КУЙБЫШЕВСКАЯ ГЭС В ПОЭЗИИ И МЕМУАРАХ

(коллаж*, составитель – Георгий Квантришвили)

 

Примечание: Стихотворения публикуются в аутентичной форме. В отрывках из мемуаров для комфорта читателя выпущенные фрагменты, либо их перестановка – скобками, многоточиями и т.п.публикационным академизмом не отягощены. При цитировании рекомендуется обращаться к первоисточникам.

 

 

 

Александр Яшин

поэт, был в Куйбышеве на строительстве ГЭС с 13 по 25 февраля 1951 г., «Литературная Газета», 1951, 10 мая

 

Первые стихи

 

– Начинайте! – приказал начальник,

Высадившись на берег с отрядом.

На костер поставлен первый чайник.

Первый груз немудрый сложен рядом.

 

Первая раскинута палатка,

Первая проторена тропинка.

Врезалась железная лопатка

В глубину прохладного суглинка.

 

Далеко внизу осталась Волга,

Катерок под соснами качало.

Первого рабочего поселка

На горе положено начало.

 

Где-то отгружались пилорамы,

Шли водой бульдозеры и краны,

Тысячи машин не за горами;

Создавались чертежи и планы.

 

А пока – топор да рукавицы,

Сухари да рыбные консервы...

И кругом непуганые птицы.

Всходит солнце...

День творенья первый.

 

Ночью в недостроенном бараке

Плотник – сам себе на удивленье –

На чертежной написал бумаге

Первое свое стихотворенье,

Первое о стройке сочиненье,

Рифмы шли из будущего сами,

Парень не выдумывал:

Плотина...

Котлован...

Портальный кран…

Турбина...

Электричество над Жигулями.

 

Ничего пусть не было покуда,

Но вставала стройка как живая,

Явью вдохновенной, а не чудом,

С первых дней к поэзии взывая.

 

 

 

Николай Кожевников 

инженер-гидролог, на строительстве ГЭС с первых дней,

главный инженер участка №6, из воспоминаний «Нас водила молодость», Москва, 2000 г.

 

При распределении на работу я был направлен в гидромеханизацию МВД СССР на строительство Куйбышевской ГЭС. Здесь было и моё желание, хотелось поработать на великой «стройке коммунизма», как в то время именовалось это строительство.

Прежде всего в отделе кадров Управления Гидромеханизации МВД нам выдали толстенные анкеты в виде книги с грифом «секретно», которые мы должны были заполнять только в стенах конторы. Корпел я над этой книгой целый день. На большинство вопросов я отвечал: «нет» и «не знаю». Были, например, вопросы – «Где похоронен мой дедушка», «состоял ли я в партии эсеров» и т.п.

Через несколько дней меня и моих товарищей к 20-00 вызвали в МВД на Лубянку. Нам выдали разовые пропуска, предупредили, чтобы мы ничего не записывали и что нас примет Заместитель Министра генерал Обручников. Проведя длинными коридорами с постами охраны на каждом повороте, нас сопроводили в обширный кабинет заместителя Министра с дубовой облицовкой стен. В конце кабинета стоял большой письменный стол с горящей настольной лампой, в комнате стоял полумрак. Открылась дверь за столом и в кабинет вошла крупная овчарка, села у стола и внимательно стала наблюдать за нами... Затем вошел сам генерал Обручников.

Генерал прочитал нам напутствие в том, что Куйбышевгидрострой– великая стройка МВД и мы будем работать со «спецконтингентом», т.е. с отбывающими наказание преступниками, которых перевоспитывают в системе ГУЛАГа путем их принудительного привлечения к труду. Мы ни в коем случае не должны вступать с ними в контакт, а тем более выполнять их просьбы. Родина доверяет нам большое дело и мы должны оправдать это доверие. Нам по мере работы присвоят офицерские звания и мы будем пользоваться установленными льготами.

Прием, конечно, был проведен для нашего устрашения, но, тем не менее, этот факт также свидетельствовал о внимании системы к кадрам. Во всяком случае, полумрак, молчащие охранники в длинных коридорах с ковровыми дорожками и овчарка психологически нас впечатлили.

 

 

Геннадий Красухин 

литературовед, литературный критик,писатель,

из «Круглого года с литературой», «календаря,

частично основанного на мемуарах»

 

Моё знакомство с Иосифом Марковичем Машбиц-Веровым, родившимся 5 июля 1900 года, было коротким. Оно уложилось в несколько командировочных дней. Нас посылали для выступлений главным образом в новом городе Тольятти.

