Две сказки о птицах

1. Белая ворона

Неприглядная ворона
Промышляла возле окон.
Перекисью водорода
Окатили ненароком.
С перепугу стало плохо -
Думала, что околела
И ослепла, и оглохла,
Но всего лишь побелела.

Возмущалась поначалу,
Перья мокрые шеперя,
На людей взахлеб кричала:
Что, мол, делаете, звери!
Но, устав, угомонилась, -
Отдохнуть всегда полезно.
И сменила гнев на милость -
Хорошо, что не облезла.
Белый цвет, конечно, марок,
Для помоек не годится,
Но средь сереньких товарок
Гордой цацей, белой птицей
Почему б не прогуляться -
Рты разинут от сюрприза,
Даже каркнуть побоятся
Поперек ее каприза.
Под такой веселый случай
Без разбора и без спроса
И кусочек самый лучший
Можно хапнуть из-под носа.

От мечтаний сладких тая,
В околоток свой летела,
Но ее родная стая
Знаться с ней не захотела.
Там где серость, там и зависть.
Стая выскочек не терпит.
И плевались, и клевались,
Птиц чужих вгоняя в трепет.
И сама лихой оравы
Перекаркать не сумела.
Еле-еле от расправы
Чуть живая улетела.

Отдышалась, отлежалась
За столяркой в куче стружек,
Но к себе, несчастной, жалость
И обида на подружек
Не исчезли вместе с болью:
"Надругались, вот и чудно,
Значит, не были любовью
Дальнеродственные чувства",-
И решила сердцем хмурым
Век с роднею не встречаться.

Полетела в гости к курам
И не только пообщаться -
Позаботиться о крове
С дармовой и сытной снедью
Надо было. Да и кроме -
Чтоб кудахтали над нею.

Ну, а тем уже напели,
Им уже настрекотали,
Напищали, насвистели
Про скандал в вороньем стане.
Но она отнюдь не дура
И подход сумела выбрать
К сытым и наивным курам -
Пусть ворона, но не выдра.
А хозяйская кормежка,
Высота и мощь забора
И полеты "на немножко"
Не расширят кругозора.
Наплела им полон короб
Где летала, как страдала...
И ни спеси, ни укора
Курам, видевшим так мало.

Сказки плыли как на святки,
На насесте  ближе к ночи:
Про хорьковые повадки
И про лисьи, и про волчьи,
Про медвежью глуповатость,
Ястребиное нахальство,
Про сорочью вороватость,
Даже про воронье хамство.

Сочиняла - только слушай.
И молодки затихали,
Перепуганные клуши,
Ей сочувствуя, вздыхали.
Пощади нас, птичий боже,
Только в страшном сне приснится,
Что такое выпасть может
На судьбу несчастной птицы.
А ведет себя как скромно!
Не спросив, куска не тронет!
Вроде как бы и ворона,
Только масти не вороньей,
Только с выходкой иною
И полетом не похожа.
Может, с перьев белизною
И душа светлеет тоже?!

И уже дивятся люди,
А особенно их детки,
Подают в широком блюде
Очень щедрые объедки.
Вроде бы и не просила,
Но разжалобить сумела.
Что там люди - злая псина
Примирилась, подобрела.
Благодарностью блистая,
Чистит клюв на песьих блохах.
Пропадай родная стая
В старых дрязгах, новых склоках.
Для нее утихли страсти
И желанья нет искать их.

Только перья прежней масти
Прорастают так некстати,
Не ко времени, крамольно
Прет проклятое наследство.
А выщипывать их больно,
Только некуда ей деться.
Надо прятаться и наспех
Дергать из живого тела,
Чтоб не выйти курам на смех.
Да и псина знает дело.

2. Серые утки  

Великая радость в конце перелета
Скала для орла, а для уток - болото.

Усталые птицы на кочки присели.
Добрались до места - гуляй новоселье.
Но после беспечной утиной пирушки
На них затаили обиду лягушки.
Оно и понятно - кому же охота
Делить, с кем попало, родное болото.
Обида - обидой, но надо мириться,
Лягушка слаба, чтобы ссориться с птицей,
А с миром, глядишь, и обида прошла бы,
Но все изменило вмешательство жабы,
Которая часто гостила в болоте,
Являясь кому-то двоюродной тетей.
Поживши повсюду и лиха хлебнувши,
Она молодежи проквакала уши
О том, что за годы скитаний успела
Увидеть, узнать и едва уцелела,
Когда пребывала на службе в науке.
Лягушки, как  Богу, молились старухе.
И нравилось ей поклонение это:
Судила, рядила, давала советы.

