Татьяна Осинцева

Искры божии летят. Стихотворения

***


Фотографии святых,


Хроник звуковые хорды


Слышат Баховы аккорды


И за печкой домовых,


Слышат риски голосов:


Просто ангелов штук со? сто


В рядовых бессмертных соснах


На холстах в пылу снегов.


Там, где времени глоток,


Там, где мысли – электрички,


Вдох и выдох – переклички,


Кислородный туесок.


Фотографии любви,


Фотографии блаженных…


Снежных сумраков вселенных,


Белых храмов на крови.


 


ЧЕХОВ.  ЯЛТА.


 


У зимней Ялты море сквозняков.


И кипарис, и розы, и рассада


Для будущих гостей земного сада


И для театра тлеющих веков.


 


И соблазняется в огне без снов


Температуры липкая армада,


И за горой туманного распада


Испарина неношенных обнов.


 


Кого же слушать? Брызгами до дыр,


Чтоб никому не дать договориться.


Зачем не спит подстреленная птица


И материнский старенький Псалтырь?


 


Кого же слушать мне? Бессонный хор.


О чём «помилуй» просит на обедне.


Тот первый вдох и выдох предпоследний.


Итак, комедия. В Москву. В костёр.


 


Успех, провал, шампанское, цветы.


Сестра письмо писала Левитану.


И Мамин-Сибиряк немного пьяный,


Собака Бунина обозвала на «ты».


 


А дом бросай в пожар и так играй.


И всё по кромке, от тоски сгорая.


О, как все говорливы и стенают,


Зачем, зачем придумался ваш край?


 


Вишнёвый сад не молвит, не шумит.


И степь молчит, как вещая страница.


Куда летит подстреленная птица?


Туда, где море никогда не спит. 


 


***


Как начинают петь календари,


На Небе нет ни дна и ни покрышки,


И март листает февраля излишки,


Желая зиму отблагодарить.


 


Он просыпается и на яру опять,


И неуклонно смазывает дали


Из статики в отвязанные ралли,


И кто-то начинает напевать.


 


И грубовато жаждать чепухи


От дикой и наивной подворотни,


И ощущать, как чавкают те сводни,


Что в лужах плавят солнце на стихи.


 


Потом ещё химеры, память влёт,


Поминки, рожи, пьянки и стари?ны,


И выпей море зелени и сини


За дымным горизонтом, где восход.



До мая, правда, надобно доплыть,


Возможно, никого не обнимая,


Вот только бы хоть что-то понимая,


Бессонница. Гомер. Куда ж нам плыть…


 


***


Ах, Боже мой, опять весна!


И мне не спится.


И дождь на цыпочках без сна


Идёт напиться.


Момент крутящий голоног,


Срывает крыши,


А ты всё также одинок,


Но стал потише.


Те мать-и-мачехи грехи,


Желтушный венчик,


На пустыре растут стихи,


Родится птенчик.


Созреет в Небе благодать –


Весна без края.


Чужбина – тоже чья-то мать,


Но нам чужая.


Давай, цыган, цыгань, мели


Свою повозку,


Пока пытают корабли


У лодки сводку.


Пока земля – большой пустырь –


Нага до боли,


Лишь  Свет, как вещий поводырь,


Взыскует воли.


 


***


Встречать и провожать весну.
Встречать и провожать победу.
Вчера ты с ней еще обедал,
А нынче ты идёшь по дну.


Переживая свой удел,


О нём нисколько не жалея,


Ныряя в тёмные аллеи,


Где был не нужен и не смел. 


 


Где был забыт на много лет,


Ждал  отклика небесной манки,


Взлетал на очумелых  санках 


В слободкин яблоневый цвет.


 


Что детство? – Доля красоты.


Так возвращается победа.


И просыпаются побеги,


Твой хлеб – трава, весь мир – на «ты».


 


Так возвращается она


И принимает – луг да воля –


Страда, желающая поля,


Любовь, не знающая сна.


 


 


***


Вот и  хозяйство марта


Не бережёт кармана,


Только синяк под глазом

Карих очей кру?ги,


Это всего лишь марка


И по колено сраму,


Как возле сточной ямы


Жизни пустой струги.


Наст, словно растр моря,


Нотной бумаги папка,


Полный стакан капели


Пьянство закусит сажей,


Битый хрусталь тролля,


Мой молчаливый папка,


Ленты, венки, ели,


Невыносимо сглажен.


Жалко невыносимо,


Осип Эмильич слышит:


Здешний «намордник» жёсткий –


Тож пересылка – ящик,


Мёртвые срам не имут,


Только о нас дышат:


Слово ли, вопль в россыпь,


Звёздного сна хрящик.


 


ПРИШВИН


 


Я сел у реки и вошёл в тишину*,


И был окольцован туманной волной,


Лишь глаз ястребиный за мышью одной


Прицелом оптическим правил струну.


 


И зорко, и медленно пятилась тень,


Молился восток на мираж-календарь,


Горючая белка, как будто Агарь,


Скрывала в гнезде свой ореховый день.


Шёл птичий урок под восторженный свист:


Качали касатки  небесный пустырь,  


И яблочный август – Фавор – поводырь –


Сиял, словно в схиму ушедший артист.


 


И там,  в глубине, жил послушник любви,


Не ведая, где же его монастырь,


И трогал Природы лесную Псалтырь


Молчаньем весны, что пылает в крови.   


* строка принадлежит М. Пришвину


 


***


Когда мы думаем о лете,


За окнами стоит зима,


Когда мы думаем о смерти,


Нас ищет новая тюрьма,


Нам снится дальняя дорога,


Провинциальная страда,


И ждёт за пазухой у Бога


Неукротимая судьба.


 


Нам снится птица зимородок,


Лазорью пёрышек лихих


И ледяной лучистый продых,


Что движет корабельный стих,


 Мороз пока ещё далече,


И наше небо из окна


Всё помнит звуки чудной речи


И золотую рыбку сна. 


 


А мы всё думаем о лете,


Смиряясь жёсткою зимой.


И мы всё думаем о смерти


И воле Света надо тьмой.


И восклицая, словно дети,


Влюбляясь в синий снегопад


Мы так волнуемся о лете,


Что искры Божии летят.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера