От счастья к радости -2

Когда кончился прошлый век, уже не было новостью такое время, когда ничего сверхнеобычного не может происходить с людьми. Только обычное. Во-первых, судеб мира ты не поменяешь. Во-вторых, даже став невесть кем, всё равно останешься одним из многих — а издержки за радость увидеть толпы юных подражателей такие, что может, лучше и не пытаться. Как говорили герои Коупленда, прощаясь с юностью наивной, «Шварцнеггером я не стану». Дело не только в том, что не просто это, а в том, что незачем. Видел же самого себя «там» уже на подвижной картинке. Зачем этому свету второй Шварцнеггер, третий… В-третьих, заведомо известно, что туда — не пустят. Захочешь сделать сказку былью — придётся кого-то потеснить. А вот не полезешь никуда, в общем, особо никто тебя не тронет. Ну, можешь попробовать взять высоту, если хочешь, если тебя прикалывают такие достижения. В-чётвёртых…

Есть какое-то «в-четвёртых», которое не выскажешь. Что-то такое в нём есть/просверкивает — вроде такого мгновения, когда один из немногих абсолютно искренних жестов людей, которых долго-долго везли, в уютном, но тесном автобусе, гид мурлыкал в микрофон про невероятный город над великим озером, и потом взбирались ещё по серпантину, надоедала музыка, взобрались – и оба-на, вывели на вожделенный суперобрыв, и там впереди и чуть внизу – и правда, город… и озеро, да, озеро, и это – всё? И ради этого стоило?

Так вот живи-не живи уютно и определённо, а остаётся какое-то «в-четвёртых»: и это всё? Зачем билеты-то покупали? Это вот — и есть жизнь? А простите, ничего не забыли? Может, до того города ещё не доехали, а это просто недоразумение какое-то, гид ошибся и т.п.?

Недаром появилось «счастье», и общераспространённая любовь к нему. Счастье говорит: да, это — всё. Ну, что ты, не волнуйся. Смотри, как красиво-то кругом. Мир прекрасен, птички поют, горы вдали — точно такие, как были на картинке, даже лучше!

Когда, где, на каком базаре залезло «счастье» в головы этих людей? Я уж не буду вспоминать тут — нет, буду — особую эстетическую форму, в которой счастье у себя дома, через которую оно передаётся и которая под неё была порождена/вылеплена — китч. Китч, как заметил Кундера, это не когда ты счастлив, а когда ты счастлив вместе со всеми. Или все вместе с тобой, и не важно — кто к кому присоединился или припал. Счастье быть вместе. В прекрасном таком мире.

…близость радости. Радость не всегда революционна (а счастье-то — абсолютно реакционное переживание), но революция — радостна; потому её и делают. «Когда вокруг свищут пули, когда волны ломают борта», счастливым быть… можно, но скорее — постфактум, после «осчастливливания» событий поэтикой памяти, а вот радостным быть — вполне даже можно. Можно оказаться там, в радости. Тем более — когда это всё ради общей радости (а не ради военно-морского спорта, скажем) — там, впереди.

И это всё? — Нет, не всё! И вот: революция, во тьме — ночные факелы, внезапные брызги новостей, бег по лестницам, лихорадочное переписывание законов, отмена дня и ночи; кровь чужая и своя; страх и ненависть; но — ведь было, было, и будет! Это самое, радость, полёт над крышами невозможного города, блеск в глазах — сверхчеловеческий блеск! — и сила, сила!



Можно без экстремизма и этакой лимоновщины (а кто так последовательно пишет о радости, как Лимонов? Да у него кроме радости и подступов к ней ничего нет — ну, так, занудство антиправительственное). Это для тех, кому нужен эффект. Радость через силу, сила через радость. Для энтузиастов.

…Приезжий говорит: а пойду-ка сам к этим горам! Не хочу в ваш автобус! Сосед пихает его локтем в бок — а что ты там есть будешь, как спать, без ничего же? А это самое интересное, говорит приезжий, перелезает ограждение, и начинает спуск вниз, в долину, в направлении гор, не привлекая внимания, пока они там фотографируют. Склон выполаживается, под ним — сухой выпас и пологий кочкарник. Приезжий превращается в прохожего, идёт в направлении реки, и там нет никакого моста, но брёвна лежат — с берега на остров, с острова на отмель, это местные пастухи ходят в сухой сезон. Прохожий понимает, как это хорошо — то, что нет дождя, и что солнце ещё не садится. Он переходит реки, поднимается на небольшой обрыв по прорытому старым ручьем овражку. Ивняк, за ним зелёное поле с кустарником неизвестных пород по пояс. И всё вперёд, вперёд, медленно поднимаясь — к горам. Ни воды, ни палатки, ни смысла, и никакого счастья.