Ещё не сомкнулись волжские воды над затопленными зданиями исчезнувшего с карты города Ставрополь-на-Волге, часть которого и стала Тольятти. Ещё не снесли гулаговских бараков, где жили заключённые, строившие Куйбышевскую ГЭС. Вот и показали нам и затопление, и один из таких бараков. Через два года я был в ГДР, видел барак, оставшийся от гитлеровского концлагеря в Бухенвальде. Сравнивал с тем, что видел под Куйбышевом. Похожи!

Ну, а Машбиц-Веров тут причём?

А при том, что он председательствовал на научной конференции, которая состоялась в рамках нашей поездки. Конференцию организовал Куйбышевский пединститут, где Иосиф Маркович был профессором и, кажется, заведовал кафедрой.

Конференция увязывалась с посещением Тольяттинского автозавода и была посвящена теме рабочего класса в советской литературе. Скучнейшая, конечно. С барабанными докладами и деревянными прениями. И Машбиц-Веров мало чем отличался от остальных её участников.

Может быть, я с ним и знакомиться не стал бы, если б не банкет. Он был дан силами института и местного отделения союза писателей. И потому выпивки стояло много, а когда водка была выпита, принесли ещё.

Вот здесь, хорошенько, как говорится, приняв на грудь, я стал вспоминать увиденный мною лагерный барак: как же там размещались на трёхэтажных нарах, неужто не замерзали в щелястом саманном строении? Или оно уже сейчас дыряво, а прежде всё было замазано?

Было шумно, но старичок-профессор, находившийся неподалёку от меня, услышал. Подошёл ко мне и обстоятельно ответил на все вопросы.

Не отказался от моего предложения выпить ещё. И ответил на новый мой вопрос: откуда ему всё это известно?

А он в таком лагере провёл немало времени, объяснил Машбиц-Веров. Взяли его в 1938-м. Осудили в 40-м. Дали восемь лет исправительно-трудового. А в 42-м сперва приговорили к расстрелу, но потом заменили десятью годами.

– Сколько же вы просидели? – спросил я.

– Это в тюрьме сидят, – усмехнулся Машбиц-Веров. – А в лагере не посидишь. Считайте. В 38-м арестовали, а в 54-м освободили. Реабилитировали в 55-м.

– Шестнадцать лет! – ахнул я.

– Да, – сказал старичок и назидательно поднял палец: – По ложному доносу!

 

 

 

Александр Яшин 

журнал «Знамя», 1951, № 7

 

Романтик

 

Юноша, окончив ФЗО,

Получил на Волгу направленье.

Провожала вся семья его,

Девушки смотрели со значеньем.

 

Говорили сверстники:

– Везет,

И везет же человеку в жизни!

Чуть из школьных вырвался ворот,

И уже – на стройку коммунизма!..

 

Берег в грузах, да сосняк густой.

Только начинается работа...

Ехал каменщик на гидрострой

И на мир смотрел как с самолета.

 

Думал сразу бригадиром стать...

Дали парню самое простое:

Глину рыть да кирпичи таскать,–

Как везде, жилье сначала строить.

 

Комары, камыш береговой...

Первый тракт в лесах едва проторен.

А хотелось написать домой

О дворцах,

о чудесах,

о море.

 

Будет все!

Но нет терпенья ждать.

И в обед, устроившись под елкой,

Начинает паренек писать

О звенящих проводах над Волгой.

 

...Раздались седые Жигули,

Раскаленная вода клокочет,

Дня уже не отличить от ночи,

Вздыбленного неба от земли...

Он иначе и писать не хочет.

 

Сам поверил, срокам вопреки,

Что уже кладут бетон в быки,

Под ногами море заблистало,

И вода соленой будто стала...

 

Так, бывало, хлопец в дни войны

Видит героические сны

И, еще не испытав боев,

Как бывалый воин сообщает,

Что все дни в походах,

Жив-здоров

И, как должно, всем того желает.

 

 

Николай Кожевников

 

Два слова о работе с ЗК. Наряду с тёмным и забитым контингентом здесь были и рецидивисты – паханы, которые считали позором для себя честную работу. Но эта организованная банда верховодила и по существу командовала всеми бригадами при поощрении лагерного начальства. Среди этих бандитов-паханов и воров «в законе» неоднократно проходили разборки с убийствами, в том числе при игре в карты, ставкой в которых была жизнь, в том числе и на объектах гидромеханизации. Случаев убийства вольнонаёмных я не припомню. Но утром на вводе ЗК в зону и вечером при их выводе в лагерь было неприятно смотреть на эту процедуру на вахте с конвоем и овчарками. Наряды на бригады ЗК писались, конечно, чтобы у них был зачет срока 1:3, в этом было заинтересовано и начальство лагеря.

