Искать неродное. Стихи (Пер. Владимира Поповича)

Из книги «Второе пространство»





Присутствие


Присутствие в городе том как мотив сновиденья

Собой продлевал что ни день, что ни день, что ни день я.



Я воле служил на своем неуместном веку,

Пока мне нашептывал голос бесшумный строку.



Создатель и раб своего обитанья земного,

В своей правоте уверялся я снова и снова.



Иные со мной пребывали в нелепом родстве,

Прельщаясь, быть может, изнанкой в моем естестве.



Я мучил себя, я пытался остаться собою:

И в честь, и в отвагу, и в истину с верой слепою.



И что-то случилось: достичь я порогов не смог,

Я право имею на слабость, – кому это впрок?





Ангел-хранитель


Мне ангел является женщиной в снах.

Порою – неузнанной обликом. Знает: я плотью

Желаю ее неизменно.

Касания нет между нами,

Но ближе того наша с ним нетелесная связь.



Я ангелов сущность и явь отвергал,

но жалею теперь:

Под землею пещеру нашел, драгоценные тяжести

в ней.

И, себя и его нагружая их весом, я только молю

О недолгом покое, о прежнем моем забытьи.





Моя адаптация


Мне нигде не по силам дышать, разве только в Эдеме.



Вот такая моя адаптация с древних времён.



Красотою могу быть я насмерть сражён, и все время,

если прячется солнце, талантом грустить наделён.



Возомнил, что, подобно другим, честно предан работе,

но совсем неприметен доверенным долей краям.



Я скрывался отчаянно в парках, я в пущей охоте

подражал и цветам и деревьям, но, правда, и там

все мерещилась в каждом растении рая химера.



Для огромной любви мои чувства – ничтожная мера:

я надеялся с женщиной только на время спастись.



И затем до последнего пел я: жива моя вера, –

что она просветлённый мотив, уносящийся ввысь.





Предстоящее


Мне бы взять и бесстрастно былое унять,

Но не ведаю, кто я теперь.



Галереей восторгов и мук дорожит неуёмная память.



Я раскаяньем загнан в себя, но явление чуда

бликом ярким светила, молитвою иволги, ирисом, ликом,

бездной чьих-то стихов, мне подобным

не имеет, по счастью, предела.



Я виденьем таким возвышаюсь над собственным тленом.



Те, кто сердце мое заселял, покажитесь, загладьте

угрызенья мои: в вашей прелести я не прозрел.



Идеалами вы не считались, но знаки бровей,

этот под ноги взгляд, ледяной и волнующий голос

были явно присущи созданиям неповторимым.



Зарекался навеки любить вас, а после

малодушно себе изменял я.



Излучение ваших очей мне творили покров,

многотонный ему ни за что не объять силуэт.



Не восславил поныне я стольких

достойных людей.



Их бесстрашие, твёрдость и верность ни с чем не сравнимо

вместе с ними покинули нас, неизвестные миру.

Навсегда неизвестные.



Как подумаю, смертный, о том – и зову Очевидца,

чтобы ведал лишь Он, ни о чем не забыл.





Искать неродное


Долгое слышу во сне эмиграции эхо.

Так воскрешаю ущербы свои.

Наше прошедшее тёмно, точнее –

так слепо, словно у пчёл из семьи

дружной заделаны воском прорехи кучнее.



Кто утверждает, потворствуя памяти-скряге,

будто живёт, претерпев унижения

гордости высшей, когда, иноземцу-бедняге,

крылья ему обрезал снисхождения

взгляд?



И, с молодёжью роднясь в задушевной беседе,

я ни за что не обмолвлюсь о мелкой победе.

Коей, по случаю эха, бываю не рад.





Внемли


Господи, только послушай: кто грешен

в силе деяний, тихой молитвой утешен.



Полон Тобою, страшусь истощения духа.



Ибо тогда как потоки цветов, так и птичьи

стрелы касаток в Твоем не предстанут обличье.



Ибо тогда для хулителей, в тесном их круге,

я не припомню Твоей ни единой заслуги.



Ибо тогда лицемерья начало –

вера моя: я не выше ее ритуала.



Ибо тогда возропщу на Тебя я за мир преходящий.



Ибо тогда перед смертью смирюсь я и, вещий,

жизнь уподоблю земную улыбке зловещей.



Перевод Владимира Поповича.