Когда прилетели незваные гости,
Премудрая жаба раздулась от злости,
И чтобы поставить в сомнениях точку,
Она забралась на высокую кочку,
Проквакала: "Хватит толочь воду в ступе,
Мы уткам болото свое не уступим.
Здесь наша икра, головастиков стаи,
Мы верность храним, за моря не летаем,
А этим - без разницы, где поселиться,
Явились, раскрякались - важные птицы,
Да хоть бы и цапли - важнее видали.
Меня электричеством люди пытали,
Лекарством травили, со скальпелем лезли...
А я все живу! И пугать бесполезно!
И вам глупых уток бояться не надо.
Не будет им здесь, на болоте, пощады!
Я знаю, что нету числа их порокам.
Их грязные тайны открою сорокам".

Позвали сорок, угостили, и скоро
Болота и реки, леса и озера
До дна содрогнулись, настолько был жуток
Сорочий рассказ о "невинности" уток.

Позоря высокое звание птицы,
Они заселили людские больницы,
И в каждой палате, под каждою койкой
Расселись, чужих не стесняясь нисколько.
В них гадят бессовестно круглые сутки,
Им в души плюют, но больничные утки
Привыкли, смирились и, вместо протеста,
Молчат, зацепившись за теплое место.
Посуда для сбора людского помета.
Забыв, что они рождены для полета,
Сидят, догнивают, мочою пропахши.
Со званием птицы и духом  - параши.

Еще существуют газетные утки.
Оторвы циничней любой проститутки,
Порхают, крикливы и бесцеремонны,
Поправши людские и птичьи законы.
Порочны насквозь и до перышка лживы,
Способные ради малейшей наживы
Испачкать дерьмом, опозорить публично,
Врага или друга - почти безразлично -
Кого, за какие грехи погубили.
Им лишь бы платили, платили, платили...
И, плюс ко всему, получить наслажденье,
Следя за чужим неуклюжим паденьем.

Редчайшие стервы, но хуже - иные -
Нет уток опаснее, чем подсадные.
Такие - наивны на вид и невинны,
Их черной души с расстоянья не видно,
Старательно спрятав свое вероломство,
Они ненавязчиво манят в знакомство.
Влюбленные селезни рвутся навстречу,
А их вместо ласки встречают картечью
Стрелки. Вот такие кровавые шутки
Себе позволяют коварные утки.

Сороки летали, сороки трещали,
Еще кое-что рассказать обещали
Тупым тугодумам, коль этого мало.
Но всем и такого с избытком хватало.

"Они опорочили чистое небо", -
Хрипели орлы, задыхаясь от гнева.
"Да как они к нам приземлиться посмели?" -
Шипели в траве возмущенные змеи.
И лисы кривились, и морщились волки:
"Понятно, откуда у нас кривотолки,
Интриги и склоки. Обидно, что сразу
Не поняли мы, кто разносит заразу".
А челядь лесная и прочая мелочь,
Которая вечно и пискнуть не смела,
Попряталась в норы, от страха дрожала,
Иль в панику кинулась, как от пожара.
И случаи были, иных насекомых
Неделю родня выводила из комы.

Само по себе появилось решенье, -
Немедленно уток с болота в три шеи.

Нагрянули скопом, нешуточной тучей.
Пускай улетают -  чем дальше, тем лучше.

И уткам настала пора удивляться,
Узнав, почему их соседи бранятся.
Пытались от мнимой родни откреститься,
Внушить, что больничные утки - не птицы.
Газетные - тоже. А те, подсадные,
Они вообще муляжи надувные.
И вся их вина, что какая-то жаба,
Капризная, вздорная, страшная баба,
Себя возомнивши болотной царицей,
Не может с обидой на жизнь примириться.

Но лучше бы утки об этом молчали.
На них зарычали, на них закричали,
Захлопали крыльями в бешеном раже -
Стихийной толпе ничего не докажешь.
Она не захочет дослушать ответы.
Особенно если уже подогреты
Обиды и страхи у старых и юных,
Искусно затронуты слабые струны.

И проклятой стае, покуда не поздно,
Пришлось оставлять недовитые гнёзда.