Анна Портнова

Любушка

 

 

Мне хочется просто держать её за руку,веришь?
Пойми, держаться за руки – это ни с чем не сравнить. Держаться за руки так, чтобы было не различить, естьв них движение или нет. Такую ночь не забудешь никогда. Всё остальное, что бывает по ночам, можетвыветриться из головы, а это пронесёшь через всю жизнь. Когда просто держишься за руки – этим всёсказано.
 

Рэй Брэдбэри


После развода прошло около двух лет. Люба жила одна. Точнее, была одна. Жила она с сыном, уже отслужившим армию и готовившимся к поступлению в институт. Отношения у них были хорошие, но какие-то автономные. Сказывалась разница в воспитании, в ценностях, в интересах и в менталитете (сыну было семь лет, когда они репатриировались в Израиль). Войдя в переходный период, он отдалился от матери. Первое время Люба очень страдала от недостатка общения с сыном, но потом, начитавшись популярной психологической литературы, сказала, как многие еврейские матери: «Чтоб только был здоров!» – и смирилась. Мужчины у неё не было, и вот уже почти два года, как она каждый вечер, ложась спать, поднимала глаза к потолку и вслух говорила: «Господи! Как же мне хорошо!»

Однажды вечером Люба включила телевизор, прогулялась пультом по нескольким программам и остановилась на старом послевоенном фильме «Расскажи мне о себе». Сын сидел неподалёку у компьютера с наушниками.  В фильме речь шла о женщине, отказавшейся выйти замуж за любившего её мужчину ради того, чтобы посвятить себя сыну. И вот, поступивший в училище в другом городе сын даёт телеграмму о приезде на каникулы. Её друг выражает желание познакомиться с сыном и при нём сделать ей предложение. Она гневно отказывает, потому что её семья – это сын. Она суетится, готовит, радостно мчится на вокзал встречать, а сын приехал с девушкой. Назавтра, вернувшись с работы, застаёт разобранную постель, разбросанные вещи, немытую посуду и записку: «Мама, ужинай без нас, придём поздно».  Она авто-матически ходит по квартире, собирая вещи, и вдруг начинает горько плакать:

–И никому ты не нужна, – сказала вслух Люба.

– Что? – вынув наушники, спросил сын.

– Ничего, это я сама себе.

Эта сцена зацепила Любу. Она посмотрела на спину возмужавшего сына, и по всей грудной клетке растеклась тяжёлая тоска. Она представила себя одну в трёхкомнатной квартире. Ну, в будние дни ещё куда ни шло: с работы придёшь, искупаешься, перекусишь, прочтёшь пару страниц, и уже спать пора. А в выходные, в праздники одиночество чувствуется особенно остро. Так она рассуждала, но ей совершенно не хотелось никаких романов. Мужчина ей не нужен был ни для чего, ей было хорошо одной сейчас. А дальше? Сколько это будет длиться?Люба взяла лист бумаги, разделила его пополам и стала навскидку, не задумываясь, записывать в одной колонке преимущества, а в другой – недостатки её одинокой жизни. Преимуществ оказалось больше. «Со мной что-то не так, – подумала она. –За два года пора бы уже отдохнуть от потрясений и депрессий и захотеть, как минимум, новых впечатлений».  Разногласия между умом и сердцем заняли около месяца. Ей было сорок семь. Выглядела довольно неплохо: модная стрижка рыжих волос, со вкусом наложенный грим, компактная фигурка. Сидя в автобусе, она вглядывалась во входивших мужчин и прислушивалась к своим ощущениям. Самым лучшим было безразличие, а, в основном, подавляющее большинство вызывало отвращение. Прямо как Вера из фильма «Москва слезам не верит». Всё плохое сразу бросалось в глаза: тот небрит, у того рубашка не глажена, от третьего табаком за версту несёт. Её охватывало уныние.

Через некоторое время сын с друзьями уехал на неделю путешествовать по Израилю. Первые три дня было неплохо, немного свободнее, но потом Люба представила, как она будет себя чувствовать, когда сын уйдёт жить отдельно,и решила: «Под лежачий камень вода не течёт. Надо сделать первый шаг, а там посмотрим».

Она взяла несколько русскоязычных газет, выписала из них номера телефонов свах, обзвонила их и выбрала более подходящую. Они договорились встретиться. Поговорив пятнадцать минут, сваха предложила заполнить анкету и стала листать альбом с фотографиями. По её мнению, клиентке никто не подходил, и они условились подождать.Но как только Люба села в автобус, раздался звонок. Сваха сообщила данные мужчины и попросила разрешения позвонить ему. Правда, ему было 60 лет, но сваха сказала, что он энергичный и жизнерадостный. Люба дала согласие, и уже через 20 минут раздался звонок от него. То ли потому, что его голос оказался моложе его возраста, то ли потому, что душа истосковалась по теплу, она влюбилась в его голос с первой фразы. Это был очень мягкий, тёплый баритон, в котором чувствовалась улыбка.

Они договорились о встрече сегодня же вечером, и слава Богу, потому что она не представляла себе, как бы дожила до встречи в другой день. Она не могла вспомнить, испытывала ли когда-нибудь такие чувства. Когда влюбилась в своего будущего мужа,она была открыта всему миру, а сейчас был взлёт, трепет и сосредоточение на одном человеке. Время как будто стояло на месте. Люба даже проверила все часы, подумав, что настенные остановились. Она уложила волосы, аккуратно накрасила ресницы и губы,сбрызнула виски любимыми духами, оделась и стала ждать его звонка. 

Прошло 40 минут от договоренного времени, но он не звонил. Люба подумала: «Так мне и надо! Нечего порхать, как бабочка!» Когда она, потеряв надежду, начала раздеваться, раздался, наконец, звонок. Люба вздрогнула – шутка ли, весь день на нервах. Марк (так его звали) очень извинялся, что опоздал, и объяснил это тем, что был далеко у друга на дне рождения. Если для Любы уже поздно, то можно отложить на завтра. Чудак! Так ждать целый день и не дождаться?! Она сдержала ликование в голосе и спокойно сказала:

– Нет, не поздно. Завтра суббота, отдохну, так что давайте уж, как договорились, сегодня.

Через пару минут после того, как она пришла к месту встречи, к ней подошёл худощавый мужчина чуть выше неё, с седой львиной шевелюрой.

– Люба?

– Да.

– Добрый вечер! Я – Марк. Ещё раз прошу извинить. Давно не виделся с другом, не заметил, как время пролетело. Поедем, посидим где-нибудь, – и жестом пригласил её в машину.

На набережной Тель-Авива они нашли кафе, где не было громкой музыки, сделали заказ, и начался неспешный разговор. За годы семейной жизни Люба совершенно разучилась общаться с мужчинами, к тому же Марк вёл себя, как отец. Он вальяжно откинулся на стул чуть боком, положив на спинку другого стула одну руку и смотрел на Любу с гордостью коллекционера, который приобрёл вожделенный экспонат. Она отвечала на его вопросы, уткнувшись в блюдечко и отламывая ложечкой пирожное. Ей было не по себе от стеснительности. Марк был совершенно невзрачным мужчиной, но голос, постановка речи, вальяжность, энергетика действовали так, что Люба чувствовала себя девчонкой. Немного поговорив на ознакомительную тему, Марк предложил отвезти еёдомой,сославшись на то, что весь день на ногах и очень устал. Остановил машину у её дома, он спросил:

– Я не получу пощёчину, если вас поцелую?

Это было так старомодно и странно! Люба не поняла, то ли он – джентльмен, то ли она создаёт впечатление недотроги, но, улыбнувшись, сказала: «Нет». Марк поцеловал её так нежно, что ещё несколько минут после того, как он откинулся на сидение машины, она неподвижно сидела с закрытыми глазами.

– Вам не хочется идти домой?

Люба очнулась от его голоса, застыдилась и сказала:

– Ой, нет. Я просто отвыкла от этого. Извините.

– Что значит «отвыкла»?

– Я после развода ни с кем не встречалась.

– Извините, но я в это не могу поверить! Такая женщина и одна?!

– Эх, мужчины! Восхищаясь красотой женщины, вы забываете о её душе.

– Я не хотел вас обидеть, просто это неестественно.

– Вот именно: красивая женщина не может быть верной, красивая женщина не может быть одна…А чего она сама хочет, вас не волнует.

– Вы меня ещё больше заинтересовали. Хотите, поедем ко мне?

– Нет-нет. На сегодня достаточно, да и вы устали.

– Ну, тогда я позвоню завтра, ладно?

– Хорошо.

– Я очень рад нашему знакомству.

– Я тоже.

