушевые деревья, по вечерам над ними порхали летучие мыши. За садом был овраг, а дальше – озеро в большом парке. Вообще этот полуразрушенный послевоенный город навевал какие-то мистические страхи, и я, возможно, поэтому повадилась рассказывать соседским детям разные страшные вещи. Вечерами бабаня перекрещивала нас, говоря, что нас охраняют ангелы-хранители. В городе стреляли, ещё действовали банды бандеровцев. Один раз стреляли даже в Милочку, как в дочку военного, но, к счастью, попали только в руку. Её долго лечили.

Ходили мы во Львовский театр оперы и балета на оперетту «Марица», а как-то Милочкин отец повёл нас в кинотеатр на фильм «Каменный цветок», в котором играла Тамара Макарова. Ездили мы и на огромное Львовское кладбище. Обходили красивые памятники, ухоженные могилки и даже семейные склепы, в некоторых дверцы были открыты, и мы заглядывали в них, как в подземелье. Вдруг мне показалось, что и мой отец похоронен здесь. Я расплакалась.

Во Львове я и в третий класс пошла, вместе с Милочкой. Евдокия Андреевна сшила нам из плюшевых золотистых штор зимние пальто. В Уфу вернулись уже поздней осенью, лежал снег, всё было бело. Долго я ещё вспоминала Львов, где к нам на балкон заглядывали каштаны, а на улице продавались сладкие сливы. И как к нам на рынке обращались на польском: «Прошу пани».

В пятый класс меня перевели в женскую 16-ю школу на Беломорской: в те годы было раздельное обучение. Мне было лет десять, и я написала свое первое стихотворение «Сон мальчика». Немного позже другое – «Руки прочь от Кореи!». Классной руководительницей у нас была Евгения Викторовна Лазарева, она же преподавала русский язык и литературу. А на уроки физики мы ходили в другие школы: иногда в 10-ю – на Зенцова, порой и в 11-ю – на Ленина.

Учительницей ботаники была Вера Михайловна Майорова. Её уроки частенько проходили в саду Шохова – жил на улице Гафури такой хороший садовод. Мы раскладывали семена по пакетикам, помогали собирать крыжовник. Собирали, правда, больше себе в рот, но хозяин не сердился. Он много шутил и смеялся, а мне дал несколько кустиков сортовой малины, мы с мамой их высадили у нас в саду.

Очень хороший и интересный был у нас учитель английского языка – Иосиф Валентинович Даватц. Мы называли его англичанином. Другие звали его китайцем – он много лет жил в Китае, потом в Англии. Но уж очень плохая дисциплина была у нас на уроке иностранного. Даватц стучал по доске или по столу золотым кольцом на пальце, если мы очень расшумимся. Как-то одна из его дочерей нарисовала картину «Моя семья», и нам велено было рассказать на английском всё, что там происходит. Много лет спустя мы узнали, что Иосиф Валентинович преподавал в 91-й школе на Красина, стал её завучем. Возможно, благодаря Даватцу всю жизнь считала себя «англичанкой». Учась в авиатехникуме, всем девочкам переводила тексты.

Математику преподавал Михаил Фёдорович Майоров, очень строгий и требовательный, часто оставлял неуспевающих после уроков. Хорошая учительница у нас была и по истории – Феодосия Ивановна. Вообще-то, читая учебник истории, я обычно засыпала, на экзамене в седьмом классе получила «2», хотя мне и помогала «классная» наша, я даже второй билет брала. Но «Конституцию» я сдала на «5», и благодаря этому вывели общую «тройку».

В старших классах нас перевели учиться дальше в 1-ю школу на Социалистической. Классной руководительницей у нас была учитель русского языка и литературы Александра Борисовна Кузнецова. Через много лет после школы я встретилась с ней, и она рассказала, что после окончания Казанского университета в 1940 году учительствовала в Татарии, а когда началась война, обратилась в военкомат, чтобы её отправили на фронт. Ответа ждать пришлось почти два года, девушку направили на курсы связистов. Воевала на Украине, Победу встретила в Чехословакии…

После школы нам с подругой Галей предложили идти на 216-й завод, что на Сталина (Коммунистической). Галя в это время уже училась в авиационном техникуме, туда же поступила и я, хотя учителя всё время и говорили мне, что я – гуманитарий. Я вообще росла робкой, застенчивой, вела дневники, любила помечтать где-нибудь в уединенных уголках, подруги мне только мешали. Из-за того, что всегда не очень-то была коллективисткой, меня в третьем классе даже в пионеры не приняли. Тем не менее, во мне шла борьба за любовь и к физике, и к литературе. Сначала подала документы в педагогическое училище, но там был конкурс аттестатов, я не прошла…

Много лет минуло с тех пор. Давно нет нашего дома, «яму» на Зенцова засыпали, теперь улица ровная, по ней даже ходят автобусы, в здании бывшей 16-й школы нынче какое-то училище. От детства остались только названия улиц. Недавно мне показали сделанный с самолёта, кажется, в 1942 году фотоснимок нашей улицы. Я вновь увидела букву «Г» родного дома. И так мне захотелось заглянуть под его крышу, где и мама, и бабаня, и сёстры. И мой папа. 

К списку номеров журнала «БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ» | К содержанию номера