Дыханию в оправданье. Стихи

*  *  *

Не проехать, не перейти: широка река,

Ибо имя ей «долг» и вода ее глубока.

А в ветвях деревьев, что по брегам ее,

Откричало смердящее воронье:

«Вон отсюда, враже, не замути реки,

Ибо воды ее чисты и волны легки,

Ибо то, что чужое, – ведомо, не твое,

Ибо песня умрет во реке, на волнах ее.

Что ты хочешь – прихоть, а то, что ты любишь, – ложь,

Будет тяжким игом то, что так долго ждешь,

Будет тяжкой долей выбор, пойдет отсчет».

А река играет, но мимо река течет…





*  *  *

Словно тысячу лет простоявши в гнилой воде,

Отплываешь на волю, но точно не помнишь, где

Север-юг, и без компаса – не у дел.



А борта пробиты, вода затопляет дно,

Ни ведра, ни ложки радеющим не дано,

Что в болоте, что в озере – все утонуть одно.



Позволяешь течь предательскому ручью

Слез соленых, просить у судьбы «ничью»

И счастливой быть этой го-речь-ю.





*  *  *

В доме булки делали с лебедой,

Пахло гарью, въевшеюся бедой.

Мчали кони – чашки падали со стола,

И горели мертвым золотом купола.

Бесы вились, бесы чуяли: будет бой,

Мчались ратью половцы на разбой.

На реке на Стугне да быть беде –

Князь при темном береге пал в воде.

Вздулась речка паводью, канул он,

В водах старца-инока слышен стон.

Плач стоял в селениях и домах,

Тосковал в Чернигове Мономах.





*  *  *

В Замоскворечье храмов купола,

В Замоскворечье явь совсем иная.

Мне чудится здесь старая Москва,

Стою в смятенье странного родства,

Московских улиц старины не зная.

Я – только гость, не ведавший корней,

Не помнящий селения и рода.

Каких времен, каких чужих кровей,

Без ориентиров выхода и входа.

Я – так, я просто в щелку поглазеть

И выдохнуть огромный шумный город –

Котел амбиций, горечи газет.

Но вновь вдыхаю, обжигая горло.





*  *  *

Намотает пряди на ладонь,

Дернет с силой.

Схлынут с дождевой водой

Слезы.

В спину

Не ударю, не толкну с холма:

Мирный ослик.

А скитаться по чужим домам,

Кухням,

После…

После ливней, снега, пустоты,

Зимней комы

Мне твои покажутся черты

Незнакомы.

Запах тлена, талого гнилья,

Марта вопли.

Мне судьба покажется моя

Где-то возле…





*  *  *

Ложью ты не спасешься от нелюбви,

Но и со всею правдой в чаду не выстоять.

Кликай, аукай, на ощупь иди, зови,

Ноги сбивая о тверди тупые выступы.

Тело израня, выберешься жива.

О, оболочка, в ней тишина звенящая.

И облечешь безликость свою в слова,

Веруя только в прошлое, в настоящее

Не допуская мысли о том, что свет,

Лившийся в сердце, волосы и ладони, –

Это всего лишь люстра, а солнца нет.

Солнце – это иллюзия тех, что кроме.





*  *  *

Когда долго-долго бьют тебя по глазам,

По нежнейшим пальцам, натягивающим струну,

Вспоминаешь, что где-то есть освещенный зал,

И резной паркет, и десятки миров-зеркал,

И вступаешь снова в нелепую эту войну.

Мчится глупое время, а мудрое – вдаль течет,

Ты межуешь жизнь, и кажется: вот – рубеж.

Но кружатся пары под ровный и мерный счет,

И ты левую руку кладешь ему на плечо.

И теперь только музыка в парке, и воздух свеж.





*  *  *

Узкотелое лето в темных лихих веснушках

Настигает тебя, нагое, вешается на шею.

Колокольчик звякает, а оно шелестит на ушко:

«Помни, помни меня!»… А я и так не умею

Забывать, обиды копить, чувства прятать.

Скрип уключин, брызги, тяжелый и влажный шепот.

Легких бабочек стайки и дыни янтарной мякоть,

Слов чужих и колючих немолчный хохот.





*  *  *

Ты укрой меня, грусть-печаль мою дотемна,

Напои меня черной ноченькой допьяна,

Убаюкай, согрей, укутай в полотна сна,

Дай сомненьям моим названия – имена.



А наутро пойдем к колодцу, натопим печь,

Будет в горнице свет струиться и литься речь,

Будет запах хлеба, хвои и резеды.

Ни печали, ни слабости, ни беды.





*  *  *

До месяца волка – месяца тишины –

Мне нужно еще дожить, доползти, добраться.

Я в самом начале долгой седой зимы,

Еще плюс восемь, а кажется – минус двадцать.

Серобородый туман приник к моему окну,

Этот старик с утра безмолвствует в серой вате.

Тело мое немеет, подвластное белому сну –

Этой синичьей спячке в выстуженной кровати.

А если вдруг дотяну до месяца бурь и ветров,

Руку протянет Герда – рыжеволосая дева,

Ладони мои согреет, и, верно, оттает кров,

Истает узор со стекол – льдистый, заиндевелый.

И можно уже без страха – довольно! – идти во двор

Приветствовать нити солнца улыбкою-ликованьем.

И в месяц веселый зайца услышать нестройный хор

Ушедших моих любимых – дыханию в оправданье.