Они попрощались, и Люба не заметила, как взлетела на третий этаж. Она уже была влюблена.В этом не было рассудочности. Было нетерпение сердца, усохшего без любви и уже не ожидавшего её. Она включила музыку, стала примерять одежду и танцевать перед зеркалом. Сон не шёл, но она подумала, что Марк и завтра может пригласить на свидание, поэтому должна отдохнуть, чтобы свежо выглядеть.

 

Он позвонил. Люба сдала себя с потрохами: стала без умолку щебетать, перескакивая с темы на тему, рассказывая о себе. Марк иногда задавал вопросы, комментировал, и каждый раз она слышала в его голосе эту отцовскую снисходительную улыбку.

– Любушка, вы такая открытая, искренняя. Вы что, влюбились в меня?

Люба на секунду осеклась, но отступать было поздно.

– Да, – ответила она, растерянно понизив голос.

– Это же прекрасно! Такая женщина! Мне это очень льстит! Только ведь мы совсем не знаем друг друга…ну, вы понимаете…я же мужчина…

Второй раз Люба удивилась: это – интеллигентность, неуверенность в себе, или она производит впечатление недотроги? Они договорились встретиться. Марк приехал за ней, вручил какой-то скучный дешёвый букет и попросил отнести его домой. Люба поднялась к себе, буквально мельком подумав о том, что может говорить о мужчине такой букет: об отсутствии вкуса, о скупости или о неуважении к женщине, но размышлять было некогда. Она вернулась, села в машину и спросила:

– Куда поедем сегодня?

– Сегодня ко мне.

Он вёл машину левой рукой, а правая, покоившись на Любиной, дрожала, как осиновый лист на ветру…

…Секс получился весьма и весьма примитивным, но Любе было хорошо, ведь она была влюблена. Марк лежал, уставившись в потолок. Люба чувствовала, что он что-то решил, но как выйти из этого щекотливого положения, не знала. Когда в фильмах женщина спрашивала у мужчины, было ли ему хорошо с ней, Люба сочувствовала обоим, потому что если хорошо, то об этом не приходится спрашивать, а если плохо, то этот вопрос провоцирует ложь.

Наутро она проснулась от пения птиц (Марк жил на окраине вдали от дорог). Из кухни доносились запах кофе и шкворчание яичницы. Они позавтракали, в разговоре Люба почувствовала отстраненность.

– Хочешь, поедем на природу? – спросил Марк.

– Нет, отвези меня домой, пожалуйста, мне надо успеть к возвращению сына.

Поднявшись к себе, Люба очень хотела расплакаться, но не получилось. Она была какая-то отупевшая,пыталась понять свою ошибку, винила себя за чрезмерную открытость и эмоциональность, не понимая, как можно вести себя по-другому. Она уже поняла, что он не позвонит.

Он не позвонил ни завтра, ни через четыре дня – на 8 Марта.

Сваха предложила ей ещё несколько мужчин, с кем-то Люба поговорила по телефону, с одним встретилась и в итоге вернулась к своей прежней одинокой жизни. Правда, это уже было другое одиночество. Влюбленность пробудила в ней желание перемен, а неудача погасила это желание.

Вот в таком унылом настроении она как-то вечером пришла с работы и, смывая в спальне перед зеркалом косметику с лица, включила радио. Сладко-улыбчивый голос ведущей объявил передачу «Любовь с первого слова». Люба удивилась названию передачи и тому, что люди жалуются на хамство и обман. Со скептической улыбкой она подумала: «Чего ж вы ожидали? Объявить свой телефон на весь Израиль и надеяться, что звонить будут только приличные?»

Пока готовилась ко сну, она в пол-уха дослушала передачу, но в конце её воспряла духом: ведущая объявила, что следующая передача будет называться «Ищу друга». Ни на секунду не задумываясь, Люба поняла, что ей нужно именно это. Нужен собеседник, человек, с которым ей будет интересно и легко, а выйдет ли из этого роман – уже не так важно.

Наконец, настал долгожданный день. Люба опоздала на передачу на 5 минут, но блокнот и ручка были приготовлены заранее. Она набрала номер и стала ждать ответа. И вот её вывели в эфир. Она с трудом взяла себя в руки. Надо было говорить чётко и лаконично. Люба коротко и ёмко рассказала о себе, о своих интересах, но когда начала высказывать пожелания к другу, ведущая её перебила: «Если вам нужен мужчина, то для этого есть другая передача». Люба, не растерявшись, сказала, что ей без разницы, но это была неправда. На самом деле, ей нужен был именно мужчина, но она хотела, чтобы отношения начались с общих интересов и дружбы. Объявив номер своего мобильника, она положила трубку и тут же отпрянула – раздался первый звонок.

– Люба?

– Да, я слушаю.

– Добрый вечер! Меня зовут Яков Семёнович. Толькочто слышал ваше интересное выступление. В женихи я уже не гожусь – стар, но если позволите, пообщался бы с вами с удовольствием.

Ах, какой голос! Любину романтичность не могли убить никакие потрясения. Голос, как перина, как пуховый платок, внушающий безопасность, негу и абсолютное доверие. Они говорили и говорили, а на мобильнике было уже 17 непринятых звонков. Через два часа интересного и содержательного разговора они пожелали друг другу спокойной ночи. Люба сохранила в мобильнике его номер, а в блокноте отметила: «Яков Семёнович – только для общения».

 Назавтра телефон разрывался. После нескольких хамских звонков Любина тактичность уступила место решительности и уважению к себе. Как участник игры «Угадай мелодию», она с трёх нот угадывала, какой пойдёт разговор, на четвёртой – убеждалась в своей правоте и на пятой – прекращала диалог. Она вспомнила жалобы, с которыми люди звонили в передачу и восхитилась её названием, поняв, какое воздействие имеет голос, тон и содержание разговора. На протяжении нескольких последующих дней звонки продолжались, и было даже несколько свиданий, каждое из которых было единственным. Один –неряха,второй – балабол, третий – жаждущий устроиться тунеядец. Люба не испытывала никакого разочарования, ей некуда было спешить, одиночество её не убивало, она просто спокойно искала подходящего мужчину. Тем более что Яков Семёнович звонил каждый день, а потом и она стала ему звонить. Никчёмные одноразовые свидания продолжались, но, придя домой, хваталась за трубку и укутывалась в тёплый голос Якова Семёновича.

Так прошёл месяц. Люба перестала ходить на свидания и больше не обращалась ни к свахе, ни в передачу. Её уже не привлекал ни эффект новизны,ни лёгкий трепет ожидания судьбоносной встречи. Мужчины стали раздражать и оставляли после себя ощущение потерянного времени.  Единственным приятным и плодотворным стало общение с Яковом Семёновичем. Оно рождало вдохновение. Люба вдруг начала писать стихи.  Причём они возникали в голове так быстро, как будто их кто-то диктовал. Она стала постоянно носить с собой блокнот,потому что вдохновение настигало её врасплох, и она вынуждена была записать тут же то складно звучащую фразу, а то и небольшой стих.


      Не мечтаю, не боюсь, не плачу.
      Будет так, как велено судьбой.
      Просто, вдохновением охвачена,
      Я часами говорю с тобой.
      Всё пока что очень эфемерно
      И красиво, прямо, как в кино.
      Слышу стук я сердца очень мерный,
      Принимаю всё, что мне дано.
      Просто наслаждаюсь настоящим,
      Не скрываю искренность свою,
      Бесконтрольный холод леденящий
      Из души немедленно гоню.
      Богу одному пока известно,
      Что в итоге выйдет из всего.
      Может быть, состариться нам вместе
      Суждено решением его?
      Я стараюсь подготовить сердце
      К разным вариациям судьбы,
      Но в душе уж приоткрыта дверца
      Для такой, как я ждала, любви.

 

И Люба действительно не понимала, да и не задумывалась над тем, во что это выльется. Для её возраста это было как-то несерьёзно, тем более что она уже несколько раз влюблялась в голоса и ничего путного из этого не выходило. Она не была лично знакома с этим человеком, ничего не знала о его жизни, семье, характере и (о Боже!) о возрасте, но его голос стал неотъемлемой частью её жизни. Разговоры становились всё глубже, всё откровеннее…И вот в одном таком разговоре переполненный чувствами Яков Семёнович по-деловому сказал: «Так. С сегодняшнего дня мы на «ты» и нам надо встретиться».

Люба кокетливо хихикнула:

– А кто говорил, что в женихи не годится, потому что старый?

– Я говорил, но я же тебя не замуж зову. Статус любимой женщины механика Ефимова тебя устроит?

– Вполне, – игриво сказала Люба, а у самой всё внутри похолодело.

