Белла Верникова

«EВРЕЙСКИЕ МОТИВЫ» ГЕЙНЕ. Об одном редком издании


В советскую эпоху Генрих Гейне (1797-1856) перешел в разряд нечитаемых классиков. Но в начале XX столетия Гейне оставался актуальным поэтом в русской культуре.
Книга Генриха Гейне «Еврейские мотивы» в переводе Петра Вейнберга (СПб.: Изд. Ш. Бусселя, 1902) входит в богатое собрание русской иудаики Национальной библиотеки Израиля в Иерусалиме. На первой и последней страницах книги имеются экслибрис и библиотечные штампы, позволяющие считать, что этот сборник поступил в библиотеку во второй половине 1920-х годов и ранее принадлежал русскому еврею, статскому советнику и доктору медицины Льву Давидовичу Пласкову. «Еврейские мотивы» дополняют ряд русских переводных изданий Генриха Гейне начала XX века, когда вышли два собрания его сочинений (одно под редакцией П. И. Вейнберга, другое – под редакцией П. В. Быкова) и различные однотомники поэта.
Сборник «Еврейские мотивы» открывается переводом статьи «Гейне и еврейство» А. Штродтмана – немецкого биографа и издателя Гейне, взятой из его книги «H. Heines Leben und Werke». В примечании редакции подчеркнуто значение данной статьи для русских читателей: «Статья эта интересна тем, что рисует отношение поэта к знаменитому “Обществу еврейского просвещения и науки” и главным его деятелям: Леопольду Цунцу, Моисею Мозеру, Людвигу Маркусу и др. В русской литературе эта часть биографии великого поэта еще недостаточно разработана». В статье освещена причастность Гейне к этой организации в 1822-23 гг., а также история самого общества, за несколько лет своего существования заложившего основы науки о еврействе – иудаики – на немецком языке и в дальнейшем послужившего образцом для всех создаваемых в Европе ХIХ века еврейских просветительских обществ. В том числе, при создании в 1860-х гг. в Петербурге и Одессе «Общества распространения просвещения между евреями в России».
Приведенные в статье Штродтмана, а также в биографическом очерке «Генрих Гейне» А. Горнфельда в 6-м томе «Еврейской энциклопедии» цитаты из переписки поэта с Моисеем Мозером свидетельствуют о душевной драме Гейне, связанной с его еврейством. В 1825 г. он перешел в лютеранство, что позволяло рассчитывать на получение государственной службы и в то же время вызвало душевные переживания, оставившие след в творчестве поэта.
В сборнике «Еврейские мотивы» представлена в русских переводах проза и поэзия Гейне, относящаяся к разным периодам его литературной работы. В сборник вошел ранний неоконченный роман «Бахарахский раввин», в основу которого положены сказания о средневековых кровавых наветах и еврейских гонениях в немецких прирейнских землях в XII –XV вв. (в тех же местах распевает свои волшебные песни Лорелея из знаменитого стихотворения Гейне). Помещена здесь и поэтическая баллада «Иегуда Бен-Галеви» – о великом талмудисте и поэте «золотого века еврейства» в Испании, написанная и опубликованная в последний период творчества Гейне. Два стихотворения Гейне, включенные в сборник, также имеют свою историю – одно из них предваряет балладу «Принцесса Шабат», другое – с подзаголовком «При посылке экземпляра "Бахарахского раввина"» – было напечатано в раннем переводе П. И. Вейнберга в "Восходе" (№ 4-5, 1882).
Здесь уместно более подробно остановиться на творческой биографии Петра Исаевича Вейнберга (1831−1908) – составителя и переводчика книги «Еврейские мотивы». Петр Вейнберг, поэт, переводчик и педагог, был широко известен в России начала ХХ века своими переводами на русский язык классиков – Шекспира, Гете, Гюго и др., а также современных немецких и австрийских писателей, писавших о европейском еврействе, в их числе – Карл Гуцков, Леопольд Комперт, Бертольд Ауэрбах, Карл-Эмиль Францоз, Леопольд Захер-Мазох. Вейнберг переводил произведения разных жанров, так, с немецкого он перевел монументальный труд Густава Карпелеса «История еврейской литературы», комедию Г. Лессинга «Евреи», драму К. Гуцкова «Уриэль Акоста».
Петр Вейнберг с раннего детства жил в Одессе, учился в пансионе Золотова, в гимназии и на юридическом факультете Ришельевского лицея. Его первая книга «Стихотворения Петра Вейнберга» издана в Одессе в 1854, в нее вошли переводы из Горация, Гюго, Байрона и оригинальные стихи. Окончив Харьковский университет, Вейнберг в 1856-58 гг. служил в Тамбове и уже тогда увлекся поэзией Гейне, о чем свидетельствует псевдоним «Гейне из Тамбова», которым он подписывал сатирические стихи, печатавшиеся в журналах «Искра» и «Стрекоза». Появлению этого псевдонима предшествовал курьезный случай: в 1856 г. в журнале «Русский вестник» была опубликована подборка оригинальных стихов Петра Вейнберга, которые редакция приняла за переводные и поместила под заголовком «Из Гейне». Впоследствии, живя в Петербурге, П. И. Вейнберг несколько десятилетий занимался переводами и изданием произведений любимого поэта.
Любопытен словесный портрет Петра Вейнберга конца ХIХ века, оставленный И. А. Буниным после встречи с ним в артистической известного зала Кредитного общества: «Петр Исаевич Вейнберг, душа всех литературных вечеров Петербурга, в великолепнейшем фраке и белом галстуке, с острым и голым черепом, совершенно юношескими глазами и душистой серебряной бородой, столь длинной и узкой, что его звали за нее Черномором…»*.
Просматривается грустная параллель в литературной судьбе двух евреев, плодотворно работавших в немецкой и русской культуре: в памяти широкого читателя остались романсы на стихи этих поэтов – «Лорелея» на стихи Генриха Гейне и «Он был титулярный советник» на стихи Петра Вейнберга (музыка А. С. Даргомыжского).


ПИЛИ ВСЕ НЕОБЫЧАЙНО, ЕЛИ КАК ОДИН

Фрагмент эссе "Разговор с автоответчиком"

Об авторах одесских песенок 20-х годов Якове Ядове и Мироне Ямпольском писал Паустовский во «Времени больших ожиданий». Составители песенного сборника 1992 г. «Пой, Одесса» упоминают фамилии трех забытых поэтов, чьи тексты пополнили городской фольклор, – Ядов, Жечужников и Петр Коробов. Вот куплет из песни Коробова, выдержанный в стилистике одесского застолья:

Ой, на столе уже накрыто множество добра:
Гусь с гарниром, чай с бисквитом, пиво и икра.
Пили все необычайно, ели как один.
И даже выпили случайно с лампы керосин.
(Из сборника «Пой, Одесса!». Од., 1992.)

Общепризнанная и легко узнаваемая одесская стилистика вырабатывалась с переменным успехом на протяжении без малого полутора веков, начиная с повести Осипа Рабиновича о путешествии реб Хаим-Шулима Фейгиса из Кишинева в Одессу. ...
Статья А. Изгоева «Молодые одесские беллетристы» в сборнике «Южно-русский альманах» 1902 г. была не только очередной попыткой способствовать развитию региональной культуры с тем, чтобы духовная энергия страны не уходила в один центр, обедняясь при этом и оставляя в запустении провинцию. Эта статья ставила задачу создания оригинальной одесской литературы, содержательно и стилистически отличающейся от общего литературного потока. Как литератор Александр Изгоев начинал в Одессе, где он жил с 1896 г. более десяти лет, окончил юридический факультет Новороссийского университета, заведовал редакцией одесской газеты «Южное обозрение».
Александр Изгоев: «Одесса не имеет своей оригинальной духовной физиономии. ... Но особенно сильно сказывается отсутствие умственной жизни на положении одесского книжного рынка, дошедшего до крайних пределов падения. В книжных магазинах прочно установилось мнение, что книга, изданная в Одессе, рассчитывать на успех не может. Здешний рынок торгует преимущественно или изданиями, предназначенными для еврейской публики, или умопомрачительно-невежественными книжонками для народа, рассчитанными на дурной вкус и возбуждение скверных инстинктов. Мало-помалу и одесситы привыкли смотреть на книги, издающиеся в Одессе, как на товар третьестепенный, который без столичной марки в виде одобрения петербургских рецензентов идти не может.
Ярче всего одесское умственное оскудение отразилось на художественной литературе. ... Я, однако, действительно думаю, что централизация всей умственной и духовной жизни в Петербурге не последнее слово в русской истории, что мы не пойдем по стопам Франции, где Париж съел духовную энергию всей страны, а откроем широко двери областным местным началам».
(Из сборника «Южно-русский альманах». Одесса, 1902.)

Как предсказал Александр Соломонович Изгоев, Одесса в обозримом времени дала таки двух крупных писателей: в предреволюционное десятилетие – Семена Юшкевича, в послереволюционное – Исаака Бабеля, предоставив им обильную и колоритную местную пищу. Варилась эта пища на еврейской кухне.
Особые одесские вибрации в описании неистового еврейского застолья переполняют страницы романа Семена Юшкевича «Леон Дрей».
Семен Юшкевич: «– Что же это мамаша так возится? – с нетерпением спросил, наконец, Леон. – От этой редьки идет такой запах, что нет сил удержаться... Да, папаша, – через минуту сказал он, – все-таки я должен признать, что в конце концов, я больше всего люблю родную кухню. Конечно, хороша русская кухня, русские закуски, хороша всякая кухня, все эти семги, икры, балыки, шницели, дичь, филе на шкаре, ромштеки, бефы строгановы и прочее, и прочее, но ничего не сравнится вот с этой редькой с гусиным салом, с этой рубленой селедочкой или с этим студнем. Кто не вкусил подобных вещей, тот ничего хорошего не знал в жизни и прожил как дурак. Мамаша, да скоро ли вы там? – крикнул он.
– Сейчас, сейчас, Леончик, – послышался ее глухой, но веселый голос, и через минуту, красная от жара, лоснящаяся, сияющая, в широкой белой кофте, дыша ароматами жареного лука и фаршированной рыбы, она появилась в комнате и успокоительно сказала:
– Останешься доволен, Леончик, своей мамашей; еще никогда рыба не удавалась мне, как сегодня. Настоящий крем, настоящий пух, а не рыба...»*
(Из романа С. Юшкевича «Леон Дрей»)



ОДЕССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ГРУППА
«МОДЕСТ ПАВЛОВИЧ»: ФАКТОР ГОРОДА

Из авторского радиожурнала Ефима Гаммера «Вечерний калейдоскоп», Голос Израиля – РЭКА, 23 августа 2009 г.

Ефим, сегодня я расскажу слушателям вашего радиожурнала «Вечерний калейдоскоп» об одном литературном событии, которое пока что является инициативой двух человек, но имеет все основания стать историческим.
Я поддерживаю постоянную e-mail-переписку с живущим в Нью-Йорке писателем, бывшим одесситом Вадимом Ярмолинцем, чей роман «Свинцовый дирижабль "Иерихон – 86-89"» вошел в этом году в шорт-лист российской премии «Большая книга».
Мы с Ярмолинцем входили в одесскую литературную студию «Круг», которую в 1980-е годы вел поэт и прозаик Юрий Михайлик. Участники этой студии, неофициальные писатели, то есть те, кто работали в литературе без оглядки на предписанный идеологический и эстетический канон и не имели возможности издать свои книги, сохранили дружеские отношения и сегодня. Так, я переписываюсь с Вадимом Ярмолинцем, с живущими в Израиле поэтами и прозаиками Петром Межурицким, Павлом Лукашем, Феликсом и Сусанной Гойхман, с москвичкой Ольгой Ильницкой и с другими. А в соавторстве с Татьяной Мартыновой, живущей в Одессе, мы сочинили по e-mail-переписке детскую книжку «Мурка тебе написала письмо!», которая вышла в 2006 г. в международном издательстве Э.РА. Издатель – Эвелина Ракитская, сейчас она в Москве, а тогда жила в Тель-Авиве и тоже не раз выступала в вашей передаче.
Так вот, в ходе переписки с Вадимом Ярмолинцем мы пришли к пониманию того, что пора уже оформить нашу литературную группу или школу, а не оставлять это заботам досужих критиков, которым всегда недосуг при жизни авторов.
С возникновением и развитием Интернета было создано несколько проектов с участием одесских писателей нашего круга, живущих сегодня в разных странах.
В 2000 году в Интернете был проведен литературный конкурс «Сетевой Дюк», в котором отбирались лучшие произведения об Одессе в разных жанрах. Этот конкурс проводился и в следующем году. Обладателями премий «Сетевого Дюка» стали бывшие неофициальные одесские писатели – Игорь Павлов, Ефим Ярошевский, Анатолий Гланц, Борис Херсонский, Олег Губарь, Вадим Ярмолинец, Мария Галина, Павел Лукаш, Яков Шехтер и др. Их произведения усилиями бывших одесситов, а ныне израильтян Петра Межурицкого и Павла Лукаша, были опубликованы в журнале «22».
В 2007 году я составила, при содействии Петра Межурицкого и Вадима Ярмолинца, целый номер сетевого журнала «Артикль» №10, куда вошли одесские авторы из студии «Круг» и те, что участвовали в конкурсе «Сетевой Дюк». В «Артикле 10» напечатан и отрывок из сатирического романа Ефима Гаммера «Засланцы», в котором действуют одесситы, ныне жители Израиля.
Время от времени в печатных и сетевых изданиях появляются публикации, объединяющие авторов нашей литературной группы. Таковы мои эссе «Кстати, о птичках» и «Как на ветру, во времени своем», опубликованные в Израиле, Санкт-Петербурге и Одессе. Или недавнее интервью Бориса Херсонского одесскому Интернет-журналу «Таймер», где он упоминает меня и Анатолия Гланца.
Писатели знаменитой одесской плеяды 20-х – 30-х годов родились в десятилетие, предшествовавшее XX веку – Исаак Бабель в 1894, Эдуард Багрицкий – 1895, Катаев и Ильф в 1897, Юрий Олеша – в 1899. Впервые их объединил в одну группу Виктор Шкловский в своей статье «Юго-Запад», опубликованной в январе 1933 г. в «Литературной газете». В той же статье Шкловский отметил, что «традиция этой школы не выяснена». Традиция эта идет от многонационального характера Одессы, язык города формировали русские, украинцы, евреи, греки.
Причем евреи внесли существенную лепту в формирование одесского языка, что отметил критик Андрей Левинсон в парижском сборнике памяти писателя-эмигранта Семена Юшкевича (1927):


«В ранних произведениях, как например в повести "Распад", начинающий писатель еще приневоливает себя к изложению общелитературному, книжная правильность которого дается ему с трудом. Но уже дает себя знать ... та лингвистическая оригинальность писаний Юшкевича, которая есть не прихоть, не индивидуальный стиль, а живая разновидность русской речи, типический "идиом" еврея, изъясняющегося по-русски, оставаясь евреем. Говор этот, служащий поныне для языкового общения целого поколения и класса русского еврейства, есть не что иное, как преломление семитического темперамента и внутреннего уклада сквозь формы русского словаря.
Слова те же, но синтаксический порядок иной, ибо диктуемый иной логикой, иными импульсами; но изменен не только порядок. Самая артикуляция этих слов, тембр голоса, окрашивающий их звучность, а главное ударения на них, ряды акцентов, определяющих выражение, вибрацию, напев их, все это образует как бы новый язык ... самое словоупотребление, смысл привычных выражений видоизменяется в том "иудео-славянском" наречии, которое так чутко подслушано было Юшкевичем со всеми его "обертонами" юмора и скорби.
Все это Юшкевич впервые перенес на драматическую сцену. Риск был тем больше, что до него эти ужимки и гортанные выкрики служили лишь для пародий на еврейские нравы; то, что было пошлой карикатурой эстрадных куплетистов, постылым зубоскальством заправских рассказчиков пресловутых еврейских анекдотов, внутренне у него осветилось, насытилось жалкой, трогательной, а иногда и поэтической человечностью».
Преемственность одесской литературной традиции – от Юшкевича к Бабелю – отметил критик Абрам Лежнев в некрологе Семена Юшкевича в газете «Правда» 1927 г. Годом позже эта литературная эпитафия была перепечатана в изданном в Москве тремя томиками романе Юшкевича «Леон Дрей», образце последней продукции частного книгоиздательства в СССР:
«…в дореволюционное время Юшкевич был одним из видных писателей, каждое произведение которого находило широкий отклик, возбуждало много внимания и споров. Юшкевич был изобразителем еврейской городской бедноты, мещанства, одесской улицы. Он ввел в литературу, задолго до Бабеля, своеобразный жаргон Одессы (критика упрекала его в порче русского языка)».