Неординарными мерами было сохранено ограждение опоры от разрушения при весеннем ледоходе, хотя плата за это была чрезмерно высокой и была сопряжена с опасностью для жизни людей, которые ежедневно попадали в ледяную воду при сильных морозах, но кто с этим считался и кому они были нужны...»

 

 

 

Игорь Никулин 

в 1950-х – зам. главного инженера – главный энергетик

управления «Куйбышевгидрострой» ГУЛАГа МВД,

из рукописи «Куйбышевская ГЭС», подготовленной для

тольяттинского Городского музейного комплекса «Наследие»

 

Заключенных возможно и целесообразно было концентрировать в любом, сколь угодно большом количестве на крупных и сверхкрупных стройках. Именно специфика ГУЛАГа породила в нашей стране вирус гигантомании, явилась для него благоприятной питательной средой.

Горы земляных и бетонных работ на ГЭС и других объектах г. Ставрополя в те годы были перелопачены заключенными – людьми, лишенными элементарных человеческих прав и возможности удовлетворения своих потребностей

Крушение нашей экономики предопределили гиганты социалистической индустрии (не только сверхмощные ГЭС), фундамент которых был заложен неограниченными интеллектуальными и трудовыми ресурсами ГУЛАГа. Эти гиганты технически и экономически не могли модернизироваться в ногу с научно-техническим прогрессом и были обречены на техническую и экономическую отсталость…»

 

 

 

Эмма Герштейн 

литературовед, из «Мемуаров»

 

Когда началась кампания по борьбе с космополитизмом, то есть попросту антисемитский разгул, мой знакомый, как еврей, не мог больше работать на институт Академии наук, уехал в Куйбышев на строительство гидростанции. Там он работал инженером. Приезжал оттуда в Москву и описывал спокойным тоном всякие ужасы. Нет, это не был спокойный тон, а леденящий тон человека, который смотрит на жизнь беспощадными глазами. На этом строительстве работали зэки. Однажды они играли в футбол или во что-то вроде этого. «Я смотрю, – рассказывал он, – у них какой-то странный мяч. А когда они закинули его поближе ко мне, я увидел, что это человеческая голова. Они пинали ее ногами». Он уверял, что много человеческих трупов забетонировано в блоках нового моста через Волгу. От его бесстрастных слов веяло ужасом.

При всей моей любви к Волге я с тех пор и подумать не могла о прогулке на теплоходе по великой реке.

 

 

 

Николай Кожевников 

 

«В первую весну после перекрытия паводок был высокий и много рыбы погибло после спада воды на берегу, от гниющей рыбы стоял смрад. В рыбоподъемник у ГЭС рыба не шла.

Андрей Вознесенский 

поэт, журнал «Новый Мир», №11, 1958 г.

 

На открытие Куйбышевской ГЭС

 

Мы – противники тусклого.

Мы приучены к шири –

Самовара ли тульского

Или «ТУ-104».

 

Разудало, по-русски,

Быстриною блестят

Широченные русла

В миллион киловатт.

 

В этом блещущем крае,

Отрицатели мглы,

Мы не ГЭС открываем –

Открываем миры!

 

И стоят возле клуба,

Описав полукруг,

Магелланы, Колумбы

Из Коломн и Калуг.

 

У трибун, подбоченясь,

Речь вбирает народ.

Ну, а кто побойчее –

Сам словечко ввернет!

 

Вставит веско, не робко,

Что там твой эрудит...

Обалдело «Европа»

В объективы глядит.

 

И сверкают, как слитки,

Лица русских ребят

Белозубой улыбкой

В миллиард киловатт.

Андрей Вознесенский 

из книги воспоминаний «На виртуальном ветру»

 

«Студентом-практиком я был на строительстве Куйбышевской ГЭС во время перекрытия Волги. Потом в институтском НСО делал доклад о металлической сетчатой опалубке, впервые примененной там. Даже получил грамоту НСО. Но бетон был для меня спрессованным стоном заключенных. Тогда я уже написал стихи «Мы дети культа личности» о лбах лагерей с венками из колючих проволок. Пастернаку они нравились. Художник Г. Г. Филипповский, бывший з/к, пустил их по самиздату. В те времена писать об этом было рискованно».

 

 

 

Кирюхин Владимир 

писатель, житель г. Ставрополя (ныне – Тольятти) с 1950 г.,

из воспоминаний «Это было недавно», журнал «Город»,

Тольятти, №41, 2018 г.

 

Вниз по мощеной галькой дороге до старого Ставрополя полтора километра. В нем, исчезающем, все меньше и меньше домов, вот и собор взорвали, но не полностью, больно постройка крепкая, кирпичи яичными желтками крепились, не разлетелись. Так и ушел купол под воду, под разлив новой Волги. Внизу, на берегу вновь созданного моря, остались лишь четыре здания бывшей земской больницы. Первые этажи каменные, а вторые деревянные. Полностью размыло кладбище, которое намеревались перенести, да так и не перенесли. Несколько лет после разлива на волжский песчаный берег вода выбрасывала кости и черепа. Память о старом Ставрополе на Волге. И все.

 

 

 

 

Александр Яшин

газета «Волжская коммуна» (Куйбышев), 1951, 27 мая

 

Взрыв

 

Проходчики встали рано.

Над Волгой темным-темно,

Созвездье большого крана

Еще смотрело в окно.

 

Лишь где-то очень далеко,

За линией хвойных круч,

Затеплился свет

Намеком

На первый солнечный луч.

 

Да резче вершины чащи

Отметили высоту,

Да голосистей и чаще

Запели гудки в порту.

 

Недавним бойцам не в диво

Гранит пробивать насквозь, –

Такие ль на фронте взрывы

Устраивать довелось,

 

В таких ли горах!

Однако

Уже не первую ночь,

Как будто перед атакой,

Ребятам заснуть невмочь.

 

И все-таки не гадали,

Что все последние дни,

Как праздника, взрыва ждали

Не только они одни.

 

И что впереди саперов

К подножью издалека

Примчат из кино репортеры

На крытых грузовиках.

 

И вот над леском сосновым

Луч солнечный засиял,

Вот подал старшой —

Не словом,

А взмахом руки – сигнал,

 

И, как при землетрясенье,

Пошла оседать гора...

Не выдержав напряженья,

Вскричали друзья:

– Ура!

 

– Ура! – закричали рядом

Шоферы, подрывники,

Как будто под Сталинградом,

Когда бросались в штыки;

 

– Ура! – подхватил с восторгом,

Как песню, начальник сам;

– Ура! – пронеслось над Волгой,

За Волгой

И по лесам.

 

И верилось, до столицы

Раскаты басов дошли,

До самой дальней границы,

До всех уголков земли.

 

 

Игорь Никулин

 

Куйбышевская ГЭС дала старт гигантомании в электроэнергетике.

Снесены с лика Земли и затоплены города и села, где проживало веками, по оценкам Гидропроекта, 1,1 млн человек. А сколько людей самостоятельно выехали из сельских районов, прилегающих к водохранилищам, из-за резкого изменения микроклимата и условий жизни – никто этого не считал. Рукотворные моря – водохранилища ГЭС – превратились в накопители нечистот и продуктов разложения органической природы.

Польза от этой электроэнергии несопоставимо мала в сравнении с невосполнимым ущербом, который гидростанции нанесли природе, человечеству и экономике России.

Печально сознавать, что державный склероз пока распространяется не только на массовые репрессии и ГУЛАГ, но и на его гипертрофированные творения…

Вечно возобновляемые биологические ресурсы и их энергетический потенциал, уничтоженные на дне водохранилищ гидроэлектростанций, никогда не могут быть окуплены электроэнергией, вырабатываемой этими электростанциями. И вся эта вакханалия начиналась зловещим ГУЛАГом на строительстве Куйбышевской ГЭС.

 

 

Александр Яшин

из речи на Втором всесоюзном съезде советских писателей,

Стенографический отчет, 1956

 

Нельзя сказать, что мы не видели сложностей. Но мы бежали от них.

И я до сих пор чувствую себя виноватым, что не проявил гражданского мужества.

Мы больше сделали бы, если бы ни при каких обстоятельствах не прятали голову под крыло.

 

 

Вероника Тушнова

журнал «Знамя», 1959 г.

 

Куйбышевская ГЭС

 

Она предстала мне в сиянье лета,

сперва ничем не поражая глаз, –

так гармонично, так великолепно

она с рельефом местности слилась.

Белея между небом и водою,

она казалась мне издалека

нерукотворной горною грядою,

существовавшей долгие века.

Она гигантским гребнем неустанно

расчесывала белую кудель,

она рождала ток, и было странно,

что ей самой-то несколько недель.

Что были котлованы, перемычки,

бураны, ливни, многолетний труд,

что здесь менялись русла и привычки,

что суша заново творилась тут.

Что были дни побед и поражений,

аварии и подвиги, и грусть

с лица земли исчезнувших селений,

и все, что перечислить не берусь,

все, все, что было до ее рожденья...

Так живописцев лучшие холсты

непосвященных вводят в заблужденье

чертами гениальной простоты.