Марина Саввиных

В гостях у крымских аонид



«Вновь я посетил...»

Море было большое. Выпрыгнув, наконец, из-за поворота всей своей отчаянной лазурью, оно повергло меня в умиление, в головокружительный восторг: в последний раз я видела Чёрное море тридцать лет назад — и теперь оно было всё то же, почти нестерпимо лазурное, трепещущее, покрытое трогательными барашками... эпитета более точного, чем «лазурная», для черноморской волны не придумаешь. Это именно лазурь, azuro, единственное в своём роде сочетание бирюзы, изумруда и горного хрусталя. Пронизанное солнцем, дышащее... огромное — и, кажется, даже не ограниченное горизонтом, падающее всей своей ликующей массой куда-то за... в таинственные миры, море улыбалось мне широко и нежно. Ну, здравствуй, Понт Эвксинский... «вновь я посетил...»



Мне предстоит принять участие в двух больших литературных фестивалях, которые проводятся в Крыму при участии разных государственных и негосударственных инстанций. Один из них — «Славянские традиции» на Азовском море, в городе Щёлкино (мыс Казантип); другой — «Волошинский сентябрь» на Чёрном, в Коктебеле. Так сказать, союз морей, культур, языков и стилей... Разгар бархатного сезона.



Автомобиль летит из Симферополя в Коктебель. Вдоль обочин шоссе мелькают рекламные плакаты на украинском языке — с портретами улыбающегося президента Януковича и «гарних дівчат та хлопців», уверяющих путешественников в своей безраздельной любви к Украине — и на русском — с продвижением всего остального. Предпочтение русской речи в Крыму ощущается повсюду, украинский официальных фасадов и казённых бумаг смотрится вынужденной уступкой неодолимым обстоятельствам, что же касается устной «мовы», то её почти и не слышно. Русский язык для крымчан — не только средство общения, но и символ веры и верности. Это чувствуешь на каждом шагу. Может быть, поэтому в «русскоговорящих» городах сопредельной братской страны предпринимаются специальные усилия по поддержке и развитию языка, родного для большей части населения. Такие программы приняты и реализуются в Донецке, Харькове, Одессе, Севастополе. Реализуются не без трудностей, но и не без достижений.



В Щёлкино я познакомилась с редактором уникального издания, напрямую связанного с этой работой, Татьяной Ворониной. Татьяна издаёт в Севастополе «Литературную газету» в её особой крымско-севастопольской модификации. Издание так и называется: «Литературная газета + Курьер культуры: Крым — Севастополь». Столь витиеватое название — не от хорошей жизни, конечно. Татьяна заручилась поддержкой Юрия Полякова, главного редактора «Литературки», чтобы делать в Крыму некий особый её вариант. И «материнская плата», и суть «варианта» в названии должны быть отражены. Что и наблюдаем. Севастопольская «Литературка» выглядит как московская, известное количество полос в каждом номере — тоже московское, и качество местных материалов редакция старается держать «на уровне». Тем более заслуживает уважения её стремление удовлетворять потребности крымчан в достоверной информации о прошлом и настоящем региональной культуры, русской по существу, крымской по бытованию.



А в Одессе совсем недавно вышел из печати первый номер нового литературного «толстяка» под названием «Южное сияние». Председатель фракции Партии регионов в Одесском городском совете Геннадий Труханов предварил пилотный выпуск такими словами: «Одесса всегда была, есть и будет городом писателей и поэтов, формирующих славу нашего города, подчёркивающих его колорит, создающих неповторимый образ Южной Пальмиры. <...> Мы испытываем чувство гордости от того, что стоим у истоков большого и важного дела, способствующего возрождению литературной славы Одессы и дающего возможность демонстрации творческих успехов одесских литераторов». Получив из рук выпускающего редактора Сергея Главацкого элегантную тетрадь одесского «новорождённого», я тоже испытала законное чувство гордости, ибо к самому прецеденту наше детище, «День и ночь», имеет непосредственное отношение. С Серёжей Главацким мы в электронном режиме обсуждали содержательные и формальные вопросы, связанные с первым номером «Южного сияния», за несколько месяцев до того, как новый журнал вышел из печати, и я даже написала по поводу его рождения проникновенное напутствие... вот оно, на второй странице: «Романтические, многосмысленные символы — северное сияние, Южный Крест... В названии нового журнала они причудливо соединились, образовав неожиданное иное значение, интригующее и тревожащее. Соприкосновение Севера и Юга — мост между мирами. Радуга. Верхний свет идеального — сколь прекрасного, радующего, столь и хрупкого, ускользающего, нуждающегося в непрерывной работе нашего воображения. Организаторы журнала самим его названием заявляют о претензии на высокий уровень публикаций и определённый содержательный ценз своего журнала. Дай-то Бог, как говорится! Во всяком случае, наше авторско-читательское сообщество с благожелательным интересом встречает «новорождённого». Доброго пути ему! Неиссякаемых источников энергии — чтобы светить ярко и долго!»

Этот пафос и теперь кажется мне оправданным: участие Красноярска подчёркнуто в первом номере «Южного сияния» несколько раз, а зав.отделом поэзии здесь — поразительный факт! — Евгения Красноярова! Так что, как говорится, сам Бог велел!

Будем дружить домами. Тем более что среди публикаций — работы уже знакомых нашим читателям авторов. Кроме вашей покорной слуги, здесь напечатались Евгений Чигрин, Кирилл Ковальджи, Наталья Бельченко, Сергей Главацкий, старинные и новые друзья «ДиН». Вообще в номере fifty-fifty представлены одесские и иные авторы; присутствие иных, прямо скажем, его значительно усиливает. Явление, повсеместно свойственное региональным журналам, желающим выглядеть достаточно серьёзно.

«День и ночь» и «Южное сияние» были в единой связке представлены на одном из вечеров Щёлкинского фестиваля. Но это — время спустя...

А пока я лечу на машине в Коктебель, обдуваемая пряным горячим ветром, и вспоминаю вчерашний день, Москву... свои смешные попытки распутать сеть улочек и переулков в поисках офиса Жени Степанова, который должен был вручить мне новенькие корочки Союза писателей ХХI века — для меня и моих красноярских коллег (нас уже четверо в Красноярске — ячейка!)... горячие споры о современном образовании, о русском языке, который только сейчас мы всерьёз осознали в качестве универсального средства межнационального общения,— с молодыми попутчиками в поезде Москва — Севастополь филологом Аней и философом Мишей Гусевыми (каких только встреч не бывает на этом маршруте!)... но — море выпрыгивает, наконец, из-за поворота всей своей отчаянной лазурью, и я забываю обо всём на свете!




«Славянские традиции»


дух и буква фестиваля



В Коктебеле меня встретил Владимир Дмитриевич Алейников, легенда поэтического андеграунда 60–70-х. В его доме, атмосферой и устройством быта напоминающем тот, начала прошлого века, волошинский, в конце лета обычно гостят друзья — писатели, издатели, художники... Сам хозяин, крупный, седой, лохматый, с печальными и — тем не менее — сияющими глазами, с богатым, вибрирующим баритоном, словно нарочно созданным для пения стихов, кажется реинкарнацией «великого киммерийца».



А на следующий день я была уже на Азовском море — успевала захватить последние дни фестиваля «Славянские традиции».



В нынешнем году он проводится в третий раз. Цели его обозначены очень конкретно и как раз в духе тех размышлений, которые не оставляют меня в покое уже несколько лет,— о русском языке, о славянском единстве, о творческом общении людей, так или иначе понимающих русский язык в качестве предмета и инструмента своей профессии.