Надо сказать, что задолго до Юшкевича и Бабеля по-русски с еврейскими обертонами говорили герои повести Осипа Рабиновича о путешествии реб Хаим-Шулима Фейгиса из Кишинева в Одессу (1865), что показано в моей диссертации и в эссе «Разговор с автоответчиком», напечатанном в 2003 г. в альманахе «Дерибасовская-Ришельевская».
Мы с Димой Ярмолинцем решили назвать нашу одесскую литературную группу «Модест Павлович», по имени героя повести Анатолия Гланца «Будни Модеста Павловича», опубликованной еще в советском журнале «Химия и жизнь», и выставленной сегодня в Интернете. Модест Павлович Гланца выражает ту одесскую амбивалентность, о которой пишет Вадим Ярмолинец:
«Бабель охарактеризовал одесситов как людей жовиальных. В русском языке такого слова нет, Бабель произвел его от французского jovial – веселый, жизнерадостный. Он словно хотел сказать, что жизнерадостность одесситов особого рода. В этом он был прав, поскольку одесский юмор, действительно, отличается, скажем, от московского или ленинградского. Как правило, он с двойным дном. Как правило с недоговоренностью, основывающейся на том, что собеседник знает о чем речь, поэтому нет смысла тратить время, чтобы озвучить и без того понятную мысль, как в анекдоте:
– Как ваше здоровье?
– Даже не надейтесь!
Одесское отрицание может начинаться с утверждения: «Чтоб да, так нет!»
Образцом амбивалентности одесского мышления может быть фраза «в этом весь цимес», в то время как для миллионов россиян понятие сути того или иного явления передано словом «соль». В сознании одессита понятие «суть» включает и русское понятие соленого и еврейское – сладкого. Эта бесконечная игра с множественностью понятий – норма мышления и, соответственно, речи одессита. «Одесситы, – как сказал пионер одесского рока Игорь Ганькевич, – веселый народ». Обратите, внимание, не люди как люди, а народ. Группа, объединенная особым типом мышления.
Если согласиться с тем, что смех – признак внутренней свободы, то двойное дно каждой шутки – связано еще и с пониманием того, что свобода ограничена, а в отдельных случаях наказуема. В недоговоренности – возможность отступить, защититься, сказать: вы меня неправильно поняли». Имя Модест подходит одесской литературной группе, включающей участников студии «Круг», «Сетевого Дюка» и журнала «Артикль 10», еще и потому, что в переводе оно означает – скромный, но, как считают толкователи имен, Модесты любят быть первыми, они смелы и раскованны.
P.S.
В послесловии к интервью добавлю следующее. Елена Каракина, ученый секретарь Одесского литературного музея, пишет в своей книге «По следам «Юго-Запада» (Новосибирск, Свиньин и сыновья, 2006 г.):
«Сейчас уже известно – многое из написанного Паустовский выдумал. Сочинил. Навоображал. Изучающий жизнь Бабеля, да и жизнь литературной Одессы 1920-1921 годов по "Времени больших ожиданий" рискует попасть впросак. …
Но все эти неточности – пустяки, в сравнении с тем, что Константин Георгиевич осмелился писать об авторах, казалось бы, навсегда вычеркнутых из бытия».
