Концепция выбора человека. О поэте А. Банникове

Он воевал в Афганистане и писал стихотворения. Его творчество предстает синкретичным полотном, от него веет такой полынной беспредельностью, и стоит оно, подобно острову, особняком от общепринятых канонов силлабо-тоники.

Прошедший по разным граням мира Александр Банников долго и мучительно искал суть жизни человека, он изменил свою природу ради того, чтобы, наконец, найти Ответ на мучавшие его вопросы. Его стихи – это маленькие раскаленные кратеры над жерлом сущности человека – концентрат самой жизни…



«Человек-перекресток» 2 – так называется книга стихотворений А. Банникова, написанных им на войне и после нее. Метафора перекрестка подразумевает пересечение дорог, место встречи, а в коннотативном значении, применительно к стихотворному сборнику, – пространство текста, в котором идет сопряжение понятий «жизнь» и «смерть». Человек неизбежно встает на перепутье: вот тут-то проявляется его свобода выбора и несвобода избежать его. Где, как не в стрессовых условиях войны, перед человеком предстает железная необходимость выбора?..

Одна из первых характеристик, которая дается поэтом, – утверждение о том, что «жестокость – земная черта». На войне человека «приручают к автомату», «остужая нежную животность» к «себеподобным», готовят послушных исполнителей, «тружеников автомата»:

Уже умерли двое из десяти.

Я на руки смотрю – становлюсь восьмипалым,

семипалым… Нужда сосчитать до мизинца.

Стремление к нулевой предельности – вот что выражает жесткий счет. В замкнутом пространстве, где сбиваются жизненные ориентиры, но не прицел автомата, очень легко потерять человеческий облик: достаточно лишь раз дать своему «лицу окаменеть» – и «случай выжить упущен»... Вот почему так терзается и болит душа героя Александра Банникова. Вот откуда тревога, тоска, слабость, щемящее чувство одиночества, горечь, осознание своей ненужности и ощущение усталости, находящие выражение в стихотворческой исповеди. Говорить об этом нужно, чтобы, по выражению поэта, «не озвереть окончательно, не разучиться любить и думать» 1, с. 9. Вопросы типа «Что делать убившему?», «Где жизнь?» ответов не имеют, но процесс творения стихов для автора имеет паллиативное свойство. Жизнь и смерть соседствуют в условиях войны, но факт смерти обесценивает принцип существования человека. Поэтому корректнее выглядит оппозиция «смерть – смысл».

Переход человека в небытие разрушает все, имевшее для него значение в жизни, поэтому само стремление понять эту метаморфозу не имеет смысла. Молчание в этой ситуации неуместно, и простая констатация тоже не поможет. Тогда встает вопрос не о том, что рассказать (содержание), а в какой форме это сделать. Александр Банников, задумавшись над тем, подвластно ли человеческому языку объяснить явление смерти как более или менее очевидного для человечества понятия предельности, ответил отрицательно:

Потому-то нельзя ничего объяснить –

Чтоб про смерть рассказать, нужен птичий язык.

С другой стороны, сосредоточенность на имплицитной стороне поиска не позволяет найти спасение в «друзьях и окопах семьи». И все же мысли о любимых людях поддерживают героя в окружающей его суровой действительности; память об их заботе, любви, нежности согревает и дает надежду, подпитывая стремление человека выйти из кругов ада афганской войны.

Вот здесь мы находим изображение любимой женщины, воплощенное в образе-эмблеме, «распявшей» свой взор на пространстве оконном:

Ты смотришь в окно – так глядят на икону.

Себя обрекла на безмолвье, послушница.

Но шарит рука по распятью оконному –

Вот так, задыхаясь, ищут отдушину…

Она ждет возвращения мужа, как ожидают Откровение: «лицо заострилось, как наконечник», ее лик – «светлая лампада». Ее облик транслирует любовь, которой она стремится заполнить царящую вокруг пустоту и невероятное волнение; напряженная поза при внешнем бездействии выдает внутреннюю динамику и энергетическое напряжение…

Возможно, отчасти благодаря ее любви герой выжил и вернулся, принеся с собой в мирную жизнь мучительное противоречие: «запомнить на всю жизнь – скорее забыть»1, с. 10:

И пустыню – доблестный опыт –

Поменяем на мирное дело,

И привычки другими заменим…

Но становится органом тела

Неразвязанный узел сомнений.

Стихи Александра Банникова – завязанные «узелки памяти». Вспоминать – больно, но, чем дальше, тем сильнее в настоящее бесцеремонно входят воспоминания, словно снопы света из-за неплотно прикрытой двери. Больно потому, что на пространственно-временной дистанции чувство потери чего-то важного проступает более рельефно: «Сны в наказанье год и жизнь спустя». И вот здесь начинается самое страшное – анализ и осознание пережитого там…

Описывая нелепую смерть подорвавшегося на не ему предназначавшейся мине маленького афганского мальчонки, Банников напишет в книге «Афганская ночь»: «Я впервые остро почувствовал всю мерзость и преступность этой войны…» 1, с. 27:

…Мы в холст отдельно завязали

останки – будто есть надежда…

Осталось марево, как знамя

победы нашей зарубежной.

В глазах светлеет, будто кляксы

стекают с них… убит мой враг…

Я равен ране – я поклялся

как на суде: Не врать. Не врать.

Все больше и яснее предстает перед героем окружающая его непробиваемая стена молчания и умолчания о том, что было в горниле Афгана; герой задыхается в атмосфере всеобщей лжи, которая «стекает» с глаз, и в это же время правда, настоящая, болезненная, как рана, проступает наружу. Автор не щадит себя, крупным планом обозначая и проблему вины-прощения, которая в его творчестве создает концептуальную триаду: «память – совесть – ответственность». Объяснимы ли его чувства? Измерима ли его скорбь по убитому из вроде бы вражеского стана ребенку?..  Александр Банников чувствует едва ли не кровное родство со всем человечеством, поэтому концепцию его творчества можно предварить высказыванием Джона Донна о том, что смерть каждого Человека умаляет и тебя самого.

Истощившая его битва со ставшими уже химерическими соперниками получилась неравной: герой одинок в беспощадной игре со стреляющими миражами своей памяти, потому что «война закончена лишь тогда, когда похоронен последний солдат» 3, с. 121. Не сломали хребет мне, но я стал внутри горбатым – «волком человеческим»! Победители так не говорят…

Но утверждение, что Александр Банников проиграл, будет неверно. Он  приблизился к пространству, в котором работает неподвластный и недоступный для человеческого разума механизм; пространству, в котором он мог лишь исполнять диктуемое и наблюдать такие проявления реальности, которые идут вразрез с его мировоззрением. По мере проявления отношения героя к происходящему, конфликт накаляется до трагического предела: Банников приближается к гибели – и в этом факте прослеживается трагический мотив гамлетизма, который каждый решает по-своему. Человек, стоящий на перекрестке жизни и смерти, свободен в обязанности выбрать смерть тела или гибель духа – но ни в коей мере он не свободен от этого выбора. Александр Банников выбрал путь смерти физической, подведя черту своей «узелковой» рукописи…


Банников А. Г. Афганская ночь: очерки, стихи / А. Г. Банников. – Уфа: 2003. – 128 с.

Банников А. Г. Человек-перекресток / А. Г. Банников. – Уфа: Башкирское книжное издательство, 1992. – 88 с.

Суворов А. / К. В. Душенко // Большая книга афоризмов. – М.: Эксмо, 2007. – 1056 с.