Стихотворения

* * *

родное небо потемнеет
платформа твёрдая растает
когда прощальная улыбка
стремглавой ласточкою станет
и полетит туда где поезд
в больных слезах в чаду колёсном
вагонных окон свет янтарный
несёт по рельсам кровеносным
и память плотная клубится
почти что явь ещё — не память
ещё живёт вокруг как роща
и ни прибавить ни убавить
и звери раны зализали
на обессиленном вокзале
где мы что надо не сказали
и что не надо не сказали
ночные корабли-строенья
перед тобой летят нерезки
но ты услышишь пенье крыльев
и ты отводишь занавески
лети лети моя улыбка
туда где небо цвет меняет
и крылья тонкие смелеют
и догоняет… догоняет.


* * *

Мне в детстве твоём, словно в детстве своём,
знаком каждый дом, уголок, водоём,
и смех голубиный, и шум тополиный,
и белых небес голубой окоём.

Как будто бы помню картинки твои,
ботинки твои и пластинки твои,
твой дом у железной — как сердце — дороги,
следы, тайники, паутинки твои.
                          
В далёкую память как тополь вращён,
с лихвой одарён и заране прощён,                                                    
ты смотришь пронзительно и близоруко
оттуда, где мы не знакомы ещё,

туда, где уже улыбаешься мне,
и где наяву веселей, чем во сне,
где ты подаешь мне пальто так несмело,
как падает на спину бережный снег.

А после — разлук удушающий зной,
угар торфяной и оскал ледяной.
Ты видишь, беда наплывает, как туча!
Пускай не случится с тобой и со мной.

И я возвращаюсь и снова стою,
где красят скамью и поют соловью,
где ты еще маленький и одинокий,
и гладишь трехцветную кошку  свою.

И если среди неспокойных теней
какая-нибудь подкрадется ко мне
недобрая неотвратимая правда —
пусть я ничего не узнаю о ней.
  

ИЗ ПИСЬМА

…Значит, мысли сливаются с лицами,
посмотри, их уже не разнять.
Что ты видишь за этими линзами  —
мне, наверное, лучше не знать.

Минус девять — и мир расплывается
и пасётся в дыму и огне.
Только всё, что тобой забывается,
никогда не забудется мне.

Я же выпишу каждую буковку
на листе, что горит изнутри.
Посмотри на морошку и клюковку.
Я умру без тебя, посмотри.


* * *

Этот дым наплывает, его я  видала, видала
у костёла на Красноармейской ещё или где-то,
в ботаническом, может, саду… Было бело и ало,
приходили ко мне сновиденья из чистого света.

Столько дыма я выпила там, и любви ровно столько,
так гудело метро, что глаза наполнялись слезами,
и круглела луна, а теперь — как лимонная долька
тонкий месяц плывёт над вокзалами  и образами.

Только память махнёт рукавом, и опять заиграют
всеми гранями дни из кармашка её запасного.
Там слова, и шаги, и печали ещё догорают.
Догорают дотла, а потом разгораются снова.


* * *

надень дырявый свитерок
в своём краю благоуханном
когда подует ветерок
запахнет морем и туманом

о небо это ль ты ко мне
полощешь белыми крылами
и смерть стоит как ночь в окне
но не она придёт за нами

и засвистит в груди дыра
таким протяжным зорким свистом
и ты припомнишь, что с утра
лежишь на поле шелковистом

и снишься камню янтарю                                      
и снегирю и будишь эхо
и плачешь в синюю зарю
небольно счастливо и тихо


* * *

Я не узнаю, что успел ты
исполнить, синий пиджачок.
И не узнаю, почему я
тебя — сейчас — так назвала.
Дымится выключенный чайник
и дверь ложится на крючок,
не откликаешься на оклик —
и тень встаёт из-за стола.

Пошлёшь привет потусторонний
мгновенно тающей земле,
где утки крыльями плеснули —
и пруд взлетающий дрожит.
И в топком времени окольном,
двояковыпуклом стекле,
улыбка тихая мерцает
и свет подспудный сторожит.

В лесу, где красные деревья,
юлит охотничий рожок,
и мхом затёртые болота
темны, как люди за столом.
Мне так хотелось — с горькой  коркой —
тебе оставить пирожок,
клочок заляпанного неба
под серым уткиным крылом.