Галина Маркелова

Не бойся пустоты, заветный звук

ПЕРСЕИДЫ


 


В августовский мрак лиловый


отворю окошко.


Как и все, я жду явления метеорной крошки.


Кто вы, вестницы свершений, стайка персеид, –


златовласые шалуньи змееборца ль чада


или душеньки шахид, вырванных у ада,


шлют нам пламенный привет с амбразур никаба?


Кто бы ни были,


а я, я в игру вступаю,


в битву,


в диалог…


Ни, как в молодости, всё же,


я пока полна желаний – долог


путь земной, а над пропастью тропинка вьётся под ногой..


Загадать бы, стиснув смыслы, спешно произнесть…


Может, небо и подкинет мне благую весть?


Помню, раньше на Бугазе звездопад


ошарашивал посланием невпопад,


то звезда упала в море,


то слова забудешь с горя,


то глядишь,


а под рукой не кто нужен, а другой…


Ну а нынче я открыта – звёздные ловлю дожди,


ветерок шутя доносит – «жди, жди, жди…»


Только-то и наловчилась за свою судьбу –


что бы ни было –


я жду…


жду расплаты,


жду зарплаты,


жду рассвета,


подходящего момента жду,


жду когда уймётся боль,


жду я пакости иной,


а сейчас я жду ответа от небес –


на лиловом


пусть начертят персеиды


птичку или крест…


 


 


СТАРЫЙ ПЛЯЖ


 


Шмель жужжит над шариком мордовника,


суетится жёлтый над седым.


На обрыве с бабушкой


над морем


мы сидим.


Рядом лодки, загорелая рыбачка занята вершой.


Преет бухточка


да суетятся чайки,


чвары их несутся до вершин


туч, что сгрудились и грозно нависают…


Хнычу я


и на два голоса успокаивают


глупое дитя


женщина чужая, незнакомая


и родная бабушка моя…


 


«Тучи – это капельки воды.


И не так они страшны –


вот, бывало, поднимусь я на Ай-Петри,


как котята льнут они к ногам.


Перистые – те исподтишка, как затянут небо, не допетришь


непогодам ждать когда конца…


Ну а те, что бегают толпой,


из-за них напрасно поднимать ненужный гам и вой»…


 


«Зараз молдаван як шуганёт,


скумбрия на рази к туркам убигёт».


 


Примирив меня с сушей и морем


под надзором нависших небес,


обозначили точку, в которой трёх стихий


происходит замес.


 


Этим женщинам дай Бог покоя


в тишине твоих злачных мест…


 


Когда глобус – чертополох


в зной восходит над сизым полётом кермеса


к трансформации облаков,


знаю точно, там – только


вода, принимающая приметы


забываемого лица,


капля, ждущая нужного веса,


чтобы не промахнуться и ляпнуться в точку


своего окончательного места…


 


 


БРАУНШВЕЙГСКИЙ ЗОЛОТОЙ


 


Феликсе Бернардовне Ковальчик


 


Взаимности абсурд рогатками неравенств


нацелен Гауссом в предательский прогресс,


бурлящий братством, равенством под вереск


французским петухом ощипанных принцесс,


хлобыщет где по бирж усищам их жертвенная кровь,


и рыщет, бродит по Европе свободы навь и новь.


Ах, бедный Карл, тебе какое дело


до призраков и до людских страстей,


до слуха твоего недолетелый лязг гильотин


окрест свистит и шейных хруст костей…


Ах, Карл, ты корчишься над горсточкой телец


каверзных чисел, ты карлишься над вечной красотой


явлённою чрез зубовный скрежет reziprozitats gesetz,


даря в копилку Бытия свой – брауншвейгский золотой.


 


 


ИСПОВЕДЬ


 


Перед Тобою, Господи, грешна


и содрогаюсь, только обозначив


мельчайшие штрихи своих деяний,


которым оправданья вряд ли бы нашла,


но только милость бесконечная Твоя,


любовь ко мне, рабе Твоей негодной,


творит прощения и возрожденья чудеса.


О, подними хулящую Тебя,


что страха пред Тобою не имеет,


ах, лучше б, Господи я онемела,


чем исходила от меня хула


на мир – на замысел Твой, на Твоё творенье…


Прости за ложный стыд и за гордыню,


что не даёт твердить о том,


что без Тебя – я только прах,


собрание гниющих нечистот,


что в погребальном смраде


вер поганских вьётся едким дымом…


На брата своего и на сестру порой ропщу и осуждаю,


и милость высшую твою, язык,


я лжесвидетельствами оскверняю.


Прости меня, Господь, за пляски буйство,


за карнавала тёрпкий пот –


Иродиадино безумство во мне стареющей живёт,


за обольщения бесстыдство,


за невоздержанность и страсть,


за маловерье, за безверие,


когда в погоне наслаждений в костёр дымящий я влеклась,


за неразборчивость в общении,


ведь знала – предо мною тот,


кто вымажет в грязи, изгадит, до отчаянья доведёт…


Прости, Господь, за лицемерье,


что приросло к душе моей,


за леность и за нераденье Тебе за всё хвалу шептать…


Ты замысел свой знаешь, Отче, –


мой крест по силам, по моим,


дай милость мне дойти до встречи,


до входа в град Иерусалим…


 


 


15-4-19


 


Что ж ты, горбун Квазимодо, аль не звонарь?


Что ж ты не бьёшь в раскалённый металл колокольный?


Чуешь? Над миром несётся зловещая гарь


словно с костров погребальных… Знаешь, как больно?


Разве не видишь? Вот стаи обугленных птиц


разом взметнулись и угольем ринулись ниц…


Думаешь, маковый шёлк пламенеет на шейке цыганки?


Нет, то алеет ожег на груди… не теряйся в догадке…


Да… Богородицы Девы обуглена грудь


к вечеру ближе,


в Париже…


Попробуй забудь!..


был понедельник страстной…


перед этим ходили жилеты…


взвыли сирены…


заголосили горгульи и обострился химеры оскал,


адский язык в небесах шуровал…


остолбенелые люди застыли, кто-то молился и на коленях стоял…


В дымных клубах обозначился профиль Мишеля,


плакал Виктор и болгарка незряче глядела,


как расщеплялась конструкция шпиля…


О, всё распорошится, канувши в Лету,


только опишется круг на воде:


авриль – канз – ланди,


словно септамбер, елевен там, позади…


Нет, я не буду искать герострата,


если и был, мог в любом быть обличье…


 


непостижима эта утрата


и для каждого – личная…


 


Я опущусь на колени со всеми


и попрошу, чтоб восстал он из пепла…


Тут же пристроились бомжики рядом,


козочка блеет, а девочка грустно запела,


чую, как женщина запаха ветхого,


шепчет девчушке – «Милостив Сын мой,


не плачь, Эсмеральда!»


 


 


ПАМЯТИ ДРУГА


 


помни всегда о смерти как о тайне жизни и в жизни


и в смерти утверждай всегда вечную жизнь.


Тропами сердечной мысли, Бердяев


 


Обычно на Михайла вьётся пух


и бел-бела становиться земля


Архистратиг небесных сил и духов


проводит смотр и снег летит не зря…


То – знак…


 


то небесный полк собирается


чистит пёрышки


слезою умывается


вся заступникова рать,


чтобы лучше слышать нас


и чтобы помогать


скатный жемчуг покаянных слёз ронять


 


…Но ныне, ныне,


когда живём мы в климатическом надрыве –


дождь… струи хлещут руки, плечи


всех грешных нас и мёртвого тебя…


Гроб кажется подводной лодкой,


моделью хлипкой Ноева ковчега,


в котором к новой жизни курс наводкой


на погружение


вглубь моря бытия…


А ты плывёшь прощая,


покидая,


зная, как никчемны


потуги разобраться в смысле живота,


когда причалить нам маячит


в конечной точке,


где полымя подмигивает печи,


что в горстке пепла смысл и правота…


 


*


 


Когда решается душа расстаться с телом


не удержать её ни как ..ни жалостью… ни пленом…


ни хитростью… она вольна как чайка и волна


житейская  отлёт её воссоздает,


следы смывая пеной…


 


*


 


пена… пена… но у вод тех, летейских, есть ли пена?


у Харона-ветерана поспрошать..? тоже тема…


кстати, не забудь ему дать пятак


не коррупция – обычай… у нас так…


чтобы не топтаться с кучей берцев, тапок,


дал пятак – и ты за переправой…


Вон и Ной тебя приметил, машет вербой,


о голубке хочет допытать той, первой…


 


 


***


 


Теперь осталось совсем недолго,


когда, однако, не знает толком


никто…


Вот Папа в Риме вещал под ёлкой –


нисходим в хаос…успеет ойкнуть


вряд ли кто…


 


 


***


 


Пришпилена,


приколота, к торцу веков,


вернее, к чаемой координате


в коллекцию творца – аурелиана,


припёрта неизбежностью осей –


тризубом властелина –


в пространстве грёз,


где время хлещет сквозь меня и мимо…


всё мимо и всерьёз…


Реальна только смерть – всё остальное нереально, мнимо,


абсурдно, безрассудно…


Какие трепыхания на вечности игле?


Ведь суете


даровано быть повитухой душ,


намеренных нырнуть в другое измеренье….


Умерив суету – ослабим намеренья…


 


 


НЕ БОЙСЯ


 


Не бойся пустоты, заветный звук,


омой волной и трепетом наполни,


частичек дробью простучи колени


продрогшего над влагой тростника,


чтоб выйти на простор небытия


туда, туда за… Космоса величье,


где поджидает нас инакое обличье…


Ты ж звук, ты сам из тех, из заповедных мест


где веет божий дух окрест…


И в каждом «до», и в каждом «си»


пусть ясно прозвучит: «Господь, прости!»


 


 


ЕГО ЗАВЕЩАНИЕ


 


Памяти Папы Иоанна-Павла,


славянина, мученика, провидца.


 


Затворнику папских владений,


заложнику наших грехов


такие ж являлись виденья,


как тёзке на острове Патмос –


аскету начала веков.


Как чуял он конское ржанье,


когда поклонялся земле 


и тихое клал целованье


за муки её, за страданья,


за страшный грядущий удел!


С землёй мы по плоти едины,


мы с космосом в сути равны,


мы промыслом Божьим творимы,


мы милостью Божьей хранимы,


но это забыли, увы…


А этот славянский ребёнок,


что грех всех столетий постиг,


успел принести покаянье,


успел показать воздаянье


и тихо к Нему отойти…


Как слышится в утреннем пенье


беспечных пичужек: «Бди! Бди!»


И в рокоте моря, и в тренье


песка – «Погоди!


Ты помнишь его завещанье?


Будь бдителен:


Господь в пути!»


 


 


 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера