Стихотворения

ПОЛИНА ОРЫНЯНСКАЯ

Балашиха

 

 

ТЫ ПОМНИШЬ?

 

Когда в окно из глубины

вплывают крошечные звёзды,

и до луны и тишины

щекой дотронуться так просто,

 

я слышу, как на том краю

лиловой нитки горизонта

сверчки мелодию свою

твердят бессонно,

 

и от Кавказского горба

бежит, торопится и вздорит

зеленоватая Лаба

средь зеленеющих нагорий.

 

В ней и снега, и дождь, и жар,

и холод каменных преднебий.

По берегам её лежат

и не оспаривают жребий

 

обломки древнего хребта,

мельчая до песочной пыли,

молчат, изверившись шептать:

мы тоже были…

 

И там, где лунная ладья

пристала к горному причалу,

и ветки тонкого литья

дрожат устало,

 

а мотыльки в твоём окне

тревожно отбивают полночь,

ты тоже помнишь обо мне.

Ты помнишь?..

 

 

МАЛИНЫ

 

Небесная нибениместная

тугая птичья недотишь.

Вот так закинешь пледом кресло

и целый август просидишь.

 

И будет дождь. Ах эти бусины,

на чёрных ветках бубенцы…

Как сладко нянчить послевкусие

июльской солнечной пыльцы

 

и днями сонными и длинными

(а есть у жизни смысл иной?)

тебя туманными малинами

кормить из кружки жестяной.

 

А там и лето подытожится.

Шагнёшь – остылая земля.

И солнце розовую кожицу

за лесом скинет на поля…

 

 

ЗАБОР

 

Здесь был забор. За ним дичалый сад.

И летом пионеров-октябрят

пасли в саду вожатые с завода.

 

А с этой стороны был дом и двор.

Мы на него смотрели сквозь забор.

Там был июнь. И там была свобода.

 

Мы знали все лазейки и ходы,

но толку? Ни туды и ни сюды…

Мы не любили лагерной еды

из заводской столовки номер восемь.

 

Но нас водили парами туда.

Мы по пути сгорали от стыда,

встречая вольных со двора.

Небось им,

 

безгалстучным, бездомным, деловым

и пыльным от носков до головы,

казалось, что мы маменькины детки.

 

И мы-то знали: это всё не так!

Но знаменосец нёс в столовку флаг

на пластиковом древке.

 

Мы тихо бунтовали в тихий час.

Вожатые наказывали нас,

в одних трусах поставив в коридоре.

 

Грозили, что поставят без трусов.

Завод гудел, и маму в пять часов

мы ждали, повисая на заборе.

 

Я не скажу, что мучилась тоской,

когда снесли наш лагерь городской

(в миру – вечорку для пролетарьята).

 

Всю жизнь я не любила тот забор.

А сад не забываю до сих пор –

там было дички в августе богато.

 

 

БОСОНОЖКИ

 

Сняв босоножки,

подхватив их рукой,

я иду по дорожке

над прозрачной рекой,

 

над пучками осоки,

над горбами камней,

и стрекочут сороки

чёрт-те что обо мне.

 

Мол, от девочки той-то

не осталось следа.

Чтой-то?! – выкрикнет сойка.

Та же, просто седа.

 

Шлёпнут рыбы хвостами,

распугают мальков…

Это штука простая,

человек – он таков:

 

вместо веры – надежда,

вместо вечности – срок.

Он становится прежним

через тыщу дорог.

 

Отпускает печали,

смотрит вслед с-под руки…

И снимает сандалии,

чтоб пройти вдоль реки.

 

 

СОБАКА

 

Что знает собака о смерти? Что смерти нет.

Есть одуванчики, снег, прелые листья.

Так будет всегда – у собак не бывает лет.

И это важней человеческих истин.

 

Что знает она о любви? Что любовь проста:

будь рядом, облизывай руки, сопи под боком,

помахивай закорючкой хвоста

и жди у порога.

 

Что знает собака о боге? Что он придёт

всегда, даже если ушёл от неё надолго.

И я бы хотела, ты знаешь, вот так же вот

верить и в жизнь, и в любовь, и в Бога.