Ничего не забыто. Стихотворения

          
*   *   *
«Ничего не забыто!» –
восклицают верхи  
и людишкам в корыто
льют протухшей ухи.        

Рапортуют Пилаты
о великих делах
и лошадке крылатой
лезут с ножиком в пах…

О, воздушность ковылья
и беспечность стрижа!  
если схватят за крылья –
не уйдешь от ножа.

На обманной дороге
к дармовым пирогам,
коль не выдернут ноги,
то дадут по рогам…

Эта жизнь не наскучит,  
не успеет, верней.
Самых юных научит
рвать кусок пожирней.

И румяное племя –  
белозубая рать  
осознает, что время
на дворе – убивать.

*   *   *
Так выглядят закончившие путь,
когда скрипеть устало коромысло:
бредут –  нет сил пальтишко запахнуть,
и  в шапке нахлобученной нет смысла.              

А помнишь, как совсем наоборот –
еще в начале, юношей спесивым,
ты гордо брался в тяжкое «народ»
вписать единство братское курсивом?

Ты помнишь эту дантовскую  грусть:
«безвременье»,  «безденежье»,  «разруха»
сводить в одно мучительное  «Русь»,
прошитое суровой нитью Духа?

Жизнь ради слов, по сути, – Колыма.
Но что тому этапов потрясенье,
кто вдруг счастливо выжил из ума,
и в пятницу поверил в воскресенье?!

Кого судьбой растоптанного тут,
в пыль стертого эпохи жерновами,
давно, раскинув крылья, в небе ждут
те, что в карман не лезут за словами…

*   *    *
Гегелю с Кантом, весной загремевшим в стройбат,
не занимать к постижению жизни таланта.
Благо сержант, бытие превращающий в ад,
пендалем жизни то Гегеля учит, то Канта.

Только сортир остается им драить, видать,
китель «дедам» обшивать позолоченным  кантом…
Плох тот солдат, что упорно не хочет поддать
в душной каптерке с идущим на дембель сержантом.

Сгинувшим в нетях никак не положено сметь.
Спутавших «вольно» с «равняйсь» -  их убить даже мало!
Гегелю с Кантом за родину-мать умереть
лишь и вольно здесь да за пахана-генерала…

После отбоя особенно яростно бьют
те, что уже раздавили бутыль «абсолюта».
Но не скули! Только там постижим абсолют,
где на тебя бытие ополчается люто.

Где через месяц уже ты простой трилобит.
Где от былого тебя не осталось ни грамма.
Где над тобой, бритым наголо, нагло стоит
и усмехается жизнь, не имущая срама.

КУЗНЕЦ
                                              
«Мы кузнецы, и дух наш молод,
   куем мы счастия ключи…»

Прилив удушья силясь побороть,
он бьется рыбой брошенной на сушу:
душа наружу просится, но плоть
из сил последних держится за душу.

Ложатся на глаза, как пятаки,
с осины листья. Синяя шалава,
пред ним рыдая, сжала кулаки…
Прощай, "Агдама" сладкая отрава!

Прощай, соленый пот Караганды,
прощай, малина пьяная бараков…
Отходит раб. Трудов его плоды
мхом порастут во мраке буераков.

Ковавший для державы капитал,  
но труд едва ль за счастье почитавший,
ты потом эту землю пропитал,
как злобой поднебесье ангел падший.

Ты жилы рвал, чтоб выжить как-нибудь,
а родине твоей всё было мало:
и падала она к тебе на грудь –  
твоей напиться кровью до отвала.

И всё желала, чтобы ты дожил
до грозного решительного часа,
когда ударных строек сторожил
есть просто штык и пушечное мясо…

Последнее причастие прими –
вкуси от кислой глины каравая.
Хрипят заводы в Туле и в Перми:
"Прощай, кузнец, ковавший ключ от рая!"