    Сохранение и развитие русского языка, cлавянских традиций, укрепление творческих и дружеских связей русскоязычных поэтов, прозаиков, переводчиков, драматургов в России, Украине, Белоруссии, других славянских странах и во всех зарубежных странах, где проживают русскоязычные писатели.
    Открытие новых молодых авторов, содействие общению начинающих авторов с признанными мастерами слова, установление контактов между творческими коллективами и отдельными авторами.
    Проведение мастер-классов известными российскими, украинскими, белорусскими и зарубежными писателями с участием редакторов известных газет и журналов, издателей, проведение конференций с издателями и редакторами по тематике публикаций и издания новых сборников, альманахов, книг русскоязычных писателей.

Беседую с координатором фестиваля, заслуженной артисткой России, поэтом, редактором литературного альманаха «ЛитЭра» Ириной Сергеевной Силецкой.



МС. Ирина Сергеевна, как возникла идея проведения фестиваля «Славянские традиции», кто стоял у его истоков? какова — хотя бы в общих чертах — его концепция?

ИС. Идея фестиваля возникла у меня давно, но более конкретное представление, как его организовать, пришло ко мне после участия как финалиста и члена жюри в фестивалях в Европе, таких, как «Пушкин в Британии» в Лондоне, «Европа» в Праге, «Литературная Вена» в Австрии, «Русский стиль» в Германии. Хотелось проводить фестиваль в таком месте, чтобы писатели могли не только поработать, но и отдохнуть. Лучше Крыма ничего представить себе нельзя, этот полуостров всегда был литературной Меккой для писателей; кроме того, там есть возможность разместиться в пансионате «Крымские дачи». Но украинских русскоязычных писателей я знала далеко не всех. И тут помог случай: в Штутгарте осенью 2008 года я познакомилась с Юрием Григорьевичем Капланом, председателем Конгресса литераторов Украины и предложила ему провести фестиваль «Славянские традиции» в Крыму совместно с Союзом писателей России. Он горячо поддержал эту идею, мы договорились встретиться в Москве и обсудить все подробности. Зимой 2009 года Юрий Григорьевич приехал в Москву, был подписан договор о сотрудничестве КЛУ и СП РФ, мы сформулировали основные задачи фестиваля и началась работа по его подготовке.

Я создала сайт фестиваля, мы дали объявления во всевозможные литературные источники, журналы, газеты и сайты. Я заручилась также поддержкой «Литературной газеты», газеты «Российский писатель», Литературного института им. А. М. Горького. Начали приходить первые работы на конкурс фестиваля, а к концу конкурса их было уже около тысячи. В августе мы с Юрием Григорьевичем планировали встретиться на фестивале, но в июле он трагически погиб... И тут оказалось, что он меня ни с кем не успел познакомить. Я нашла координаты Станислава Бондаренко из Киева, и с его помощью познакомилась по интернету, а затем уже и лично на фестивале с Валерием Басыровым из Симферополя, Владимиром Спектором из Луганска и Сергеем Главацким из Одессы, вот с ними мы и провели наш первый фестиваль. В России меня поддержали известные русские писатели: Ю. М. Поляков, В. А. Костров, Е. Б. Рейн, С. М. Казначеев, В. Н. Казаков, Н. И. Дорошенко. Особенно была ценна помощь «Литературной газеты», так как её читают во всех республиках бывшего СССР и за рубежом. Концепция фестиваля вытекает из его названия. Задачи фестиваля — сохранить традиции классической русской литературы, русского языка, открыть новых талантливых авторов и помочь им стать известными, объединить русскоязычных писателей всех стран, особенно славянских, изучать, благодаря литературным переводам, современную литературу наших стран.

МС. Кто может принять участие в фестивале? как оргкомитет отбирает авторов? кто входит в жюри?

ИС. До фестиваля проводится литературный конкурс, в котором могут принять участие все авторы старше восемнадцати лет, пишущие на русском языке. Главные участники фестиваля — это финалисты, победившие в литературном конкурсе, который проводится каждый год с 1 февраля в Интернете на сайте фестиваля. Но могут приехать и принять участие в фестивале и писатели, попавшие в лонг-лист, и просто гости. Произведения с присвоенными им кодами, анонимные, рассылаются членам жюри, а затем полученные баллы суммируются в компьютерной программе. На основании этих результатов формируются лонг- и шорт-листы, которые в конце конкурса публикуются на сайте; авторы, попавшие в шорт-листы, становятся финалистами фестиваля и приглашаются в Крым. За три года в жюри фестиваля побывали многие известные писатели: В. Костров, Е. Рейн, Ю. Поляков, В. Казаков, К. Ковальджи, С. Казначеев, К. Кедров, Е. Кацюба, А. Ольшанский, А. Торопцев, С. Айдинян, В. Басыров, В. Спектор, В. Шемшученко, А. Курейчик, О. Зайцев, С. Главацкий, А. Раткевич и другие.

МС. Были ли какие-то серьёзные открытия за время существования фестиваля? Назовите несколько самых звонких имён.

ИС. Да, на первом фестивале для меня были открытием имена одесских поэтов Л. Шарги, А. Щербаковой, киевских авторов И. Карпинос, А. Лемыша, С. Кривоноса из Сватово, Л. Некрасовской из Днепропетровска и многих других. На втором фестивале яркими авторами были А. Стреминская, С. Нежинский, И. Рейдерман, В.Шемшученко и другие. В этом году появились новые имена: А. Семыкин и И. Василенко из Ильичёвска, Б. Канапьянов из Алма-Аты, М. Шамсутдинова из Москвы, А. Константинова и П. Беседин из Киева и другие.

МС. Какие мероприятия входят в «календарь» фестиваля?

ИС. Фестиваль «Славянские традиции» состоит из двух частей: конкурсы, на которых участники сражаются за места и награды, это интересно и увлекательно, и выступления поэтов — творческие вечера, презентации книг, проектов, журналов, литобъединений и т. д. Таким образом, каждый может участвовать в том мероприятии, которое ему ближе. Кроме того, устраиваются выставки картин, фотографий, просмотры клипов и фильмов участников фестиваля. За дни фестиваля писатели совершают много творческих поездок по литературным местам Крыма: в г. Феодосию (дом-музей А. Грина, музей сестёр Цветаевых, картинная галерея И. Айвазовского), в г. Керчь (библиотека им. В. Белинского, Аджимушкайский комплекс), в пос. Старый Крым (дома-музеи А. Грина, К. Паустовского, литературно-художественный музей), в пос. Коктебель (дом-музей М. Волошина). Кроме того, проходят мастер-классы по прозе, поэзии, драматургии. А ещё, конечно, можно и загорать, и купаться в Азовском море. Стихи звучат и беседы длятся до глубокой ночи, и прощаться в конце фестиваля совсем не хочется.

МС. Каким вы видите будущее фестиваля?

ИС. Будущее увидеть сложно, вечных проектов не бывает, когда-то фестиваль переживёт свою идею, но пока хотелось бы, чтобы к нему присоединилось больше авторов из славянских стран — Чехии (кстати, в прошлом году в фестивале участвовал Союз писателей Чехии во главе с Карелом Сысом), Польши, Словакии, Болгарии, чтобы участвовали писатели всех российских, украинских и белорусских союзов, чтобы мы не существовали каждый в своей поэтической тусовке, а знали творчество друг друга, больше хотелось бы слышать переводов современной литературы; к выполнению этих планов и будем стремиться.

МС. О чём — вне протокола — вам самой хотелось бы рассказать нашим читателям?

ИС. А вне протокола мне хотелось бы рассказать об удивительно доброй, творческой и праздничной атмосфере, царящей на фестивале. Показать свои произведения авторитетным членам жюри, обсудить их на мастер-классе, познакомиться с авторами, стихи которых читали только в Интернете, поспорить друг с другом, подарить и принять в подарок книги, попасть в среду себе подобных — большое счастье для пишущего человека. А если мы не создадим себе праздник, то кто?



Праздник состоялся. Правда, замученный вид Серёжи Главацкого и Жени Краснояровой, настойчиво, но деликатно опекавших меня во время Щёлкинской программы, яснее ясного свидетельствовал о том, что «всё прекрасное столь же редко, сколь и трудно», однако замученность эта не лишала их радостного подъёма и оптимизма. Мы подружились, что само по себе прекрасно.



Стихи победителей фестиваля литературы и культуры «Славянские традиции–2011»


1. «Поэзия: свободная тематика»
Александр Семыкин (Ильичёвск, Украина)


Зимний сон
Зима, как зверь свирепый, мглу
грызёт, являя прикус волчий.
Мой крик сползает по стеклу,
но молча.

Слепая ночь горчащий яд
со льдом мешает в кружке стужи,
рождая сто миров, где я
не нужен.

Мой сон метелью снежных бритв
разбит на множество осколков,
и я не сплю, я лишь убит
и только.


Игорь Кучебо (Москва)

* * *
Утро снимает тени, разводит слякоть,
определяет по сторонам квадрат.
Ниточная собака не станет лаять,
даже вышитая стократ.

Розничное детство, взвешенное руками
уличной торговки на ржавых весах,
вытянулось по небу облаками,
иногда всплывающими в словах.

Вспоминается зеркало, стол кухонный,
преломлённое облако за окном.
Золото заутреннее иконное,
медленно вливающееся в дом.

Шёпотом разбуженное, как будто чудо,
шорохом магических детских фраз.
Жук, возникший из ниоткуда, —
с тучами вместо глаз.


2. «Стихотворение о любви»


Ирина Василенко (Ильичёвск, Украина)

mein liеber

Уходит эпоха, mein liеber, уходит неслышно эпоха,
Ломаются судьбы, и в мареве лета осталась лишь кроха
Того, что цепляло, держало, стирало границы
И в руку ложилось пером пролетевшей жар-птицы.

Уходит эпоха, mein liеber, но ты остаёшься со мною.
Как глупо мы колкие дни разбавляли войною,
Сжигали мосты и листали разлук неизбежность,
На краешке лета теряя последнюю нежность.

Mein liеber, my darling, мой свет в запотевшем оконце,
Взгляни: слишком мало любви и надежды — на донце.
Кончается лето, уходит эпоха — легко, по-английски,
А мы остаёмся (без солнца и прав переписки).


Владислава Ильинская (Одесса, Украина)

* * *
нет никакой гарантии, это опыт.
это — уникальный эксперимент.
вам отпускается время, оно же — топит
в мутных своих глубинах. в один момент
ты превращаешься в точку небесной сферы,
ты превращаешься в пыль на краю земли,
когда твой внутренний доктор откроет двери
и скажет: простите, мы сделали что смогли.


* * *
новое утро стягивает одеяло, как будто скальп.
плещет тебе, ещё сонному, в лицо ледяной водой.
нужно подняться на ноги, нужно идти искать
то, что и так всю жизнь волочится за тобой.
и пока ты вот так вот гоняешься за хвостом,
наступаешь себе на горло, расплющивая кадык,
твой хранитель кладёт на коленку двойной листок
и старательным почерком записывает ходы.
и когда ты уже совсем собьёшься и с ног, и с сил,
и поймёшь, что по всем подсчётам прошёл лишь треть,
подойди к нему, спящему, и тихонечко попроси,
чтоб он дал тебе на своё творение посмотреть.
а когда ты начнёшь возмущаться и возражать:
мол куда подевался его знаменитый слог,—
хорошенько задумайся и рискни ему доказать,
что твоя история интереснее, чем колобок.


3. «Литературный перевод»
Бахытжан Канапьянов (Алматы, Казахстан)


Утраченное вино
         (из Поля Валери)

Как будто жертвуя небытию под небом,
Плеснул я в океан из амфоры вина.
Невольный взмах руки, что разуму неведом,
Почти не отразив, втянула глубина.

Быть может, магия чернеющего дна,
Хмельную кровь перемешав с небесным хлебом,
Повелевает мной, и там, быть может, следом
Над волнами встаёт души моей волна.

Мгновение — и всплеск, и розовая дымка,
На гребне волн мелькнув, ныряет невидимкой
В привычную прозрачность пробуждённых вод.

И боги там, на дне, скрестив морские узы,
Стада вечерних туч выводят в небосвод —
Забили волны шторма в колокол медузы.


Павел Кашаев (Днепропетровск, Украина)

Рояль
         (Из В. Сосюры)

Синий месяц химерной игрою
освещает узор на окне.
И рыдает рояль за стеною,
и от этого тягостно мне.

И от этого больно, возможно...
Что ты, сердце? Прошу: помолчи!
Кто на клавиши думы тревожно
изливает слезами в ночи?

Что чужая душа потеряла?
Что так тронуло душу мою?
Зачарованных звуков немало,
их всё больше и больше люблю.

Но внезапно сменила рыданья
песня счастья... И стало легко...
Моё сердце на крыльях мечтанья
унеслось далеко-далеко...

Ой, моя соловьиная доля,
ты когда-то в изгнанье была,
но смогла распрощаться с бедою
и забытую радость нашла.

Так играй же! Всем сердцем с тобою
я о жизни прекрасной спою...
И смеётся рояль за стеною,
словно чувствует просьбу мою.



«Волошинский сентябрь»

фестиваль и симпозиум

Коктебель — особое место. Старожилы — к ним относятся и многочисленные сезонные жители, которые десятилетиями приезжают сюда весной и которых язык не поворачивается назвать «дачниками»,— уверяют, что потухший вулкан Карадаг, поднимающийся над маленьким курортным посёлком из вод морских, заряжает камни и воду целительными вибрациями; что тончайший воздушный коктейль морской соли и степных трав лечит тело и душу, а бессмертные тени великих, некогда обитавших здесь, придают скромным коктебельским пенатам неизъяснимое обаяние. Можно даже сказать, что здешние пенаты, «гении места»,— те же аониды, музы, звонкоголосые, как цикады, и приветливые, как тонкие утренние облака.



Коктебель манит к себе «культурных туристов» всевозможными способами. Фестивали и праздники следуют один за другим. Только за первые две недели сентября здесь прошло несколько джазовых форумов, и атмосфера, в которую окунулись участники IX-го Международного научно-творческого симпозиума «Волошинский сентябрь», уже была определённым образом разогрета.



Андрей Коровин, сопредседатель Оргкомитета, ответил на мои вопросы об этом грандиозном событии.



МС. Фестиваль-симпозиум «Волошинский сентябрь» проводится уже в девятый раз. Какова его история? Как развивались его основные направления, структуры? Какие организации и персоны «приложили руку» к тому, что этот грандиозный праздник искусств не мельчает, а только набирает силу из года в год?

АК. «Волошинский сентябрь» был задуман в две тысячи втором году (вначале — поэтический конкурс, затем — литературный фестиваль и пленэр) с главной целью — возродить Коктебель как культурный центр, каким он был почти весь двадцатый век, начиная со времени Волошина. В две тысячи третьем мы с директором Дома-музея М. А. Волошина Наталией Мирошниченко объявили первый конкурс с условием, что назовём победителей и вручим награды в Коктебеле. Так творческий люд потянулся «назад в Коктебель». Некоторые провели здесь детство и с тех пор не были по двадцать-тридцать лет, а некоторые приехали сюда впервые благодаря конкурсу и фестивалю. Наш проект восходит к духу волошинского Дома, и это во многом влияет на его развитие. Мы начинали фестиваль как поэтический, но скоро поняли, что без прозы нам не обойтись. На одном из фестивалей ярким событием стал турнир прозаиков. Затем в конкурсе добавились номинации критики и перевода, и фестиваль пополнился критиками и переводчиками. В две тысячи одиннадцатом году впервые учреждены две номинации — видеопоэзии и драматургии. И участниками фестиваля стали видеорежиссёры и драматурги. С нами начали сотрудничать и театральные режиссёры. С детскими писателями сделали проект — Детские дни на Волошинском фестивале. С самого начала параллельно с нами, а затем всё более сближаясь, проходит пленэр художников «Коктебель». Сегодня «Волошинский сентябрь» — это уже глобальный форум искусств. И новыми жанрами и видами искусства он будет только прирастать.

