Людмила Цедилкина

Горькие знаки души... Стихи



    ***


    Узкие русла с тяжелою влагой

    вынесут, выплеснут на берег слово...

    Каплю за каплей берет не бумага —

    Божья ладонь, отдающая снова.

    

    Так и питаются сирые пашни

    из очерствевшего праха и слуха,

    камня и соли, немой и нестрашной,

    белой, с алмазными зернами духа.

    

    

    

    ***

    

    Лепить себя старается вода

    руками детского усердного труда.

    Под теплыми шлепками дремлет глина —

    обычная для здешних мест картина,

    и да пребудет, мирная, всегда!

    

    Мартена старого убит багровый кит,

    укрощено бушующее чрево.

    Его останки ветер иссушит —

    кирпичных ребер добрый монолит,

    златую ветвь железистого древа...

    

    Все дорого в отжившей старине.

    Все полито родной слезой и кровью,

    окроплено печалью и любовью

    и потому прекрасно в тихом сне

    под белой-белой стариковой бровью...

    

    

    

    ***

    

    Сытый огонь усыпает как будто бы,

    угли атласные вылизав. Ночь

    греет над ними ступни необутые —

    вечной поэзии смуглая дочь.

    

    Ходит она до утра под окошками,

    в маленьких детях баюкает сны,

    кормит их белыми звездными крошками

    под неусыпным присмотром луны.

    

    Зрящий изнанку, любимый недугами,

    очи тяжелые спать уложи,

    хватит скиталице зеркальца круглого —

    выпытать горькие знаки души.

    

    

    ***

    

    Капельки по стеклу. Утри

    роговицу оконной раме.

    Сколько слез у зимы внутри

    встало намертво утром ранним.

    

    И до самой весны держать

    королеве лицо в сиянье

    и морозам принадлежать

    в белых комнатах мирозданья.

    

    Видно, скоро ее черед

    встать на пальцы и закружиться,

    и не помнить, что все пройдет,

    только слушать, как длится, длится...

    

    

    ***

    

    Как ртуть, слеза дрожит в последний миг.

    Сдержать ее смертельное движенье

    не волен благодатный материк,

    отмеченный проклятьем притяженья.

    И вся его пронизанная плоть

    так мудро и отзывчиво страдает,

    что злаки золотые жнет Господь

    и дивные каменья вырастают.

    

    

    ***

    

    Сгорит, и не отстроишь заново.

    Синицы будут помогать...

    Возьму Георгия Иванова,

    случись беду перемогать.

    

    Блаженны, скажут, безусловно,

    вот и от блага далеки.

    Сияет ум немногословный,

    кричит молчание тоски.

    

    Сияй! И сердце тверже станет

    в двадцатый век и век любой.

    Страданье слова не обманет —

    подаст безжалостной рукой.

    

    

    ***

    

    Легкая лепнина

    чистого стиха.

    Для Отца и Сына

    боль моя тиха.

    И Святого Духа

    высота окрест.

    Не коснется слуха

    молчаливый жест.

    

    

    ***

    

    Черемуха, куст за кустом,

    и взгляд ее первой находит

    на этом отроге крутом

    просодий...

    

    Раскинула руки стеблей,

    высокие и молодые,

    и ягод крупинки на ней

    живые...

    

    И все предначертано ей:

    и осень, и снег, и морозы,

    и дрожь сиротливых ветвей,

    и слезы.

    

    Смиренна, свежа и нежна

    в руках богоравной природы,

    как землю целует она

    и воду...

    

    

    ***

    

    Обнимаю душой твою душу. А тело

    пусть, как будто бы стало душой, улетит.

    Мы забудем о нем: это иволга села

    на зеленые ветви. Она уже спит.

    

    Это души: не знают земные законы

    и неведом их здесь не звучавший язык.

    Только музыка звезд — и повторы, и звоны,

    только шелест небесной воды, или крик,

    

    или жалоба вдаль улетающей птицы,

    что уже не слышна для холодной земли.

    Я забуду о том, что мне все это снится,

    я возьму твою боль и исчезну вдали.

    

    

    ***

    

    Спроси меня, как я живу,

    кого на помощь я зову,

    чем я кормлю любовь свою,

    какие песни ей пою,

    

    о ком прошу всегда: «Спаси!»,

    кому всегда бегу навстречу...

    Спроси меня. Я не отвечу,

    но ты спроси.

    

    

    ***

    

    И только думать, думать о тебе,

    почти уйдя из суетного мира...

    Какая музыка глубокая в мольбе

    немых дерев, какая плачет лира...

    

    О пусть простит меня мой ближний круг

    людей, предметов, столь великодушных!

    Когда бы знать им этот чистый звук

    с неповторимой прелестью воздушной...

    

    Не знать, не ведать больше ничего,

    отдать себя на пищу изумленью

    и ощутить печальное родство

    с молчаньем этих трав как знак прощенья.

К списку номеров журнала «УРАЛ» | К содержанию номера