Алексей Пурин

Неподвластна порче и подмене. К 60-летию поэта

МУЗЫКА  НА  ЗАКАТЕ


 

                    …Das Ohr hört nachts…


                      Georg Trakl. Musik im Mirabell


 


1


В городке, раздобревшем на соли,


где играл вундеркинд в парике,


позабудем на день о юдоли


леденящей, о стынущей воле –


погуляем с синицей в руке.


 


Что нам клич журавлиный во мраке


и безлюбых небес неуют!..


Крендель булочной (вечные знаки!).


Пиво славное пьют австрияки


и божественный «захер» жуют.


 


Вот и правильно. Вот и бесспорно:


ни к чему нам мучительный свет


этой музыки после Адорно


(кто ж не знал, что искусство тлетворно?)!..


Только шарики вкусных конфет.


 


Только сон утешительной прозы,


где музы?ка, как струйка воды,


под журчаньем не прячет угрозы,


где сменили пуды сахарозы


кристаллической соли пуды.


 


                                             Зальцбург


 


 


2


Мой принц, мы посетили Ваш


дворец. Теперь там – Эрмитаж


в миниатюре (модернисты:


Моне – блистает, Климт – блестит).


Но из окна всё тот же вид –


сребристый пруд и сад тенистый.


 


И Вена – вся, во всей красе –


что куст в мерцающей росе –


в огнях, готовых распылаться.


И, как отряд передовой,


вступает в город, пусть и свой,


в потемках Нижнее палаццо…


 


Савойский, зри! прошли века;


ничья не справилась рука


с полком годин необоримым –


убит и смелый наповал;


а бург стоит, как и стоял,


когда-то бывший Третьим Римом.


 


Ваш меч, его судьбы залог,


остановить османов смог.


Но наросли потом проценты


(ведь жизнь – сама взаимосвязь)…


Зачем Сараево, мой князь,


Вы разорили после Зенты!


 


                                 Вена. Дворец Бельведер


 


3


Цезари, лежащие в свинцовой


немоте серебряных ларцов…


Ах, и от системы образцовой


остается прах в конце концов!


 


В этом царства схожи с человеком,


в слепоте не видящим своей,


что нелепо верить оберегам –


договорам, скипетрам царей…


 


Где величье замысла, где смысла


торжество? Лишь Евровавилон.


Утекла обратно речка Висла,


а Дунай на лужи поделен.


 


Сорок правд – на месте двуединой,


сорок кривд и сорок языков…


Полон, как сардинница сардиной,


невеселый габсбургский альков…


 


Впрочем, что я! Нам бы их печали –


с нашей суетливой нищетой!..


Выйдем – снова скрипки зазвучали,


рестораны спорят с темнотой.


 


                                 Вена. Церковь капуцинов


4


Пятый век они идут по насту


в абсолютной тишине,


как случалось разве астронавту


на Луне.


 


Вечереет, никакого звука


во вселенной больше нет.


(Но недаром «ночью внемлет ухо»


говорит поэт!)


 


Ни борзые не пугают лаем


пригород, ни птах


крики в небесах. Неузнаваем,


мир лежит впотьмах.


 


(Где он в Нидерландах эти скалы


видел, пейзажист, –


эти италийские оскалы,


шепчущие «st!»?)


 


Только отдаленный конькобежец


на пруду


стылый мрак безвременья разрежет


музыкой во льду.


 


                       Вена. Музей истории искусств


 


5


В старческой руке тысячелетний


скипетр только чудом не дрожит…


Римский император предпоследний, –


патриарх библейский, Вечный Жид, –


 


переживший всех, похоронивший


младших братьев, сына и жену, –


как Пандорин ящик, отворивший


страшную войну.


 


Здесь он умер, слушая раскаты


рукотворных гроз,


с юности любивший «аты-баты»


и не знавший слез…


 


Мерный листопад армейских сводок,


мировой спектакль…


Где-то там вдали – какой-то Гродек


и какой-то Тракль.


 


                            Вена. Дворец Шёнбрунн


 


6


Музыка бывает только в Вене.


Только в Вене царственной она


неподвластна порче и подмене.


Только в Вене музыка – Жена, –


 


 


Дева, облаченная в свеченье,


в колыханье жаркое смычков.


Здесь ясней ее предназначенье:


«Рай таков! – твердить нам. – Рай таков!»


 


…Или это море золотое


в белом и лазоревом цвету?..


Не решусь, как будущий Никто, я


перейти заветную черту.


 


Задержусь у ратуши с бокалом


мозельвейна: на большом панно –


оперные арии… Вокалом


этим всё, что знал, посрамлено!..


 


Безразлично мне, что дело к ночи,


что вокруг всё глуше и темней,


что до тьмы дорога всё короче…


Ночь поет! И дело только в Ней…


 


Только в Вене бурной словно в вену


введена холодная игла,


чтоб душа Прекрасную Елену


из персти земной узреть смогла.


 


                              Вена. У Новой ратуши

 


ТРИ  СТИХОТВОРЕНИЯ


 

1.  Гаэта

 

Возвращенное лето

под конец сентября –

эта крепость Гаэта!

Прилетели не зря

 

из угрюмого края

к нереидам: Нерей

шлет, трезубцем играя,

волны в скалы под ней...

 

Нереиды благие!

Чьим красотам дивясь,

за стихи и стихии

(загрустив, веселясь), –

 

за мечтавших о море

южном (живы – должок)

со слезою во взоре

выпьем граппы, дружок, –

 

за жида, эфиопа,

спящих в русской земле!

...Хорошо хоть, Европа

держит ноги в тепле.

 

 

 

2.  Сперлонга

 

Не уместить шезлонга

горизонтально в ней:

крошечная Сперлонга –

сонмище ступене?й.

 

Что-то из Лонга: Хлоя,

Дафнис, надои коз;

сельское и морское –

разуму вперекос.

 

Обзавелась решпектом:

лавки и бутюки, –

даже почти проспектом –

в три-четыре руки.

 

Местные ветераны

зорко сидят в тени –

и изучают страны

в лицах: чудны? они.

 

Немцы, американцы

бродят туда-суда

(фотки-протуберанцы), –

праздные, ждут, когда

 

Дафнисова сиеста

кончится (ровно в шесть!),

Хлоя замесит тесто, –

и позовут поесть.

 

3.  Неаполь

 

Испанское безумие на фоне

Везувия. Под скопищем аркад

миниатюрны клодтовские кони.

Сияет в небе бронзовый дукат.

 

Запущены фасады. Груды сора.

Кумиры мертвых рослы и грозны.

Всё скоро прахом скроется от взора.

Испепелится око. Канут сны.

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

Музей. Полголовы Веспасиана.

Огромный шар когда-то был разбит.

Но что ему до этого изъяна,

чудовищу, до каменных обид?

 

И что до нас ликующей Природе,

спешащей всё сметающей рекой?..

Приплывшему сюда на пароходе

Фетида емлет жребий – но какой!

 

 

 


АД

 

      Во всех своих надеждах он обманут.

                    Константинос Кавафис

                          (Перевод С. Ильинской)

 

1.  Деметрий  I  Сотер (162–150)

 

Как туза козырного держали в Риме –

для игры решительной. Но уплыл,

обманув. И «Спасителя» принял имя.

И собрал достаточно сил

 

для войны за царство отцово. Крови

не страшился родственной он пролить

(что для этой династии было внове –

вот и вьется страшная нить!).

 

А поскольку в Риме тужил, то Рима

не любил, – желал обозначить твердь

и гордыню. Но Риму всё в мире зримо –

и найдется некто спросить за смерть

 

Антиоха Пятого (пацана ведь!), –

брат, подросший сказочно (верь, не верь!),

убиенного отрока (месть и память!)

отворяет ногой к Селевкидам дверь.

 

Сыновей только спас, отослав до Крита, –

Антиоха с Деметрием – их отец.