Я могу перечислить тех, кто стоял у истоков: это, конечно же, руководитель Дома-музея М. А. Волошина Наталия Мирошниченко, ваш покорный слуга, затем — директор заповедника «Киммерия М. А. Волошина» Борис Полетавкин, старший научный сотрудник музея Игорь Левичев, поэт и тогда один из руководителей Союза писателей Украины, к сожалению, трагически погибший, Юрий Каплан, руководитель сайта Поэзия.ру Леонид Малкин, культуртрегеры Юрий Ракита и Андрей Новиков, поэты Юрий Кублановский, Александр Кабанов, Алексей Остудин, Станислав Минаков, Ирина Евса, Андрей Грязов, Константин Прохоров, прозаик Этери Басария, прозаик и первый секретарь Правления Союза российских писателей Светлана Василенко, президент Благотворительного фонда поддержки современной русской поэзии «Реальный процесс» Анна Токарева. Идея детской программы симпозиума принадлежит Елене Усачёвой и Анне Матасовой. Алла Басаргина, концертмейстер и удивительная женщина, радушно принимала нас в своём культурном центре «Вилла Basso». Несколько лет нашим незаменимым помощником был Лёша Ефимов. Каждый год кто-то отходит от этого фестивального водоворота, а кто-то напротив — втягивается. Активно включился в организационную работу московский поэт Евгений Чигрин. В прошлом году нашим гостем впервые был директор Института стран СНГ Константин Затулин. Он по достоинству оценил фестиваль и помог ему заручиться поддержкой премьер-министра Украины Николая Азарова. Неоценимую помощь оказал нам в этом году Межгосударственный фонд гуманитарного сотрудничества государств-участников СНГ. Содействие оказала Международная Ассоциация центров современной культуры «Живая классика». А стабильный состав учредителей симпозиума-фестиваля на сегодняшний день таков: Дом-музей М. А. Волошина, Коктебельский эколого-историко-культурный заповедник «Киммерия М. А. Волошина», Союз российских писателей и журнал культурного сопротивления «ШО». Постоянное содействие оказывают Министерство культуры Автономной Республики Крым и Коктебельский поселковый совет. Также хочется сказать отдельное спасибо конкретным людям, без которых нам было бы нелегко: Ирине Легоньковой, Александру Хачко, Дмитрию Коломенскому, Елене Усачёвой и Глебу Номерову, а также Анатолию Степаненко и Алексею Ушакову, которые вели фото- и видеолетопись симпозиума.

МС. Что означает для организаторов и участников «волошинский дух» фестиваля? соответствуют ли этому духу нерв, настроение и стиль поэзии и прозы, звучащих и обсуждаемых на мастер-классах, встречах и презентациях?

АК. Место и его дух создаются людьми. Здесь жил Волошин, и он был гением этого места, сюда тянулись лучшие и талантливейшие люди России. Затем был создан закрытый писательский Дом творчества, и здесь отдыхала советская творческая интеллигенция. Впрочем, и антисоветская тоже. Это был островок свободы — «интеллигентное» противостояние системе, недозволенные речи, стихийные нудистские пляжи, влюблённости, переходящие в нешуточные романы, в том числе — литературные, и, конечно, картины, книги, стихи. Например, свой знаменитый «Остров Крым» Василий Аксёнов написал здесь. Думаю, что количество произведений литературы и искусства, написанных в Коктебеле, просто не поддаётся статистике. Островок свободы здесь остался и по сей день. И замечательно, что в сентябре это место вновь становится культурным центром мирового значения, куда съезжаются творческие люди из разных стран мира, чтобы со-творять здесь общий проект под названием «Коктебель».

Вообще, «волошинский дух» — это в первую очередь дух творчества, высокого и серьёзного, но в том числе и озорства, розыгрышей, экспериментов. Поэтому, на мой взгляд, всё, что талантливо и не скучно,— близко Волошину.

МС. Какую роль в организации и проведении конкурса и фестиваля играют литературные журналы?

АК. С самого начала мы ставили перед собой задачу — открывать новые имена и помогать талантливым авторам находить своих издателей. Поэтому в жюри Волошинского конкурса мы изначально старались приглашать редакторов литературных журналов. И эта традиция сохраняется, а участники конкурса действительно становятся авторами журналов, которые являются нашими партнёрами. Мы работаем со многими литературными журналами — это «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Дружба народов», «Дети Ра», «Урал», «Сибирские огни», «Крещатик», «Современная поэзия» и другие. В последнее время журналы часто объявляют тему, на которую нужно прислать произведения. Лучшие произведения и авторы, по выбору редакций журналов, публикуются на их страницах.

Редакторов журналов мы приглашаем в Коктебель вести мастер-классы по поэзии, прозе, критике. И здесь происходит знакомство уже не только с произведениями, но и с их авторами, происходит живой диалог автора и редактора, ценность которого в литературном процессе является одной из первостепенных.

Хочу добавить, что за девять лет нами было открыто немало имён, теперь известных в современной литературе, среди которых я могу назвать: поэтов Бориса Херсонского, Алексея Остудина, Валерия Прокошина, Андрея Баранова из Ижевска, Анну Аркатову, Льва Болдова, Геннадия Каневского, Андрея Нитченко, прозаиков Ирину Василькову, Наталью Ключарёву, Вячеслава Харченко, Сергея Игнатова из Киева, Александра Барбуха, Юлию Шералиеву, Ганну Шевченко, Владимира Захарова из Петрозаводска, критиков Александра Чанцева, Евгению Вежлян, Екатерину Иванову из Саратова и многих других. Лауреатом Волошинского конкурса был будущий букеровский лауреат Александр Иличевский.

И всё это во многом благодаря нашим коллегам из литературных журналов. Так что их роль бесспорна и очевидна.

МС. Как вы оцениваете динамику «качества» литературных произведений, предлагаемых авторами на Волошинский конкурс? Можно ли считать конкурс неким особым «зеркалом» современного всемирного русскоязычного литературного процесса (если только здесь уместно слово «всемирного»)?

АК. О всемирном говорить не готов, хотя в конкурсе действительно принимают участие авторы со всего мира — от Америки до Австралии. Всё-таки это определённый срез, а не доскональное изучение литературного процесса. Современная русскоязычная литература рассредоточена по всему миру и живёт своей, порой достаточно обособленной, жизнью. Лет семь-восемь назад в Москве не представляли, что происходит на Украине, например. Сейчас ситуация исправлена, во многом — благодаря Волошинскому конкурсу и таким фестивалям, как Волошинский и «Киевские Лавры». Белое пятно для нас пока — Беларусь, Казахстан, я уж не говорю о Киргизии или Таджикистане. Гораздо лучше мы знаем русскоязычный Израиль или Америку.

Показатель динамики качества — публикации в литературных журналах. Произведения победителей и финалистов конкурса регулярно печатаются в «Октябре», «Дружбе народов» и других журналах, выходили специальные номера журналов «Дети Ра», «Урал», «Сибирские огни», посвящённые Волошинскому конкурсу. Я не знаю ни одного другого литературного конкурса сегодня, который был бы прямой дорогой в толстые журналы. Есть конкурсы, которые издают победителям книги или выдают денежные премии, но публикация в главной составляющей современного культурного процесса — известном литературном журнале — очень важна.

Что ещё важно — в конкурсе участвуют не только начинающие авторы. Участвовать в нём считают для себя престижным и авторы с именами, уже имеющие серьёзные публикации, и порой даже признанные литературные метры. Эта встреча поколений в Волошинском конкурсе сама по себе знаменательна и для нас очень важна.

Вообще, на конкурс приходят интереснейшие вещи. Воспоминания потомка садовника Волошина. Мемуары мужа поэтессы, чей прах захоронен в горе Кучук-Енишар, немного ниже могилы Волошина. Это исторические документы, а не только литературные. Были и забавные случаи: одна дама пыталась себя выдать за наследницу Волошина, хотя детей у него, как известно, не было.

МС. Четвёртый год существует Международная Волошинская премия. В чём её отличие от других премий?

АК. У неё несколько отличий, назову два главных. Первое — две постоянных номинации. Номинация «За вклад в культуру» отмечает деятельность людей не только в области литературы, а вообще в гуманитарной сфере, в том числе имеющих отношение к личности и творчеству Максимилиана Волошина. Скажем, в России деятельных людей очень много. В каждом городе и городишке можно найти энтузиастов и подвижников, на которых держится культура в данном конкретном месте. Можно сказать, только ими она и жива. Вообще, стоило бы учредить премию «Подвижник» для таких вот людей из маленьких российских городков. Но одно дело поддерживать родную культуру в своём доме, своём городе, и другое — поддерживать культуру другого народа в своей стране или в международном культурном поле. Яркий пример — лауреаты премии в этой номинации последних двух лет — испанка с мексиканскими корнями Сельма Ансира и француженка Мари-Од Альбер. Сельма переводит русскую классику — от Пушкина до Волошина — на испанский, а Мари-Од организовывает в Париже выставки, посвящённые русской культуре. Вот он — неоценимый вклад в русскую культуру! Вклад, который свои же соотечественники вряд ли по достоинству оценят. Или ещё два наших лауреата — организаторы ярких, знаковых современных фестивалей: Александр Кабанов — организатор Международного фестиваля поэзии «Киевские Лавры» — и Алла Басаргина — организатор фестиваля искусств «Куриный Бог» в Коктебеле. А самым первым нашим лауреатом посмертно стал один из создателей музея М. А. Волошина в Коктебеле, исследователь-литературовед Владимир Петрович Купченко. Эту номинацию поддерживает морально и материально банк ВТБ, за что ему огромное спасибо.

Второе отличие — особенность второй номинации нашей премии «Лучшая поэтическая книга такого-то года». Тут обращает на себя внимание возраст наших лауреатов. Ими были на сегодняшний день: Андрей Поляков, Александр Переверзин и Мария Ватутина. Это среднее литературное поколение — то, которому обычно не достаётся никаких наград, они как бы в безвременье: возраст «Дебюта» и Форума в Липках пройден, а возраст «выслуги лет» и премии «Поэт» ещё не наступил. Это критический возраст для любого человека, для творческого — тем более. Поэтому особенно важно поддержать уже состоявшегося, но часто — сомневающегося поэта, напомнить о нём литературным критикам и издателям. Мы рады, что Большое Жюри Волошинской премии присуждает победу, безусловно, значительным поэтам, и мы также благодарны тем, кто этих поэтов выдвигает на премию. Эту номинацию последние два года материально поддерживает журнал культурного сопротивления «ШО».

Ещё один важный аспект премии: помимо Большого Жюри, в которое входят признанные мэтры и литературные критики, у нас есть ещё Студенческое Жюри. Это наш совместный проект с Центром новейшей русской литературы РГГУ. Это жюри присуждает свою Специальную студенческую премию. Нам кажется, что это очень важно — знать и фиксировать взгляд молодых филологов и читателей на современный литературный процесс. Эту идею поддержал ОТП Банк, придав ей денежное выражение.

МС. Расскажите немного о научной составляющей Волошинского фестиваля. Ведь это не просто фест, но ещё и научный симпозиум.

АК. Главным отличием «Волошинского сентября» от других подобных фестивалей является то, что двигателем симпозиума является Дом-музей М. А. Волошина, в деятельности которого «Волошинский сентябрь» занимает очень важное место, и то, что симпозиум является комплексом нескольких культурологических проектов, в каждом из которых имеется научная составляющая. Миссия Дома-музея состоит, в том числе, и в «сохранении уникальной аутентичной коллекции, духовных и культурных ценностей Дома Максимилиана Волошина и интеграции их в современное общество». А разве не эту же цель преследует и наш фестиваль? Те же мастер-классы — это научно-просветительные мероприятия, говоря казённым языком. По результатам симпозиума в литературных и научных журналах публикуются статьи и исследования сотрудников музея и участников фестиваля. По результатам художественного пленэра создаются новые экспозиции, а это уже научно-экспозиционная работа. Широко презентуется издательская программа музея, включающая научные сборники. Наши круглые столы — это материал для исследования культурологов и социологов. Так что хотя основная часть симпозиума — творческая, но и научная деятельность является частью нашей общей работы.

МС. В чём особенность (уникальность) нынешнего, девятого, фестиваля?

АК. Во-первых, благодаря поддержке симпозиума фондом МФГС мы смогли пригласить литераторов и художников из России, Украины, Беларуси, Казахстана, Узбекистана, Молдовы. Были желанные гости из Польши, в том числе — художники, поддержанные Польским институтом в Киеве, а также — из Германии, Грузии, Финляндии, Франции и других стран. Расширение географических границ, новые интересные люди, знакомства, которые перерастают в творческие связи,— всё это очень важно для дальнейшего развития симпозиума.

Во-вторых, в этом году мы положили начало сотрудничеству с театрально-драматургической программой «Премьера-PRO». Драматургический конкурс «Премьера» существует уже десять лет, это конкурс с международным именем, уважаемый и интересный. И я очень рад, что арт-директор «Премьеры» Светлана Кочерина оказалась контактным, креативным и, главное, «крымским» человеком, и мы провели в этом году конкурс мини-пьес в рамках Волошинского конкурса. На конкурс прислали сто двадцать работ, среди них были очень интересные. По этим пьесам с драматургами в Коктебеле были проведены мастер-классы, а некоторые были показаны режиссёром Валерией Приходченко и самими драматургами в нашей программе. Читку пьес из шорт-листа мы будем делать и в Москве. И я уверен, что театрально-драматургический проект в рамках симпозиума будет развиваться.

Третье новшество — конкурс видеопоэзии и показ лучших поэтических фильмов в Коктебеле. Видеопоэзия — новый жанр, у него ещё толком не сформировались какие-то границы и законы, поэтому наблюдать его становление тем более интересно. В этом нам помогали литературный проект «Русский Гулливер» и портал видеопоэзии «Гвидеон».

Четвёртое — поэт Сергей Жадан предложил провести футбольный матч. Это предложение вызвало огромный энтузиазм у участников симпозиума. В футбольную команду записались даже четыре девушки. И матч был поистине захватывающим, с опасными моментами, неопасными травмами, а закончился вничью, что особенно приятно, если учесть, что поэты играли с профессионалами.

Были ещё поэтическое шествие и «Русалии» московского режиссёра Елены Пенкиной.

Впервые закрытие литературного фестиваля происходило в самом центре Коктебеля — на площади искусств перед Домом Максимилиана Волошина. Это была яркая акция-перформанс «Древо желаний», в создании которой принимали участие фестивальщики, гости и жители посёлка, дети из художественной школы. Во исполнение написанных на бумажных листьях древа пожеланий в ночное небо Киммерии взмывали огоньки на воздушных шарах.

Много было интересного за семь дней симпозиума, а это — более шестьдесят мероприятий. И это была настоящая напряжённая творческая работа с ненормированным рабочим днём. Программа начиналась в десять утра и заканчивалась за полночь. А уж разговоры и дискуссии порой длились до самого утра. Не знаю, успевали ли наши участники при этом ещё и окунуться в море. Организаторы точно не успевали. Но несмотря на это, многие уже выразили желание принять участие в следующем, юбилейном, десятом симпозиуме, посвящённом статридцатипятилетию Максимилиана Волошина. А это значит, что мы работаем не напрасно.



К сказанному Андреем мне бы хотелось добавить несколько своих соображений. Взгляд — как бы уже изнутри, но ещё и со стороны. Вне всякого сомнения, Волошинский фестиваль — один из самых представительных профессиональных съездов. «Вселенский собор» русской (и русскоязычной — приходится признать, что сегодня это разное) литературной элиты в самом позитивном значении этого слова. Профессионализм отличает Волошинский форум от ставших уже привычными многочисленных графоманских тусовок. И дело здесь даже не в присутствии «звёздных» персон... Уровень организации, общения, дискуссий, качество представленного творческого вещества — всё это если не на пределе возможного, то, по крайней мере, устремлённость к пределу ощущалась в каждой мелочи. И хотя избежать шероховатостей в таком многоплановом событии невозможно, в целом они не портили впечатления, за что снова и снова — великая признательность всем, кто к деянию сему руку приложил.



Многое из того, что здесь происходило, стало для меня подтверждением нарастающей поляризации литературного пространства. Одна молодая поэтесса, предложившая стихи в «День и ночь», на мой призыв подумать о читателе и быть, по возможности, проще — откликнулась так: «А я думала, сегодня нельзя без „подвывертов“». Завихрения всевозможных «подвывертов для подвывертов», почти совершенно поглотившие нашу словесность (по крайней мере, ту, что на виду), образуют в ней чудовищный мёртвый омут, затягивающий всё, что не способно сопротивляться. Унылые вереницы почти не отличимых друг от друга версификаций, воспроизводимых с импровизированных подмостков,— отличительная черта, увы, не одной фестивальной площадки. Скука, вялые аплодисменты зевающей публики, потеря, в конце концов, этой публики... Всё это бурно обсуждалось потом «в кулуарах» — в кафешках, на пляже, на прогулках и «дружеских попойках» (как без них!). При этом очевидна была открытая манифестация чего-то иного, противоположного «мертвечине». Живая жизнь, подъём, жадный интерес к миру, меняющемуся на глазах, страсть познания и стремление к художественной правде — всё это образовывало на фестивале некие «точки кипения», которые постепенно притягивали к себе всё больше и больше участников. Замечу, тяготение к тому или другому полюсу никак не связано со стилем или традицией, которой следует автор. Просто есть Поэзия и имитация оной на потребу конъюнктуре. Последняя, конечно, гораздо более социально адаптирована, избалована поощрениями и финансовыми вливаниями. Зато первая мощно выбивается из-под завалов и скоро-скоро (о надежда, которая умирает последней!) будет бить ключом!

Одну из таких «точек кипения» я наблюдала вблизи. Это был мастер-класс двух поэтов: доктора культурологии, кандидата филологических наук, президента Академии Зауми Сергея Бирюкова и президента Союза писателей ХХI века, главного редактора журналов «Дети Ра» и «Футурум АРТ» (и прочая, и прочая) Евгения Степанова.

О Степанове не стану долго говорить. О нём много сказано. Не хочу повторяться. Думаю, что в памяти благодарных потомков его имя сохранится так же, как мы храним имена Павла Третьякова, Саввы Морозова и Сергея Дягилева. Только Степанову труднее, так что и память о нём, наверное, будет светлее и драматичнее.

Бирюкова прежде я вблизи не видывала. По коротком же знакомстве он произвёл на меня ошеломляющее впечатление. Представьте себе профессора европейского университета, этакого raffiné: речь, манеры, мимика, жестикуляция — вся тончайшая механика общения, которая изобличает в наших глазах человека определённого воспитания и круга. И вдруг он выходит к микрофону, и начинается — шаманское камлание? индейская ритуальная пляска? Кажется, горло поэта-декламатора способно воспроизвести любой звук — от гортанного крика горлицы до скрежета металла о металл. А потом откуда-то являются картонная дудка — пугающе громкая — и летающий диск, на глазах у зрителей запускаемый в небеса. Так президент Академии Зауми чествовал Владимира Алейникова, нового академика, лауреата Международной отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка.

Сергей Бирюков — звучащий инструмент поэзии. Он один из немногих, кто знает о переднем крае поэтических поисков — всё. Или почти всё. Мастер-класс, который он вёл вместе со Степановым, был посвящён литературному авангарду. Но под конец в маленький холл пансионата «Камелия-Кафа», где разместился класс, слетелось всё, что почуяло энергию совершающегося здесь волшебства.



Живое русское слово вызвало из тектонических культурных пластов новое поколение литературоведов и критиков. На мастер-классе Бирюкова и Степанова тон обсуждениям задавали молодые филологи, бескомпромиссные, жёсткие, отважные, не оглядывающиеся на регалии и лица — и при этом высоко эрудированные и компетентные. Мне особенно запомнились Евгения Коробкова («Какой живой, говоря пушкински, раздробительный (в положительном смысле) ум!» — отозвался о ней Бирюков) из Челябинска и Мария Суворова из Вологды. Уверена, мы ещё не раз встретим на страницах литературных журналов эти имена.

А потом мэтр был настолько любезен, что согласился дать мне эксклюзивное интервью. Вот оно — слово в слово.


Интервью президента Академии Зауми Сергея Бирюкова журналу «День и ночь»

МС. Сергей Евгеньевич, что сегодня в искусстве можно назвать «авангардом»? Кажется, всё уже испробовано. Какие возможности для эксперимента остаются в современной литературе, особенно — в поэзии?

СБ. Поэзия — если брать древнегреческое определение poesis — это «творение». Творение — всегда эксперимент. Бог творил землю — экспериментировал. И мы плоды этого эксперимента пожинаем до сих пор. Поэт — по определению экспериментатор. Он экспериментирует на себе. Как в медицине врачи иногда ставят эксперименты на себе. Вроде Пастера... часто с летальным исходом (смеётся). Я не призываю, конечно, к летальному исходу, но так, увы, бывает. Поэзия действительно глобальный эксперимент. И авангард существовал всегда, какие-то крайние, радикальные формы искусства, авторы, которые выходили на первый план... Но в конце девятнадцатого века, в начале двадцатого появились авторы, специально и активно занимающиеся экспериментом. Это то, что мы называем «историческим авангардом». Во второй же половине двадцатого века стало очевидным явление, которое я называю «внеисторическим авангардом». Исторические авангардисты не считали себя «авангардом». Это не было их самоназванием, так их назвали позже, когда стали говорить об «авангардной эпохе». А «внеисторические авангардисты» осознали себя именно авангардом. Так что, по сути дела, авангард сейчас только начинается. В чём смысл этих различий — надо специально разбираться. Я написал на эту тему несколько книжек, ряд статей. И не только я. В две тысячи восьмом году в Бельгии, в городе Генте, проходил грандиозный Международный симпозиум, посвящённый европейскому модернизму и авангарду. До сих пор учёные спорят, что относить к модернизму, что — к авангарду. В течение недели собравшиеся со всего мира крупнейшие исследователи этих движений пытались выработать какие-то близкие определения, методы анализа того, что происходило в искусстве в течение всего двадцатого века. Что же можно ещё открывать?

МС. Да, ведь поэты уже и видеоряд какой-то вносят в стихи, и наши привычные столбики-строфы в виде картинки располагают на странице, и сами эти «столбцы» разрушили, вытянув стихи в прозаические периоды... куда же ещё?

СБ. В своих книгах «Зевгма» и «Року укор» я как раз рассматриваю «поэзию для глаза» и «поэзию для слуха». Здесь много возможностей для эксперимента. Визуальная поэзия. Перевод вербального поэтического текста, поэтической фантазии — в графику. Этим занимались уже давно. Был такой Алексей Николаевич Чичерин, который вообще считал, что слово — рак поэзии, что слово вообще не должно использоваться. Возникает конфликт между словом и изображением. Конфликт — поиск гармонии.

Вместе с тем существует и поэзия для голоса и слуха. Лично я считаю, что поэзия должна звучать, и есть целое направление в русском авангарде и в исследованиях русской поэтики... Квятковский, Сабанеев, Малишевский занимались музыкально-поэтическими теориями. Поэзия должна произноситься... как она должна звучать? Какие оттенки передавать? Это не актёрское чтение... поэт воссоздаёт перед публикой своё произведение. И этот процесс «воссоздания» есть «до-создание» самого текста. У авангардиста — огромное поле действий. Я вижу, что даже авангардные люди, которые пишут очень необычные вещи, необычно их строят, не всегда могут внятно их артикулировать и адекватно посылать публике. Этот посыл публике, это взаимодействие с публикой — даже если публика не понимает и смеётся — это тоже взаимодействие, коммуникация... поиски коммуникации разнообразны. Мы с вами на фестивале слушали разные выступления. Довольно часто это было что-то очень невнятное. «Хорошо, я вам что-то прочту... я вообще-то пишу гениальные стихи. Ну, я сейчас вам как-нибудь их прочту». Вот с этим «как-нибудь» авангард сражается. К сожалению, даже в авангарде мало людей, которые этим занимаются.

Последнее время многие экспериментируют с «видео» — здесь тоже возможен и нужен поиск.

МС. Академия Зауми — что это такое? Как возникла идея? Как функционирует Академия? Чего она добилась за годы своего существования?

СБ. Предыстория такова. В восемьдесят первом году в городе Тамбове я сделал литературную студию при областном Доме учителя, которая называлась «Слово». В этой студии я занимался с литераторами, среди которых были и люди молодые, и в возрасте, уже сложившиеся. Именно тогда я стал знакомить студийцев и сам очень плотно заниматься авангардными текстами. Я разработал особую программу для студии «Слово» и включил туда поэтов и писателей, которые имели отношение к авангарду. Хотя люди писали совершенно разные тексты — стихи, прозу, и там были обычные для литературных групп занятия, с заданиями написать рондо, сонет и т. д. Но в то же время мы работали над стихами каждого из авторов в некотором авангардном ключе. Постигали некие поэтические начала — через авангардные тексты. Я читал им Хлебникова, Маяковского, Кручёных... Помимо того, что мы обсуждали собственно творчество этих авторов и вели разговоры на философские, театральные темы... у нас была дружба с киноклубом, с архитекторами. Короче говоря, я создал в городе ячейку культурной коммуникации с обращением ко всем искусствам. И этого вроде бы даже было достаточно. Но мы решили устраивать представления, чтобы ещё и публике показать творчество раннего авангарда. Мы сделали серию музыкально-поэтических представлений в областной библиотеке из истории русского авангарда, потом из истории русского и мирового авангарда... четыре или пять вечеров... и к девяностому году у меня созрела мысль, что пора создать Академию Зауми.

Авангард был всё-таки искусственно прерван, эта традиция была прервана, а она уже академизировалась... если взять ГИНХУК Малевича — они уже академизировали, пытались учить этому... его попытки «Супремус» ввести... и русская формальная школа, которая занималась исследованием тончайших элементов литературы: Шкловский, Якобсон, Тынянов. Я решил, что сначала надо сделать Российскую Академию, потом понял, что этого мало. Нужна Международная Академия. К этому времени я уже был связан многолетними отношениями с разными авторами, которые были близки к авангарду. Это был уже «третий авангард». Я подружился с Геннадием Айги, переписывался с авангардными деятелями из города Ейска на Азовском море — Ры Никоновой и Сергеем Сигеем, сейчас они живут в Киле, в Германии. С рядом питерских авторов — Владимир Эрль, Александр Горнон, Борис Констриктор. В Москве — Генрих Сапгир, Игорь Холин. С Вознесенским у меня были встречи. Так что я решил совершить этот шаг. Студию «Слово» я переименовал в «АЗ». Это сокращение Академии Зауми, с одной стороны. С другой стороны, первая буква алфавита. Мы придумали Международную отметину имени отца русского футуризма Давида Бурлюка, чтобы отмечать достижения отечественного авангарда и международные исследования. У меня были контакты с филологами, я дружил с известным хлебниковедом, который недавно умер, к сожалению, Виктором Петровичем Григорьевым... это блестящий совершенно филолог и хлебниковед... А до этого был ещё восемьдесят пятый год, столетие Хлебникова. Первые Хлебниковские чтения состоялись в Астрахани, в которых я участвовал. Я тогда написал такую композицию, которая называлась «Белый ворон», пронизанную хлебниковскими аллюзиями... так и создалась та новая структура, Академия Зауми, абсолютно независимая, не имевшая никогда никаких денег, дотаций. Всё, что я делал, я делал за собственные средства, которые зарабатывал преподаванием, чтением лекций и т. д.

МС. И кто же они, сегодняшние академики?

СБ. Я уже назвал некоторые имена: Геннадий Айги, Ры Никонова... Андрей Вознесенский тоже входил в АЗ. Петербургские авторы — кроме тех, кого я назвал, Борис Шифрин, Арсен Мирзаев, который сейчас здесь присутствует... Исследователи — Григорьев, Наталья Фатеева, доктор наук из Института русского языка, которая занимается авангардом, Татьяна Никольская из Петербурга, Виктор Соснора... Вот сейчас академиком стал Владимир Алейников... несколько зарубежных исследователей и переводчиков русского авангарда на разные языки. Здесь сейчас Лео Бутнару из Молдавии. Он перевёл массу произведений русского авангарда на румынский язык. Он тоже у нас лауреат и академик. И — Евгений Степанов, который очень много делает, пропагандируя авангард своими журналами и различными акциями.

МС. Можно сказать, что определённым образом структурируется целый мир... Из хаоса возникает космос.

СБ. Действительно, происходит структуризация и оформление, но... когда у меня спрашивают, где эта Академия размещается, какие у неё реквизиты, я мог бы ответить, что она в моей квартире размещается, что я сдаю под Академию офис... Но я обычно отвечаю, что это Академия в платоновском смысле. Она — «в садах». В данном случае, в пространстве Коктебеля. Вместе со мной.

Поначалу, конечно, не всё получалось так, как хотелось. Тамбов в смысле искусства город не шибко продвинутый. Там это, конечно, воспринималось... опять Бирюков чего-то там чудит... вот он авангардист и делает какие-то чудеса очередные... А потом, в девяносто первом году, я стал преподавать в Тамбовском университете. Меня давно туда приглашали, но по разным причинам я отказывался. А там работал мой бывший преподаватель по современному русскому языку, языкознанию, Владимир Георгиевич Руделёв, лингвист-структуралист... он меня всё время приглашал на свою кафедру русского языка. И в девяносто первом году я наконец согласился и восемь лет преподавал лингвистику. Современный русский язык, культуру речи, общее языкознание, фонетику... Сначала это было очень сложно. После университета я долгое время не преподавал предметы лингвистики, а занимался литературой. Мне пришлось за лето восстановить все эти циклы... причём меня пригласили, но простым преподавателем, ассистентом, у меня тогда ещё не было диссертации. Год я поработал тяжелейшим образом, но совершенно неожиданно это мне очень много дало. Я переформатировал свои поэтические поиски, поскольку стал заниматься фонетикой, снова обратился к Трубецкому, к общей фонологии... Пражская школа, датская, американская трансформационная лингвистика... пришлось войти во всё это очень основательно. И это действительно сыграло большую роль, в том числе и в моих занятиях со студией. Уже через пару лет преподавания я организовал в университете конференцию, посвящённую поэтике русского авангарда. Руделёв меня очень поддержал, а деканом была моя бывшая сокурсница... в городе меня, конечно, хорошо знали, ректор проявил понимание — и мы провели Международную конференцию, выпустили сборник. Трудно было в то время, девяносто третий год, очень трудно, не было средств, ничего... у нас был университетский журнальчик, и я просто придумал: вместо того, чтобы искать деньги на сборник, сдвоенный или строенный номер журнала посвятить материалам этой конференции. И тогда впервые на программках и везде было напечатано: Министерство образования России, Тамбовский государственный университет, кафедра русского языка, Академия Зауми. Необходимый элемент здоровой футуристической весёлости (смеётся).

И потом мы провели восемь или девять конференций под общим названием «Слово». Когда сборники выходили, они всегда выходили с этим грифом. Так мне удалось утвердить Академию, и должен сказать, что сейчас в Москве мы впервые провели конференцию, посвящённую стодвадцатипятилетию Кручёных в музее Маяковского, и там в грифе тоже: Министерство культуры, Институт мировой литературы, Музей Маяковского и Академия Зауми. Дальше мы выпустили альманах Академии Зауми — пока один номер: помогли коллеги-академики. Несколько публикаций в девяностые годы я сделал в журналах. В журнале «Волга» вышла большая публикация, посвящённая Академии Зауми. Была статья в «Знамени», где я рассказывал об этом. И сейчас на научных конференциях мои бывшие ученики выступают с докладами об Академии Зауми, и это уже какая-то историческая перспектива. Двадцать лет уже исполнилось в прошлом году, и это уже вошло в историю. Хотя... я всё это делал — не совсем всерьёз. Академия Зауми — это же оксюморон. Горячий снег.

Много можно рассказывать. Были разные творческие прорывы... скажем, в две тысячи втором году я был в Амстердаме на конференции, посвящённой Хлебникову... там выходит известный славистский журнал «Русская литература»... вышел как раз сводный каталог... я посмотрел этот журнал и увидел, что там очень мало посвящено авангарду. Современный авангард почти не представлен. И я в отклике на конференцию, в газете «Русская мысль» в Париже, что-то такое об этом сказал. Главный редактор этого журнала, мой друг, после этой заметки мне предложил: «А не мог бы ты сделать номер, посвящённый современному русскому авангарду?» В результате вышел сдвоенный или даже строенный номер этого журнала, который я делал как приглашённый редактор. На международном уровне мы достаточно хорошо представлены. Нас знают. Это, конечно, не та структура, которая кем-то финансируется есть, безусловно, определённые сложности, но я сейчас уже думаю, что если бы была какая-то организация с управлением, инфраструктурой — это сделало бы её тяжеловесной. А так она очень мобильна...

МС. Знаете, очень многие вещи, которые имеют серьёзный резонанс и определённую представительность, часто лишены финансовой составляющей. И это скорее хорошо, чем плохо. Это создаёт тот самый нравственный люфт, отдушину. Не всё измеряется в баксах.

СБ. Совершенно верно. Хочу ещё добавить, из студии «АЗ» вышли весьма заметные в литературе люди. Например, Алёша Шепелёв. Поэт, прозаик, один из призёров «Дебюта». О нём пишут. Он уже очень известен. Несколько человек защитили кандидатские диссертации и сейчас уже защищают докторские. Писательница и поэтесса Елена Борода (Владимирова) недавно защитила докторскую диссертацию по произведениям Стругацких. У неё двое детей, она ещё молода, много пишет для детей и подростков... это, правда, уже не авангард, но сквозь нашу призму её творчество прошло... Ещё есть Елена Часовских, Александр Федулов, Владимир Мальков... только из Тамбова целая плеяда. Из Новосибирска — Игорь Лощилов. Сам меня нашёл и стал академиком. Виктор Иванiв. Потрясающий поэт. В Красноярске у меня был тоже человек — Александр Суриков. По-моему, сам он из Иркутска, но он учился в Красноярске, в художественном институте. Он делал визуальные книги с прорезанными буквами. У нас есть Сибирское отделение Академии Зауми с центром в Новосибирске. Лощилов его возглавляет. Сокращённо — СОАЗ. Есть Дальневосточное отделение Академии Зауми, которое называется ДВАЗ. В Хабаровске живёт Арт Иванов, которые пишет интересные вещи. Оттуда же две девушки, правда, они уже переехали сначала в Читу, а потом в Москву, у которых была группа «БАБЫ ОБЕ». Они книгу выпустили под названием «ИЗ БАБ». Лена Круглова и Аня Золотарёва. Аня Золотарёва переводила стихи Шота Иоташвили, который нынче здесь, в Коктебеле. В Японии отделение называется ЯАЗ. В Германии, в университете, где я работаю, уже десять лет я веду студенческий экспериментальный авангардный театр, который называется «ДАДАЗ». Только что в Алма-Ате открылось Казахское отделение — КОАЗ. Так мы осваиваем мир и, в общем, тяготеем к ВСЕАЗ. С появлениям Интернета открылись новые возможности. Уже несколько лет мы вместе с Евгением Харитоновым делаем интернет-журнал радикального авангарда и комбинаторной поэзии «Другое полушарие». Это уникальное издание — с аудиоприложениями. Кроме того, Евгений проводит в Москве под эгидой журнала и Академии Зауми фестивали «Лапа Азора».

МС. Несколько слов о премиальном процессе. Что вы об этом думаете? Сложный вопрос, довольно болезненный для многих...

СБ. Есть несколько моментов. Первый. Премии, как принято считать, и, наверное, так оно и есть, стимулируют премируемых. Человек получает премию, говорит себе: ага! я нужен! Даже если премия безденежная — это весьма и весьма стимулирует. Я знаю, что многие из тех, кто были награждены Отметиной, в своих резюме указывают этот факт. Недаром премиальный процесс идёт во всём мире. «Букер», «Нобель»... какая-нибудь премия Принца Астурийского... Премий очень много. Во Франции — огромное количество, больше, чем у нас. С другой стороны, материальная составляющая премий тоже очень важна. Дело в том, что положение литератора, писателя вообще в мире очень хрупкое, а в России — вообще ниже всякого плинтуса. Немыслимое и невозможное. Писательство — это такой же труд, очень важный труд, я считаю. У нас, в общем-то, не так много писателей. Сильных, настоящих, ярких. В такой стране, как Россия, с таким населением, с такими богатыми литературными традициями, должно быть больше писателей. В маленькой Армении в процентном отношении больше писателей, чем у нас. То есть нужны системы поощрения. Премия — это хотя бы какое-то поощрение, какая-то возможность писателю существовать, если премия обозначена в какой-то сумме. Я поддерживаю премиальный процесс.

Другой вопрос, что в нём, как и во всяком другом деле, могут быть какие-то шероховатости. Может быть, не те получают премии иной раз. Может быть, что-то происходит несправедливо. Например, я очень рад, что премия «Поэт», к которой у меня отношение было очень сомнительное, вручена Сосноре. Это поэт, который достоин самых высоких оценок, и хорошо, что эта премия его настигла ещё здесь... при жизни. Геннадий Айги ушёл без такой премии, хотя у него были зарубежные премии, премия Пастернака.

Я думаю, что «премиальщикам», экспертным советам, жюри нужно как-то преодолевать собственные вкусовые пристрастия.

На календаре — 12 сентября. Ну, вот и всё. Прощаюсь с изумительной писательской «колонией», обосновавшейся на несколько дней в доме у Алейникова (дивное коктебельское красное вино, стихийные застолья — в том числе и от слова «стихи» — и разговоры, разговоры... допоздна и за полночь)... прощаюсь с морем, с желтеющим на моих глазах молодым платаном за соседской изгородью... с вальяжными местными кошками... с горлицами, взлетающими, кажется, прямо из-под ног... Прощаюсь с крымскими аонидами, посылая им воздушный поцелуй с подножки фирменного поезда «Крым». Кажется, я сделала всё, чтобы сюда вернуться.



Коктебель — Красноярск
сентябрь 2011 г.

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера