Андрей Пермяков

Три рассказа



№1


На самом входе в Ашан, где нерусская женщина прячет в лёгкий пластик рюкзаки и сумки, дабы дорогие покупатели меньше воровали, Аня, привычным жестом оторвав половину мелкоклетчатого листка, протянула её Вовке. Взял молча. Вчера наговорились, кажется, насовсем.
Пошёл обычною дорожкой, скидывая время от времени пакеты и коробки в корзину. Вдоль рядов мороженого мяса, похожего на неприятно застывшую лаву, вдоль рядов ватной клубники, похожей на мороженое мясо. С этих ягодок из мифов интеллигентных народов СССР всё и посыпалось двадцать лет назад. Может, оно и к лучшему. Вернулся с корзинкой к Ане. Не искал даже, знал где она сейчас. Всё-таки со школы вместе. Нетрудно предсказать траекторию отработанных передвижений.
Вытряхнул содержимое корзины в тележку, не посмотрев ни на Аньку, ни по направлению её взгляда. Обычно медлительность жены его злила, а тут ничего не чувствовал. Даже пустоты. По списку осталось набрать немного. Три шайбы шпрот в масле погромыхивали по пустому дну, пока их не придавило другое потребительское счастье. Почти в самом конце бумажки было написано «вкусненькое». Этот пункт всегда вызывал лёгкий сбой программы: думал, чего на этот раз Анька имела в виду. Теперь стало просто. Сложил на свой выбор мясного и испанского.
Список заканчивался непонятными значками по разлохмаченному краю бумажки, смахивающими на вермишелевый юго-восточный алфавит. Оторвала, дура, прямо по слову «чай». Точнёхонько по его серединке, вдоль. Теперь полслова у нее, полслова у Володи. Непонятно, кому брать. Там, где переулки города продуктов пахли столовкой пионерлагеря, сортов чая стояло раз в десять больше, чем нужно нормальному человеку. Без остановки, наугад, взял коробку, чуть уколов ладонь острым уголком. Купит Аня тоже — ну и не страшно. Будет у неё свой чай, а у него свой. Так и начнём раздел имущества. Шутка вдруг показалась смешной.
Возле кассы быстро покрыли гадостную ленту транспортёра кучей покупок. Расплатились тоже молча. А в маршрутке неожиданно разговорились и даже посмеялись вместе над пластмассовыми складками могучей шеи водителя в редких носорожьих волосках. Ненадолго показалось, будто и не было вчерашней беседы за полночь с надрывным, а после спокойным, а потом надрывнее того упоминанием имени Настя. Впрочем, путь от остановки до подъезда оказался снова молчалив. Хорошо, идти недалеко, да и сумки маршруточного цвета оказались вполне тяжёлыми.
Дома Володя, прислонив пакеты и прочее к пожилой клеёнке на кухонной стене, ушёл переодеваться. Самая большая сумка, впрочем, сразу упала на коричневый линолеум. Она так всегда падала, но Аня, против обыкновения, не стала ворчать, её разбирая.
А когда минуты через три Владимир вновь появился в кухонном проеме, жена  стояла спиной к нему у окошка, выходившего на светло-зелёный, страховидный дом напротив и молча плакала. Нет, у неё не вздрагивали плечи, и руки не скользили сами собой по подоконнику. Просто Володя знал, когда она плачет. Причины только менялись всё время. Вот теперь, конечно, расстроили её две одинаковые-преодинаковые пачки чая «Ахмад», сорт «Английский № 1» в упаковках с жёлтой полосой, 250 граммов каждая, стоявшие рядом на столе. Интересно, сколько там чая в фунтах?


Вертолеты

Крутятся, крутятся, медленно падают. Не падают даже, а садятся тихонько. Одно чуть выше и правей другого. Два крылатых семечка липы. Интересно, когда не было вертолётов, с чем их сравнивали? Смешно, да: вертолётов не было? Не было вертолётов!!! Даже выговаривать такое смешно. А всё равно здорово в Москве, лип много. Особенно в центре.
Вот в Перми одни тополя. В Саратове тоже тополя, но хотя б пирамидальные. Красивые. А от наших, уральских, только пух. В девяносто шестом им весь город засыпало. Толстым-толстым слоем. Лежала вата на дорогах, на мостах, на Дэу-Нэксиях, на крышах бронированных коммерческих палаток. И на лице Льва Иосифовича. Его когда из морга вынесли, родственники какие-то документы потеряли, потому гроб долго стоял открытым. Морг у нас территории психбольницы, я всё думал: вот подбежит какой-нибудь псих и пух подожжет. Просто надо ж было о чем-то думать.
Я так-то мединститут закончил. Мёртвых видел много. Они были действительно мёртвые, но не настоящие. И родственники ещё часто умирали. Это тоже совсем другое: всё равно ж свой человек, хоть и неживой. А Лев Иосифович всерьез умер. И пух всерьез лежал.
Николай Николаевич тоже сначала умер всерьез. Только на нём не пух был, а наоборот — снег. Дело было в начале января, через десять лет после Льва Иосифовича. Николай Николаевич был очень хорошим. И ученым хорошим, и специалистом тоже. Рак лечил и болезни иммунитета. А про свой рак узнал за неделю до смерти. Сам узнал, раньше врачей. Те его от пневмонии лечили. Гроб стоял во дворе института, люди речи говорили, торжественно так, долго. Прощаться, наверное, не хотели. А может, надеялись: гроб снегом совсем занесет, и ничего не надо будет делать. Всё само собой случится.
И тут мне Яшка позвонил. Неудобно, когда на панихиде телефон хрюкает. Хорошо, моя очередь у гроба стоять прошла уже, я только повязку снял, и снег с босой головы очистил. А он звонит, в трубку плачет:
- Элька умерла.
И больше ничего не плачет. Эля в том году институт закончила и в аспирантуру поступила. И квартиру ей папа новую купил. И машину. И мальчик у нее был красивый, очень умный. А Элька все время училась разным языкам. Уставала сильно. Таблетки пила. Ну, в аспирантуре можно тазепам достать. И барбитураты тоже. От них отдыхаешь хорошо. Только вместе их пить нельзя. И с алкоголем тоже нельзя. Этому аспирантов точно учат. А Элька вот подумала, будто только другим нельзя. Проснулась ночью, говорит:
- Пойду, кофту повяжу.
Мальчик мог бы догадаться: кофты в четыре утра здоровые люди не вяжут, но не догадался. А утром его догадки уже не нужны были. Наверное, Эльвирин папа его потом сильно ругал или не знаю.
Так вот. Когда Яшка мне позвонил, я понял: это всё тоже не по-настоящему. Николай Николаевич — он из книжки. Книжку Юз Алешковский написал. И Эля из книжки. Из книжки Бориса Рыжего. Она там уже один раз умерла. Сразу спокойно стало.
И теперь тоже мертвых много, но они не настоящие. И вообще о них думать нельзя и о смерти тоже. Через полчаса выходить на позицию. К бывшему кинотеатру «Россия». По данным контрразведки ожидаются провокации в районе Белой Полосы. А на провокации всегда прилетают вертолёты ООН. Миротворцы хреновы. Разве наденет нормальный человек голубую каску? Сдохнет, да не наденет. Им не важно: наши, не наши. Чем больше со своих стрекоталок ребят перебьют, тем быстрей мир наступит.
И будут здесь только липовые семечки падать и тополиный пух летать. Ну, на фиг.


Гламур


Верочкин мобильник пел отвратным голосом Сергея Лазарева. Ну, кто ей сказал, будто можно носить такую жуткую мелодию звонка? Пускай купила подержанный, так смени настройки-то. Нокия. Значит, надо поставить звук Vertu. Играет не хуже родного.
Немножко улыбнувшись, девочка скользнула в деревянный коридор, зачирикав на грани приёма — голос слышно, а слов не разобрать. Сквозь образовавшуюся с того края столика пустоту зал кафе обрёл завершённость. Впрочем, почти весь угол обзора, доступный Анатолию, занимала тыльная сторона весьма корпулентного дядьки. Мужчина руками брал с продолговатой тарелки куски жареного мяса и складывал их в невидимый сзади рот головы. Уши его, похожие на крупных креветок, музыкально двигались в такт.
Вот почему так несправедливо устроено: один хочет ушами шевелить, старается, а ничего не выходит, а другой просто так жует, и уши подпрыгивают? Толя перевёл взгляд за окошко. Своевременные, не ранние и не поздние, мартовские сумерки облегали железяки четырёхглавых фонарей. Интересно: видят космонавты, лампочки или нет? По одной, наверное, не видят – триста километров все-таки, а четыре вместе видят, конечно. А может, и все четыре не видят – светильники же книзу смотрят, сверху кожух.
«Ведь мы, наверное, последнее поколение, кому интересно думать про космос». Погонял эту мысль с удовольствием, устроил надёжно в памяти. Анатолию нравилось анализировать свои ощущения, особенно после ужина.
Верочка уселась, точно и не сбегала. Только радости на мордашке стало больше. Сразу захотелось испортить ей настроение. Не сильно так, в меру. Да и не испортить даже, но объяснить немного про устройство внешнего мира.
- Ты говорила, рассказики пишешь, да? Их где-то печатают?
- Ну… нет пока. Я прозу на студии читала, многим нравится. Там настоящие писатели есть.
- На сту-удии. Анатолий засмеялся, обидно показывая зубы.
- А что, это плохо?
- Ну, нет, нормально. Просто те, кто на эту студию вашу ходят, понимают, что они неудачники?
- Почему неудачники?
- А потому что мимо трэнда.
- И кто тогда удачник? Дарья Донцова?
- Ну, чо за фигня? Акунин удачник. И Гришковец. А самый удачник — Пелевин. Он трэнды создаёт, а другие им следуют.
- Это, значит, круто – создавать трэнды, да?
- Только это и круто. Вот ты в девяносто пятом в школу уже ходила?
- Ходила, конечно. Во второй класс.
- А я учился на втором курсе. Когда Игорь Григорьев стал «ОМ» издавать, до меня всё дошло. Ну, понимаешь, мы думали, будто круто это «Рокада» какая-нибудь или «Метал Хаммер». И вдруг появляется журнал, где всё про тебя сказано. Тогда ж зарплата была баксов по пятьдесят, в Италию только за шмотками ездили. А тут написано: у кого нет в сезон тыщи долларов на одёжки, тот ни фига не человек. Знаешь, как мозги на место встали? Там, в ОМе, Шура появился и Сергей Зверев. Про них ещё никто не знал.
- И ты стал зарабатывать по тыще долларов?
- Ну, нет…, не сразу. Зато понял, с каким быдлом рядом живу.
- В Москву поэтому уехал?
- Нет. У меня потом ещё семья была, долго. Зря, конечно. Я только что приехал. Надо было раньше.
- И чего теперь, рассказики писать нельзя?
- Можно. Но надо чтоб они трэндовые были. И параллельно заниматься другим трэндовым делом. Я, например, на Форексе торгую.
В прошлом месяце подросший фунт сожрал две трети Толиной зарплаты.
- Ну-у, я вот прозу для себя пишу, в основном.
- Для себя ничего не бывает. Сейчас нет внеконкурентных областей. Вот эти лайф-шоу – они для чего? Они для того, чтоб человек понял: за ним постоянно смотрят другие люди, и он должен соответствовать. Так надо. Всё равно сделают когда-нибудь такую штуку, типа рейтинга в ЖЖ: чтоб сразу было понятно, кто чего из себя представляет. И возникнет новая элита. Деньги ж не все решают.
Столик остался почти пустым. Тарелки будто сами собой укатились.
- Счёт можно забирать? Блондинка в жуткой кофточке смотрела почему-то на Верку.
- Да, конечно.
Когда коричневая книжка вернулась обратно, Анатолий даже не глянул на неё. Но уходя, пропустил Веру вперёд и чуть замешкавшись, выгреб сдачу. Вроде, никто не заметил.
Из Коломенского парка, где гуляли половину дня, угощаясь суздальской медовухой, тянуло противным ветерком. Уже возле кинотеатра Вера обернулась:
- А давай в тир пойдем? Он тут, около метро прямо.
- Ну, пойдём. Поприкалываемся.
Толя стрелял классно. Хоть из мелкашки, хоть из карабина СКС, хоть с вертикалки. С вертикалки, пожалуй, лучше всего. Там отдача здоровенная, не все справятся. В тире, однако, были только старые-престарые пневматические винтари.
- Зарядить?
- Не, я сама. Я так-то умею.
Умеет она. Щас узнаем, кто чего умеет.
Жестяные зверушки с чёрными кружками мишеней, похожими на обозначения столиц в политических картах, двинулись чуть ниже уровня прилавка. Толя стрельнул первым и неожиданно промазал. Через секунду лисичка опрокинулась от Веркиного выстрела.
- Один - ноль.
Впрочем, после пятой зверюги считать Анатолий перестал. Так не бывает: он все пять раз промазал, а Верочка наоборот.
- Ничё не понимаю. Может, винтовка не пристрелянная? Давай поменяемся?
Не помогло. Ну, правда один раз девушка тоже промахнулась. Маленькое, а счастье. Выходя, старательно не смотрел на хозяина тира.
Зря он позавчера с Веркой заговорил. Ну, стояла смурная девочка возле «Ростикса» и стояла б себе: мало ли у кого телефон не вовремя садится. А чёрные кудри до лопаток — вообще не аргумент. Прощаясь около бетонного входа, целоваться не стали.
Спустя почти год, когда Москва уже перестала быть слишком большим городом, неожиданно-общая знакомая рассказала по телефону про Верочкино вынужденное, но вполне удачное замужество.
В тот день Толя хорошо подменился на дежурстве в гипермаркете и только-только начал набирать статью, вроде бы обещанную к напечатанию правильным мужским журналом, раскрыв свой хорошо проверенный временем ноутбук Сони Вайо. Пока Рита с милым злословием описывала приметный в облегающем платье животик новобрачной, взгляд Анатолия скользил, проверяя строчки первого абзаца: «Новый «Бентли-Азюр» при всех своих новшествах, безусловно наследует славным традициям неброской роскоши и ручной сборки».


К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера