Владимир Коркунов
В поисках утраченного Бога. Стихотворения
***
Мораль метафизична,
прирастающее знание умножает
бездну непознанного,
а ты – моя гносеология –
знаешь, что я ничего не знаю:
слепым зверёнышем верю и живу тобой,
надеждой коснуться этих
отчаянно ускользающих губ,
прижаться грудью к груди,
чтобы не слова – сердца
звучали в унисон тем громче,
чем меньше места оставалось для прошлого.
…когда ты приближаешься мне кажется
я обнимаю Бога и приглашаю его в альков…
Это не богохульство!
Если ты – единственная область моих знаний,
значит, и мой Бог.
И оскорблением моих чувств верующего
будет признать другого Создателя.
…когда смотрю на тебя вижу кровоточащее сердце
хочется оберечь его коснуться и причаститься…
Всякий влюблённый беззащитен,
как создание перед Создателем;
и даже однообразие делёзовского бытия
я выражу по-новому – через тебя,
перечеркнув утлость быта
верностью и – неотвратимостью.
…объединю чуткость с чудкостью
и может быть на этот раз не сфальшивлю…
Тянусь сквозь мониторы,
не решаясь написать,
как сильно – в этот самый момент –
бабочка скребётся о сердце и вырывается из него…
«…это как стать ежесекундными и судьбоносными
растянуть время и сократить расстояния…»
Каждый раз, расставаясь, закрываю глаза
(чтобы увидеть тебя в зеркале
оборотной стороны век)
и шепчу: «Гаечка, я очень сильно люблю тебя».
Ваше сообщение не доставлено.
Этот текст выслан роботом.
Письма, отправленные на обратный адрес,
не будут прочитаны службой сайта
Два месседжа в четырёх текстах
I / симплификация
Памяти Р. Ф.
…а вина выдаётся – как потусторонний билет
как язык обжигаемый – смертезаменою слова
взять вину и сказать отрешённо –
...спасибо мертвец
время станет плотнее – (раз)герметизация жизни
и вздохнёт изнутри – изувечивая – твой мертвец –
недовыношенный или попросту недопрощённый
и тогда ты скулишь потому что нельзя описать
то что видишь глазами другого – в тебе – бесприютца
это сгусток вины остающийся белым пятном
на рентгене – а после на исповеди в храме текста
это труд отдающий келейностью это аборт
оступившегося – выскребаемого – человека
II / оболочка хроноса
вещь определяется словами а не сутью
горсть земли упадёт на внутреннюю сторону горя
(и зачем другие числят за пополнение страсти
эскорт чужих жизней?!)
И если время работает на нас –
прими меня с моими призраками
слабостями и лакуной лет
молнией застегнувшей губы
если боль преодолевает мысли
если слово переодевает боль
в заплаты о?бразов – или образо?в
если мысль материальна
а понимание тождественно доверию
прими меня
III / автореверс
но кто кроме тебя способен понять эту боль
на другой стороне подсознания
остаюсь некрофилом
влюблённым в труп своих же чувств
изживаю – собой
отрываю – умалишённым кесарем –
или косарём – выжимающим смысл из того
от чего никогда не избавлюсь
IV / fides (credo in unum Deum)
духовность – это то что внутри меня
а сейчас внутри меня ты
и ты наполняешь меня духовностью
абсолютная вера сама находит к кому прийти
как слово – из кого выйти
и только время знает
когда вера обернётся Словом, а слово Верой
и я верю – времени и в тебя
***
Единственной и навсегдашней
…Никак не пойму, что в тебе тоньше:
пальцы или вкус? –
или чуткость к чуду и словам;
помнишь, ответила – стаккато –
на вырванный из объятий шёпот
в тебе только кости, –
«Нет, ещё дух».
Вот такая ты –
считывающая тайнопись искусства вернее творцов,
духом облекающая кости – и дальше, за них;
а если попасть под рентген глаз –
как скрыть (или скрыться в паволоке недосказанности)
в коконе рта набившийся ворох признаний?
В каждом жесте – шлейф благородных кровей,
а идеальный профиль –
афродизиак для художника или скульптора.
Нет! Я придумал тебя, помесь ангела с херувимом!
Таких, как ты, – нет,
а в палату скоро принесут капельницу.
…И пока лекарство отрезвляет вены –
выбивая почву из-под фантазий, –
кто же был? И был ли хоть кто?
Зимородок в человечьем обличье –
ты ли? Я запутался в паутине слов и поймал не тебя,
а своё отражение в пустоте обессловленных замков;
ввёл неверный код трижды –
и выбросил время в тупик.
Королева снежного сердца – я отпустил твою тень,
а динамик солгал:
при выходе из вагонов не забывайте прошлое.
Или Fairy, чьи пятнадцать кошек
свели хвостливое гнездо,
где вместо моего сердца лежал страз (без)различия;
и не в цепь из укоров –
ты завернула меня в халат пустоты.
А может, Соимённица, метелью объявшая губы;
мы кружили в вальсе измен – не менее пары на дню –
лакая в ласке (с)нежность –
не понимая, отчего седеет взгляд
после каждой телесной смерти связ(к)и.
Стоп. Была и ты –
Гаечка, – всегдашняя (без(д)«на»),
создавшая меня – как ночь рождает смыслы –
и наделившая частицей своего –
но только видения, но: осознаванья;
чтоб я сумел словами выражать –
понятное на языке искусства.
Ты – призвечность незабудущего –
до- вместе- вместо- и после- верие моего
мизантроп(р)ошлого.
Только не исчезай: фантазии не живут без творцов;
будь бесконечностью и каждодневно
наступающим сегодня.
Я люблю тебя.
Бог
Бога не может не быть
просто Он засмотрелся на клевер
вросший в тень праведника
и немного отстал
***
чтобы читать тебя
мне не нужен свет
***
я хочу чтобы мы говорили на одном языке
чтобы у нас был один язык на двоих
***
филологи-любовники
каждый вечер
занимаются текстом
***
Мысли собирались в морщины,
я говорил, не надеясь на понимание:
– Каждый твой день превращается
в поцелуй.
– Бога или мужчины?
– Все равно. А, может,
это ты целуешь весь мир.
– Ты не прав, это просто танец,
сохранившийся на губах.
Ты же еще молодеешь,
а мир стареет вокруг тебя,
но берегись:
нет ничего больше разочарования,
когда поймешь:
восходит новая молодость
и для нее ты – старуха.
Прокажённая
На площади в центре города казнили прокажённую.
Священник перекрестил замершую
в благочестивой позе толпу
и плюнул в приговорённую с такой силой,
что слюна перерезала одну из верёвок.
Палач, похожий на свой топор, вышел вперёд;
и когда голова женщины покатилась по настилу,
раздался гром чудовищной силы,
не грозный, но: благородный,
и в душах людей возник голос:
«Чистота души – не право толпы.
Кто держал крест в руках, да опустится на колени
и помолится о безгрешной дочери моей,
в руце Мои принят дух ея,
и да изыдут грехи, яже сотворих каждый в день сей».
И встала толпа на колени,
и в городах, и в сёлах, в домах и на пашнях,
в кузницах и ригах
молились за девичью душу,
прокажённую Словом, а потому – безгрешную.
***
Твой полет не замутнен светом.
Знаешь: кто летит на свет, уже проиграл.
А навязанный выбор тяжелее ошибки
и дольше смерти;
ошибаясь – ты отбрасываешь тень,
умирая – теряешь ее.
Я надписывал даль,
видел тебя в ней, когда тебя еще не было,
а я хотел прокричать тучи
стократ повторенной молитвой и узнать –
почему люди оставляют рубцы на памяти и веке,
легким подергиванием напоминающем о своем
несовершенстве.
И еще.
Помнишь, я говорил той
н е в а л а а м с к о й ночью,
выворачивался, чтобы не дать вывернуться тебе:
эхо, отзовись!
Кем ты была?
– девочкой, порвавшей солнце в четырнадцать лет?
– девушкой, оставившей прядь волос
на фотографии
и замолчавшей пять ссор?
– женщиной, подобной Геро,
одна половина которой
по вечерам развивает прыть,
а другая каждую третью весну
становится все бездомней?
…Я говорил с тобой, не понимая,
что оборачиваюсь к тебе,
создаю в своей тьме свет – для тебя.
Если бы я знал, что ты так и не полетишь на него.
1917
Человек, вошедший
в ткацкую,
изнасиловал женщину
на сносях.
Она застрелилась, а из
чрева
вышло два ребенка.
Один был слеп, а другой
нем.
И когда они выросли,
то возненавидели друг друга
и подрались.
Слепой вырвал у брата
глаза,
а немой – гортань.
Ты спросила: кем были
братья?
И я ответил: нами;
их мать – Россией,
дети – гражданской
войной.
***
Завершающийся цикл
имеет привкус расставания.
Я отпускаю тебя, мой исповедник
с чёрным опереньем.
Мой автор.
Из колонок доносятся последние звуки
«Псалма № 50»;
когда я поставлю точку,
больше не будет нужды его слушать, –
он про тебя.
И про нас.
И этот диалог – мы писали друг друга
и находили вдохновение
там, где люди завешивают зеркала.
Прерываем молчанием момент кульминации,
и под ноги сверзаются не обессловевшие тела –
опалённые перья.
И в этот момент, и всегда, как на исповеди:
я на твоём пути – эпизод.
Ты – одна из новых – неюных морщин.
Я ухожу в безнадёжность зрелости,
ты – расцветаешь.