Хлеб - всему голова

1

В семь лет,
самый маленький в первом классе,
я был выше
безногого инвалида с каталкой.
Он гонялся со мной напегонки,
зная, что победитель получает горбушку
пахучего хлеба,
что нес я из Рижского универмага домой.
Мне не жалко было
горбушки для инвалида,
отрезанной у входа в мой дом
острым ножом немецкого закала,
который "взят вместе с жизнью
у фашистской скотины".
Я мог легко обогнать  каталку.
Но что за резон – побеждать инвалида?
А самое вкусное место в хлебе –
горбушка –
мне достанется и после соревнований,
у хлеба их две.
"Мою" горбушку
инвалид отрезал с той же сноровкой,
что и первую,
и не ошибался ни на миллиметр.
"Хлеб – всему голова", – говорил он.
И еще говорил:
"Глаз – алмаз!"
И в доказательство этого
брал придорожный камушек
и с необыкновенной меткостью
запускал его
в дверную табличку с номером дома.
– Снайпер! – говорил я.
– Снайпер! – соглашался инвалид,
и пальцем тыкал в медали
на лацкане пиджака.
– Сколько фашистов ты убил?
– Все мои.
– Не твоих, значит, водят тут по улице?
– Чинить, что разрушили…
– Ты не думаешь их убивать?
– Они пленные. Это не моя забота.
– А чья?
– О них позаботится Софья Власьевна.
– Кто это?
– Вырастешь – узнаешь.
– А о тебе кто позаботится?
– Она же.
– Софья Власьевна?
– Само собой.
– Как она о тебе позаботится?
– Да уж позаботится…
Через неделю
инвалид сгинул с улицы Аудею
вместе со своей каталкой.
И я так и не узнал,
как позаботилась о нем Софья Власьевна.
Пленных немцев отпустили на волю.
А что стало с инвалидами
об этом в газетах не писали.
Но слухи носились в воздухе,
обрастая такими словами:
"загрузили их на баржи
с открывающимся дном
и утопили, как котят".

2

Ну, что с того, что смерти нет.
А жизнь? Как будто в настоящем…
И пульс в секунде бьется чаще,
все чаще-чаще, и – рассвет!
Какое счастье – тьма небрежна:
в конце туннеля виден свет.
Ну, что с того, что смерти нет,
Есть хлеб с водой и жизнь с надеждой.
Ну, что с того, что смерти нет.
Передохнуть, переиначить.
Начать все заново – чудачить,
беситься, будто уйма лет
за горизонтом, там, где в круговерти
познанье, мысль и кругозор.
А смерть…Что смерть? Ату ее до смерти!
Пусть будет недоступна, как и горизонт…

3

На перепутье дней и мнений,
когда разброд и разнобой,
"Ау!" Шарахаются тени,
летят по лестницам гурьбой.
Рассудок лопнет от напряга,
перевернув знакомый мир:
внутри Москвы изыщет "Прагу",
в Берлине "Ригу" и "Памир".
Где человеки? На мгновенье
мне представляется: вон там!
Но тянутся на выход тени.
А люди? Люди – по домам.

4

Истина на бумаге. Рядом с красным вином.
Добрая тетя дарует наследство.
Сколько по свету пройти суждено,
только не выйти, не выйти из детства.
Сколько по свету пройти суждено,
помнишь про шкаф, где упрятан покойник.
Корочка хлеба, мечты и окно…
И очень удобный за ним подоконник.

5

Трепет непознанной мысли,
хлеба кусок в котомке,
капли летят с карниза,
устраивая гонки.
Кто и когда осудит?
Нет измерения истины.
Что было, то будет – забудет,
покроет осенними листьями.
Ранней весной проклюнется –
где болью, а где утехой,
и выйдет в дорогу улица,
очищенная от снега.