Наше задержанное поколение одесских писателей было вычеркнуто из литературы еще до того, как успело в нее вписаться (причины этого изложены в моих эссе, названных в интервью). Только в последние годы, когда авторам уже за пятьдесят, а кому и за шестьдесят (Игорь Павлов, Ефим Ярошевский, Анатолий Гланц и др.), к ним приходит заслуженная известность.
Приведу разительный пример из недавнего литературного быта (как изъяснялись в 19-м веке).
В Интернете помещен «Рейтинг поэтов» Вячеслава Курицына:
http://www.guelman.ru/slava/10/10%20poe_a.htm
Список Курицына составлен в начале этого века усилиями ста десяти экспертов, каждый определил свою «десятку лучших поэтов». Борис Херсонский назван в числе лучших поэтов только одним экспертом, живущей в США Изабеллой Мизрахи, видимо, читавшей его стихи и понимающей, что такое поэзия, а что – тусовочная репутация.
Почему входящая в список экспертов Мария Галина не назвала среди лучших ни одного из одесских поэтов, в первую очередь Бориса Херсонского, сегодня ее большого друга? Потому что конвенции о том, что Херсонский входит в число «лучших поэтов» тогда еще не существовало. А ведь уже был напечатан в журнале «Арион», №3, 2000, его цикл стихов «Запретный город», не заметить который мог только слепой. Но эксперты не читают стихи, они устанавливают конвенцию и следят за ее соблюдением, чуя, куда ветер дует, и подправляя по нему свои вчерашние мнения.
К слову, и саму Марию Галину в этом списке никто не отметил как поэта, а ведь она значительнее многих, там названных.



Курицын неспроста затеял свой поэтический рейтинг, а с тем, чтобы с далекого Урала быстро войти в столичную тусовку и стать в ней законодателем литературных мод. Через пятнадцать-двадцать лет от этого списка мало что останется, так как вырастет новое поколение тусовочников-завоевателей со своими списками. При чем здесь вообще поэзия?
Некоторые участники Курицынского опроса говорили о том же. Юлия Неволина: «Лучшие поэты. Из тех, кто на слуху – выбрать практически нечего». Или отказывались от участия. Юрий Лейдерман: «Предложенный Вами тип анкетирования обычно применяется для определения "лучших спортсменов", но, мне кажется, он неуместен по отношению к литературе. Поэтому я, к сожалению, не могу принять участия в Вашем опросе, ибо вообще не понимаю, что такое объективно "лучший современный поэт"?».
Для одесской литературной группы «Модест Павлович» характерно веселое неприятие литхалтуры, какими бы громкими именами она ни прикрывалась.
Как заметил когда-то Ильф, в ответ на их плохую книгу напишем свою хорошую. И основной критерий литературного качества я нашла у Юрия Олеши – так никто не сказал нам о нас. Миропонимание во многом определяется городом, где ты вырос и жил, и это главное, что роднит одесских писателей и позволяет собирать их в литературные группы. Наша называется «Модест Павлович».



К списку номеров журнала «Литературный Иерусалим» | К содержанию номера