Нина Ягодинцева

У красной черты. Стихотворения из книги «Высокая вода»

 

***

 

В грязных берцах, широких чёрных штанах,

Куртках с жёлтыми буквами на спине,

Пересыпая словечки от бэ до нах,

Они идут по своей войне:

Бинтуют раны, курят в кулак, стреляют из-за угла –

Такие дела.

 

Вокруг супермаркет, ткани,

туфли и сумочки от кутюр.

Или, скажем, пешеходная улица, выходной,

Полно детей, старушек и всяких беспечных дур

На каблуках и в шляпках…

И тут они со своей войной.

И в тёплый воздух врывается ледяной.

 

Как наложение в фотошопе,

или технический сбой портала,

Или музыка, упавшая на три октавы

В прах и скрежет, в тиски смотровых щелей,

В алый кирпич и доски свежих развалин.

 

Мы слишком привыкли к миру.

Жалей или не жалей –

Он нереален.

 

Так занавеску срывает взрывной волной –

И на грязные берцы, тлея, падают клочья.

Вот реальность. Она никогда не была иной,

И кто-то сейчас видит её воочью.

 

Мы не наивны. Мы честно предпочитаем ложь.

И нам пока ничего не мешает, ну разве кроме

Этих, в чёрном,

идущих сквозь праздник жизни, как нож

Сквозь тёплый хлеб,

оставляя крошки и капли крови.

 

***

 

Ненасытной удалью молодой тоски

Воровская музыка мечется в такси.

Бьётся в стекла, поймана чёрным коробком…

Что она, о ком она? Больше ни о ком.

 

Вспоминать не велено, всё пошло не так:

От проспекта Ленина на Свердловский тракт,

Дальше – Комсомольского бурная река…

Помяни их, Господи: мальчиков зека,

 

Девочек без вызова, ужас чёрных трасс…

Музыка неистово обвиняет нас,

Выживших в развалинах, помнящих едва:

Музыке позволено, музыка права!

 

Слов не слушай, Господи: лгут слова навзрыд.

Плотный сумрак в городе фонарями взрыт,

Высверками высвечен, фарами в упор –

Музыка неистово продолжает спор

 

Не за души сгинувших в ужас и во тьму –

За невинных нынешних, за себя саму,

Разудало-жалкую в гиблой слепоте,

С неизменно ржавою финкой в сапоге…

 

***

 

Чувство жизни холодней, чем острое лезвие.

Взглядом к нему прикоснешься – будто

Читаешь вплавленные в железо

Неумолимые буквы.

 

Одно движенье неловкое

или внезапно окликнут –

Дрогнет рука,

И взгляда не оторвать от липкого

Тёмно-красного ручейка.

 

Потом бинтует белым, проступает зелёное,

Жжёт и ноет, стягивая края,

Кровь сворачивается от зноя,

И она уже не твоя.

 

Заживёт, конечно, криво, ладом ли,

Выбросишь замусоленные бинты,

Но взгляд нет-нет – и задержится на ладони

У красной черты.

 

***

 

Как странно я жила! Как медленно дышала

Небесною водой немыслимых глубин!

И тайный страх точил серебряное жало –

Но мир меня хранил, и ты меня любил.

 

Империя в дыму, как белый храм на круче.

И тридцать лет прошло – а всё ещё в дыму.

И ты в чужом краю. Но так, наверно, лучше –

Мой странный дар теперь не нужен никому.

 

Мучительным глотком таинственной свободы

Насытилась душа и обожглась, и к ней

Слетаются слова неведомой породы,

Светясь, как снегири на тонких ветках дней.

 

Империя в дыму. Взгляд опуская долу,

Не высмотреть зари, не выдохнуть – беда!

Горе глаза, горе – где звёзды и глаголы,

Где ускоряет ток небесная вода.

 

К списку номеров журнала «МЕНЕСТРЕЛЬ» | К содержанию номера