Честно вышел на битву, да карта бита.

Самозванец берет венец.

 

2.  Александр  I  Балас (152–145)

 

Александр Балас («Бережет Ваал» –

то есть Зевс печется о нем),

самозванец, всё время с огнем играл,

всё, безумец, играл с огнем.

 

Впрочем, пекся о нем Птолемей Шестой,

хитроумный Лагид, – и дочь

выдал замуж за смерда, венчал с тщетой,

отломить полцарства не прочь.

 

Оттого на драхмах они вдвоем

с Клеопатрой (на полчаса) –

молодец безродный («старье берем!»)

и египетская краса!

 

Аполлон уселся на пуп Земли.

Громовержец с Никой в руке.

Отовсюду – грузные корабли,

и уходят – не налегке.

 

Но Лагиду шепчут, что странный зять

замышляет его убить, –

и напротив рати ярится рать,

а супружества рвется нить.

Что в итоге? Одна голова – с дырой,

а другая отсечена...

И отныне Деметрий царит Второй;

Клеопатра – его жена.

 

3.  Деметрий  II  Никатор (146–138, 129–125),

     Антиох  VI  Дионис (144–142),

     Диодот  Тифон (142–137),

     Антиох  VII  Эвергет (138–129)

 

Царь Деметрий Никатор теперь брадат, –

больше перс он теперь, чем грек:

жил в плену у парфян – Хорасан, Багдад, –

пил из чуждых эллинам рек...

 

Был мальчишкой объявлен царем, женен

на вдове самозванца (жуть!),

наречен нелепейшим из имен –

«Победитель» (не как-нибудь!).

 

Лютовал ли?.. Но Диодот Тифон

возмутил, предатель, войска

против «деспота» – и возвел на трон

Александрова сосунка.

 

(Он потом убил его, да и сам

Антиохом Седьмым убит...

По усам текло – так по волосам

не скули на земле обид!)

 

Митридатом Деметрий пленен, а брат,

Антиох, ведет под венец

Клеопатру всё ту же, и сам не рад...

Что, увы, еще не конец.

 

Антиоха парфяне добьют. Уйдет

от парфян Деметрий – и вновь

с Клеопатрой в Сирии заживет;

но и эта прольется кровь.

 

Александр Забина уже в пути,

Александра, якобы, сын.

Никуда Деметрию не уйти –

он на свете, как перст, один.

 

4.  Александр  II  Забина (128–122)
Александр Забина один – за всех

антиохийских царей –

улыбается на монетах. Смех

не таит. Он всех веселей.

 

Всех богаче. Двойной Изобилья Рог

украшает реверс его

легковесной драхмы... Счастливый бог!..

Только в будущем – ничего,

 

 

кроме плена и гибели... Все вокруг –

лизоблюды, предаст любой;

но улыбчивый рот посильней, чем лук,

а уж он-то всегда с тобой.

 

Самозванец, лагидский лазутчик, вор,

Ники золото на чекан

«одолживший» у Зевса: задобрить двор,

затянуть солдатский аркан...

 

Пусть вино – с цикутой, кривить уста

не пристало ему вовек...

Доброхоты шепчут: «Казна пуста!» –

улыбается гордый грек.

 

5.  Клеопатра  Тея  и  Антиох  VIII

    Эпифан (125–121)

 

Улыбаются только греки...

Трех мужей пережив, она

собиралась царить вовеки,

но как мать уже, не жена.

 

Это не Артемида с Фебом

на монете – она и он,

сын возлюбленный, данный небом:

кто отец его? – Аполлон!

 

Трех мужей предала, убила

сына младшего, чтоб росла

Антиоха дивного сила

под размахом ее крыла.

 

(На охоте. Из лука. Метко.

Промахнувшись как бы... Эсхил!..

Артемида!.. Страшна монетка!!!)

...Но у милого станет сил,

 

оперившись, добавить яда

в кубок матушкин (пей со мной!).

...Бедный мальчик, исчадье ада,

Антиох Эпифан Восьмой.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера