На кухне ждут вторую…: Комаров Константин. От времени вдогонку. Стихотворения. Екатеринбург: Уральский меридиан, 2012. – 60 с.

Поэт не может не заниматься жизнетворчеством, потому что поэзия и внутренняя свобода, которая программирует нестандартные сценарии поведения, поступки, составляющие целые жизненные сюжеты, зарифмованы. Поэзия и есть концентрированная свобода. Поэзии нет вне свободы. В приложении к Константину Комарову, котором пойдет речь, повторять эти всем известные положения вовсе не возбраняется, поскольку поэт этот увлечен, я бы даже сказала, упоен жизнетворчеством.
Держа в руках его первую серьезную книгу стихотворений (стихи ), сложно не заметить, что творческие усилия Константина Комарова направлены на формирование образа автогероя, создание автомифа. При этом специфика лирического сознания данного поэта заключается в оксюморонной по существу, но уже вполне традиционной для новейшей литературы экстравертной интроверности. Такое сознание распахнуто вовне и замкнуто в самом себе одновременно. План содержания и план выражения в поэзии подобного рода не то чтобы не соответствуют друг другу, но находятся в сложной связи по типу неполноценной оппозиции, что, впрочем, не означает убогости самой поэзии, ибо в настоящей поэзии нет правил, правила создают не поэты.
Итак, лирическим героем Константина Комарова становится четко смоделированный, отчасти заимствованный из русской поэзии парень из российской провинции, в конкретном случае – из города Свердловска. Отметим, что поэт явно бравирует своей принадлежностью именно Свердловску, локусу вообще-то из поэзии Б. Рыжего (после Б. Рыжего бравировать этим сложно и не очень-то нужно, хотя вполне понятно, почему этим грешат молодые поэты). Главное, что делает автогерой Константина Комарова – живет, и здесь нет никакой иронии: жизнь становится для героя необходимо сложным процессом, ибо живет он, предельно растворяясь в мире и людях. Он открыт, бесшабашен, смел и юн. Он любит получать удовольствие от жизни: пьет, курит в режиме нон-стоп, иногда влюбляется, иногда вспоминает, что пора поесть... В общем, когда Василий Ширяев в № 10 журнала «Урал» за 2012 год, написал об одном из комаровских стихотворений: «Поэт ходит по городу, блюет в снег, встречает девушку, читает ей стихи и размышляет о хреновости бытия» или о другом: «Весна. Поэт доволен и собирается курочку покушать», он был неправ только интонационно. Впрочем, у критика и поэта, как это водится, свои отношения, которые выражаются и таким манером тоже, но нас они точно не касаются.
Образ рубахи-парня из Свердловска очень подходит Константину Комарову – здесь никто спорить не будет. Но не зря мы говорили об особом типе интровернтности и своеобразной закрытости лирического сознания. Как и многие молодые поэты, Константин Комаров замкнут на себе и занят в большей мере своим «Я». Сложно оценить, насколько оно яркое и неординарное, поскольку в русской поэзии и – шире – литературе, разные типы «Я» представлены очень широко (и поэзию Лермонтова можно вспомнить, и Есенина, и того же Бориса Рыжего). Это занятие самим собой, явленное вербально, увлекательно подчас не только для самого поэта, но и для читателя, открытого для знакомства с пишущим (иначе зачем бы он читал эту книгу?), особенно молодого читателя, также как и автор книги, ищущего жизненные ориентиры и выстраивающего поведенческие стратегии.  Поэзия Константина Комарова в этом плане напоминает поэзию шестидесятников, в свое время на ура воспринятую именно молодежью, но при  условии поправки на иную эпоху и иные реалии.
Когда впервые я уперся,
нетрезвый и полуживой,
в паркет узорчатый и пестрый
своей немытой головой,

где хлам словесный в кучу свален
и ржавчиной изъеден весь,
тогда я стал сентиментален
ко всем, кого не встречу здесь…
Мир внешний как бы ускользает от взгляда автора, сосредоточенного на самом себе. Да, мы понимаем, что живет он в Свердловске, бывает в Питере и хочет этот Питер покорить, но кто и что реально окружает поэта? Как он видит внешнее и как осмысляет то, что видит?
Не цирк, не вечность и не карцер,
а понемногу от всего:
для взгляда лучшее лекарство –
перенатруженность его.
Где же она, перенатруженность? С одной стороны, поэт имеет право не учитывать ни время, ни пространства, в рамки которых он заключен (такие творческие стратегии в литературе опять-таки не редкость), с другой, поэзия вне конкретики теряет самое ценное: особый угол зрения, кардинальным образом смещающий внешнее, переформатирующий его под индивидуальное, в чем и состоит уникальный творческий почерк всякого большого поэта.
Логичным следствием сосредоточенности лирического сознания Константина Комарова на самом себе и своем внутреннем мире, становится зацикленность на болезненных состояниях и пороговых ситуациях. Да, русская поэзия много знает про боль и смерть. Но ведь не только про боль и смерть, иначе всякий текст, в котором говорится о подобных вещах, должен быть признан художественным, а это, увы, не так. Боль и поэзия, согласимся, пересекаются, но не смыкаются в своем пересечении. Стихотворения Константина Комарова, при всем его желании быть исключительно трагическим автором, располагаются в диапазоне от трагедии до фарса. Но трагедии, наверное, все-таки больше, так как фарс во многом связан с самоиронией поэта, которой в книге достаточно для того, чтобы оправдать всяческое самолюбование и самоупоение.
Ведь я не бог и не герой,
их полномочий не ворую.
Я просто послан за второй,
а там, на кухне ждут вторую…
Как правильно заметил Ю. Казарин в предисловии к книге, Константин Комаров чрезвычайно талантлив. Он подвержен влияниям (сам обозначает поэтические ориентиры: Маяковский, Губанов, Башлачев, Рыжий и т.д.), но при том он растет и, что исключительно важно для поэзии, растет болезненно. Он всматривается в себя, пытаясь вычитать в себе то, чего пока там нет, но само это стремление вычитывать отмечает автора высоким знаком поэзии.
Первая книжка – не показатель, нужны еще стихи книги, нужно движение времени развитие авторских стратегий, чтобы понять, что за явление мы имеем, какова его величина и истинная ценность. Так что, дорогой Костя, ждем вторую…