ПИАР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

Одной из любимейших книг моего детства был «Незнайка на Луне» Николая Носова. Там есть примечательный эпизод: после крушения лунного капитализма экс-миллиардер Спрутс остаётся в гигантской резиденции без привычной обслуги – в компании авантюриста Жулио. Поддерживать в доме порядок они ленятся, да и не умеют, но выходят из положения просто: загадив до основания одну комнату, перемещаются в следующую – благо, в резиденции их много, до конца жизни хватит… Читать было уморительно: здравый смысл подсказывал, что рано или поздно дом будет загажен до основания, а о том, что такое «конец жизни», я ещё не задумывался.

В школе нас начинали знакомить с азами исторической науки. Она в те годы основывалась на так называемой «пятичленке»: последовательности сменяющихся исторических формаций, от первобытнообщинного строя к коммунизму. Какой-то вывих детского сознания привёл к тому, что эти две картинки – сменяющиеся формации и загаженные комнаты – наложились одна на другую. Ныне, с высоты прожитого опыта, понимаю, что созданная Носовым карикатура может стать недурной метафорой – как едва ли не любой частной жизни, так и развитию человечества в целом. Проблема в том, что двери из одной комнаты в другую не герметичны. Из загаженных помещений через порог неизбежно проникает всяческая пакость: от болезнетворных микроорганизмов, до насекомых и грызунов.

На деле границы, именуемые «периодизацией истории», накладываются постфактум – они всегда условны и, как правило, способствуют не пониманию событий, а лёгкости манипулирования их толкованием. Раскладывание по полочкам обладает смыслом лишь по отношению к миру мёртвых вещей. История же – процесс живой. Хотя бы потому, что пока ещё продолжается. Любая попытка загнать мир в рамки, каталогизировать его, живой жизни враждебна. Меня всегда приводил в уныние вид глобуса, покрытого сеткой координат: казалось, наша земля – за некие неведомые провинности – посажена чьей-то злой волей за решётку.

Тем не менее, символические «пороговые точки», обозначающие качественный скачок, истории необходимы. Практически для всех эпох они более-менее очевидны – т.е. люди договорились, что новая эра начинается от рождения Христа, античность завершается падением Рима, новейшая история наступает со взятием Бастилии, а события ХХ века – с некоторым запозданием – отсчитываются то ли от начала Первой Мировой, то ли от штурма Зимнего. Границы эти достаточно условны, но в одном случае даже такая символическая дата отсутствует. Речь о рубеже между эпохой Средневековья и Ренессансом. Возрождение – явление, имеющее отношение не только к сфере культуры. Оно коснулось практически всех сторон человеческой жизни, означало не только духовный, но и экономический, технологический, социальный переворот в истории Европы. Не говоря об антропологическом. Но эпохальные события – такие, как открытие Америки или 95 Виттенбергских тезисов Лютера – являлись, по сути, лишь следствием, легитимизировавшим накопившиеся в обществе качественные изменения.

Рискну предложить свою версию периодизации – внятную пороговую дату, безжалостно перекроившую лицо Европы и положившую конец Средневековью.

Итак, 1346 год. Крым. Крепость Каффа (нынешняя Феодосия) – столица генуэзских владений в Северном Причерноморье. Политический статус колоний Генуи нечленоразделен: они управляются консулами, назначаемыми из метрополии, но при этом считаются данниками Золотой Орды. Едва ли не каждый новый хан начинает правление с того, что попытается прижать обосновавшихся под боком итальянцев – с целью выжать побольше денег. Но о том, чтобы всерьёз очистить от них черноморское побережье, речи нет – через руки генуэзских купцов проходит основной товарооборот между Востоком и Западом, а сокращение торговли не выгодно никому. Для Европы генуэзские колонии – не только поставщик приходящих караванным путём предметов роскоши, тканей и пряностей, но и (в первую очередь) источник хлеба. Когда в 1343 году поставки крымского и черкесского (зихского) хлеба прерываются, над всей Византией и Южной Европой нависает тень голода.

В 1346 году Каффу осаждают войска хана Джанибека. Удача не на их стороне – в ордынском войске свирепствует моровое поветрие, пару десятилетий назад зародившееся где-то в пустыне Гоби и распространяющееся вместе с монгольскими войсками и торговцами вдоль Великого Шёлкового Пути. И тогда хан Джанибек отдаёт чудовищный приказ: татарские катапульты начинают перебрасывать через стены города тела умерших. По сути – если и не самый ранний в истории случай применения бактериологического оружия, то первый зафиксированный и детально описанный. Ибо моровым поветрием, косившим ордынское войско, была бубонная чума – та самая «Чёрная смерть», которая всего к 1353 году на треть выкосит население Европы, унеся приблизительно 25 миллионов жизней.

История эта зафиксирована в рукописи очевидца событий – нотариуса из Пьяченцы Габриэля де Мюсси, хранящейся в библиотеке Вроцлавского Университета. Вскоре Джанибек вынужден снять осаду – ослабленное войско отступило от стен города. Сам хан тогда от заразы уберёгся, но некое подобие возмездия его всё-таки настигло – десятилетие спустя Джанибек принял смерть от рук собственного сына.

Люди того времени были уверены, что болезнь распространяется посредством «миазмов» – говоря современным языком, воздушно-капельным путём. О том, что переносчиками являются чумные крысы (точнее, селящиеся в их шкурках блохи, легко перескакивающие на людей) никто не подозревал. Поэтому лучшим средством спасения из поражённого эпидемией города казалось бегство. Корабли взяли курс на родную Геную и другие порты Средиземноморья. Но за всю историю парусного флота не было, пожалуй, ни единого судна, не обжитого крысами.

Очевидец, находившийся на борту одной из галер, свидетельствует: «Так как дорогой нас постигла тяжелая болезнь, то из тысячи людей, поехавших с нами, едва ли уцелело и десять человек, а потому родные, друзья и соседи поспешили к нам с приветствиями. Горе нам! Мы принесли с собой убийственные стрелы, при каждом слове распространяли мы своим дыханием смертельный яд!»

Уже весной 1347-го вспышка чумы разразилась в Пере (Галате) – генуэзском квартале Константинополя – чтобы вскоре распространиться на всю Империю. По венецианским источникам, в короткое время вымерло до 90% населения города, жертвой чумы пал даже Андроник – малолетний сын императора Иоанна Кантакузина. А в октябре чумные корабли достигли Италии. Сначала 12 генуэзских галер, гружёных специями, бросили якорь в Мессине, посеяв смерть на побережье Сицилии, потом взяли курс на Геную. Перепуганные горожане, успевшие прослышать об опасности, отогнали их в море катапультами и зажжёнными стрелами. Чумная эскадра начала ужасающее странствие по Средиземноморью. Ни один порт не принимал их – но достаточно было встать на якорь неподалёку от берега, чтобы заражённая крыса могла перебраться с корабля на сушу.

Последствия пандемии Чёрной Смерти чудовищны. По мнению учёных, они до сих пор сказываются для европейцев на генетическом уровне: чума изменила процентное соотношение носителей групп крови на континенте. В демографическом смысле резкое сокращение населения сделало возможным последующее победоносное вторжение турок и крах Византии. Но ещё серьёзнее оказались изменения, произведённые чумой в сознании людей. Болезнь воспринималась, как гнев Божий, посланный человечеству в наказание за грехи. Но чума без разбора косила и грешных, и праведников. Ни молитвы, ни покаяние спасти от неё не могут. Не только города и деревни, но и монастыри поголовно вымирали за считанные дни. Церковь оказалась бессильна, и всё, что мог сделать Папа Климент VI – освятить воды реки, куда с телег сбрасывали бесчисленные трупы. В 1350-м, в самый разгар эпидемии, Папа объявил «Святой год», призвав в Рим паломников. Специальной буллой возглашалось, что всякий, погибший от чумы на пути в Вечный Город или по возвращении из него, немедленно попадает в Рай. Такой вот – запредельный по цинизму или наивности – пиар во время чумы. На Пасху в Риме собралось около миллиона двухсот тысяч отчаявшихся людей, ищущих защиту от чумы, на Троицу – ещё миллион. Выжило меньше одной десятой. Зато церковная казна обогатилась на фантастическую по тем временам сумму – 17 миллионов флоринов.

В народе нарастали апокалиптические настроения, а – главное – впервые всерьёз пошатнулась вера в то, что Церковь в состоянии защитить и уберечь свою паству. Помимо множества фанатических сект, это естественным образом привело и к зарождению здорового скептицизма – критического взгляда, легшего в основу грядущего ренессансного мировоззрения. Самым ярком литературным памятником эпохи, бесспорно, стал «Декамерон» Боккаччо, в котором о ценностях гуманизма впервые было заявлено открыто и внятно. Чума перетряхнула устоявшуюся социально-экономическую структуру Средневековья. Обострились отношения между сословиями, перестали быть непроницаемыми границы цеховых объединений: раньше ремесло по традиции передавалось от отца к сыну, теперь требовался приток людей со стороны. Чума стала чудовищной встряской, после которой устоявшийся миропорядок затрещал по швам. И, хотя впоследствии ситуация стабилизировалась, восстановить status quo стало уже невозможно. Наступала новая эра, которую мы именуем Ренессансом. Но Renaissance – французское слово. Итальянцы говорят “Rinascimento”: от “re/ri” – «снова» («заново») и “nasci” – «рожденный». Те, кто сумел пережить годы Чёрной Смерти, вероятно, и впрямь могли ощущать себя заново рождёнными.

Не устаю поражаться жуткой иронии языка. По-латыни Генуя – Janua (вход», «дверь»). Отсюда – покровительство двуликого бога Януса. Генуя, действительно, первой открыла католическому миру ворота к богатствам сказочного Востока – но вместе с ними в Европу просочилась и гибель. Поразительно, что полтора столетия спустя история повторилась. Корабли генуэзца Колумба проторили путь к сокровищам Нового Света – а платой за них стал завезённый в Европу сифилис.

Как ни странно, если кто и выиграл от пандемии Чёрной Смерти – то именно генуэзские колонии Крыма, с которых всё начиналось. Хлеба сократившемуся населению Европы требовалось меньше, зато резко увеличилась потребность в притоке рабов: и как простой рабочей силы, и как в потребности заполнить демографическую яму. Работорговля становится едва ли не главным промыслом генуэзцев на Чёрном море, а воспрявшая после чумы Каффа переживает подлинный расцвет, соперничая в роскоши с самой Генуей.

Конец итальянскому присутствию в Крыму был положен в 1475 году. В отличие от гарнизона Солдайи (Судака), генуэзцы Каффы не оказали османским войскам серьёзного сопротивления – поэтому крепость, выстроенная на берегу Феодосийского залива, прекрасно сохранилась. Пленных генуэзцев турки казнили, а консула Антониотто да Кабелла отправили на галеры, где он скончался спустя несколько месяцев. Чёрное море навсегда перестало быть «Итальянским озером».

Эти стены, сложенные из мраморовидного известняка, амфитеатром окружающие бухту, возводились в 1340–1343 годах – непосредственно перед описываемыми событиями. Орды хана Джанибека – зачинатели бактериологической войны – были первыми, кто обломал об них зубы. Уже в XIX веке многие укрепления разобрали, но и поныне от древних генуэзских стен исходит ощущение величия. Особенно, когда восходит или заходит солнце. Ведь именно здесь начинался закат Средневековья, позволивший проникнуть в Европу первым робким лучам Возрождения.