Тамара Ветрова

Мартовские тезисы

… Вообще тезисы должны быть апрельскими, а мартовскими – иды. Но ладно.

… В свете принятых решений…

… В зеленом свете утренней звезды Тайбо…

… и почти сразу после чудесного Дня сурка и идиотского какого-то Дня профсоюзного активиста…

… акулья усмешка, мертвый взор, рыбья физиономия, галстук с иголочки, сто девяносто тысяч пылких почитателей, а среди них – дети всех племен и народов, включая и огнегривого льва, и этого, исполненного очей, и обычных людей, доставленных на место специально, чтобы заявить, что они никому не позволят…

И вот интересно: кто изваял этого гниду-лидера? Что за мастер, погруженный в свои замыслы? Потому что у некоторых так всегда: зреет песня, а вскрывается нарыв; и начинает смердеть по всей Поднебесной, выкрашенной в цвета национального флага. Ух, смердит, даже и несмотря на мороз… И проклятые видения прут, тесня здравый смысл, и без того похеренный…Одной девице подарили на память черепаховый гребень. Она положила вещицу на зеркальный столик и думать про нее забыла. Однако ровно в двенадцать часов в дверях залы показалась ветхая старуха, в чепце, лентах и с желтоватыми пергаментными ланитами. Пораженная видением, девица вначале пыталась лихорадочно припомнить: что за ланиты? Ежели щеки – это одно; ну а, ежели, к примеру, груди? Но тут вновь неувязка. Если предположить, что ланиты – все-таки груди, то почему их вечно ласкает солнце? И как понимать: жар ланит? Вопросы, короче говоря, так и сыпались, а ланиты вздымались (о боже!). Старуха же вдруг дробно закашлялась, тряся восковыми буклями, потом крикнула: раз, два, три! Вернее: тройка, семерка, туз! – и была такова; сгинула, право, сгинула; ничто более об ней не напоминало, одни лишь фижмы…

Так отныне и живем; вернее – так будем жить.

 Призраки, битые молью, плюс фольклорные персонажи, ибо к ним уж совершенно никаких претензий; Медведь-батюшка, Щука-искусница, да пара каких-то обалдевших девиц: Кулема и Понява? Короче: в глубокой и темной норе жила небольшая мышь. Сидела, молча сверкая бусинками вместо глаз. Случайному пришельцу чудилось, что это не мышь там сидит… А кто? Проворная рысь? Известная здравомыслием панда? Или любимец русских богатырей – медведь-батюшка?

Нету ответа.

(Само собой, толкование этой версии выходит за рамки возможностей толкователей. Никто из них сроду не сиживал в настоящей норе. Отсюда – маловато достоверности, достоверности маловато…). 

Но пусть не фольклор; пусть не эта долбаная родная история; ибо толку-то, что селились по берегам рек древние народы… Чудь? Мразь? Эпистолярный жанр, опять же, позабыт; вот даже в программе «Культура» что-то этакое читают, совершенно, как настоящее письмо, даже и пунктуация…

… и в заключении, милый друг, последнее: поэт Николай Збруев ныне подписывается не иначе как «Майор Ссакин».

И это кругом штатский человек!

Интересничает, надо полагать?

Милые, как говорится, тени… В Москву! В Москву! Здравствуй, новая жизнь. И чего мелочиться, ей-богу? Не сто девяносто тысяч, а сто девяносто миллионов; включая и стариков, и младенцев, и недееспособных идиотов, выборы – честные, эпоха – стабильная, американцы – засранцы. Чего еще? Но горит зеленым светом звезда Тайбо, что отчасти удивительно, ибо звездам тоже выходит срок; а эта горит точно так, как в ту незапамятную пору, когда покинул родной кров юный поэт Ли Бо и поселился в даосской обители в горах Миншань (в окрестностях г.Чэнду) (я имею в виду того самого Ли Бо, который погнался за луной, отраженной в озере Цинь); десятки тысяч кальп прошли с тех пор. И локоны у феи поседели – то иней времени оставил след. Следы, между тем, остаются только от вонючих калош уставшего в очередной раз караула; посланцы народа, блин, живучие суки, Тагил рулит, броня крепка, а мышеловку, как говорят жители Поднебесной, можно изваять даже из белого нефрита, однако крыса останется, кем и была – злобной вонючей тварью и никогда не обратится в волшебное коричное дерево Гуйхуа, струящее нежный аромат и растущее на Луне. Такова реальность, которую вроде бы выбираем мы сами – добровольно, во сне, под наркозом, в здравом уме и твердой памяти, да хранит нас Господь.