«Ну вот, доигралась, – подумала она, – когда же я научусь просчитывать события на несколько шагов вперед?» Ей стало страшно. Её затягивало в какую-то энергетическую воронку, и она с удовольствием отдалась этой силе, не задумываясь о последствиях.

 Они обменялись адресами и договорились выслать друг другу фото, по получении которого намеревались назначить встречу. Ввиду вновь начавшихся обстрелов юга страны почта работала плохо, и, не дождавшись писем, они договорились встретиться у Любы дома. Да, собственно, фотографии уже ничего бы не изменили, их безудержно тянуло друг к другу.

Люба приготовила завтрак и ждала. В условленное время в дверь позвонили. На пороге стоял седой, толстый, бородатый добряк.  Он вошёл, прислонил трость к стене и протянул Любе одновременно правую руку и букет белых хризантем – в левой. Неожиданно для себя самой она сказала: «Да ладно, чего уж!» – и, отвергнув его руку, обняла. На уровне груди она почувствовала лёгкое покалывание, как от напряжения в шесть вольт и подумала: «Ну ты и стерва! Что ж ты делаешь? Он же тебе в отцы годится. Зачем морочишь ему голову?» Но между ними что-то произошло. От этого покалывания как будто лопнули оболочки клеток при их слиянии. Они завтракали, оживлённо беседовали, Люба была абсолютно естественной и искренней, но ей хотелось стать серьёзной и строгой. Яков Семёнович как-то сразу помолодел, взбодрился. Его голос, такой обволакивающий по телефону, стал ярче, звонче, веселее, отчего Любе становилось не по себе. Они наполнили бокалы вином, и Яков Семёнович произнёс какой-то оптимистичный тост. Люба подняла бокал и через силу улыбнулась, потому что её глаза наполнились слезами. Он заметил это сразу.

– Что, Любушка, не гожусь я в женихи? Старый?

Люба молча покачала головой и расплакалась.

– Прости меня, пожалуйста! Я должна была остановить, не допустить этого. Меня понесло. Мне было так интересно с тобой разговаривать. Я совершенно забыла о том, что отношения развиваются, а теперь…

– А теперь я уйду. Не вини себя, Любушка. Тебе простительно, это я, старый ловелас, не должен был смущать тебя, но не удержался, проникся тобой. Прости и будь благополучна.

Он взял свою трость, Люба помогла ему надеть пальто. На пороге, взглянув друг другу в глаза, они одновременно сказали: «Прости», – и Люба закрыла за ним дверь. Закрыла, сползла по ней на пол и горько заплакала.

– Ну, когда ты, наконец, повзрослеешь?! –ругала она себя. –Когда научишься рассуждать и взвешивать, а не просто идти за своими чувствами?! Когда научишься реально смотреть на мир, а не жить в иллюзиях?

«Грешен убивающий надежду, но трижды грешен тот, кто даёт надежду, которой не суждено сбыться», – вспомнила она чьё-то высказывание, и чувство вины усилилось пониманием, что их ежедневные разговоры прекратятся.

 

На протяжении нескольких дней была ещё пара звонков от мужчин по объявлению. Совершенно безо всякого энтузиазма, в надежде отвлечься, Люба сходила на несколько свиданий, которые только усилили её хандру. Приходили какие-то невзрачные, заброшенные мужики, у которых при её виде загорались глаза и заплетались языки, но говорить с ними было не о чем. Ей приходилось сдерживать себя, когда вечером, придя с работы, она привычно тянулась к телефону. Да и что сказать? Она повела себя неосмотрительно, влюбила в себя старого человека, прогнала его, а теперь будет звонить? Нельзя играть с чужими чувствами. Неделя тянулась, как месяц, и тут вдруг вечером на работе её пронзила мысль: «Я даже не знаю, добрался ли он! Элементарная вежливость должна была подсказать мне позвонить ему в тот же вечер и узнать, как он добрался». Этот импульс она сдержать не смогла. Ей надо было услышать его голос, а потом – как пойдёт, и она набрала его номер с рабочего телефона, подумав, что он может не взять трубку, увидев, что это она. Яков Семёнович ответил и на её вопрос спокойно и с юмором рассказал, как он ловил такси до центральной автобусной станции и как заблудился там и бродил по этажам в поисках своей остановки. От того, что его голос постепенно ожил, по всей грудной клетке растеклось какое-то щемящее тепло, и Люба, понизив голос, сказала:

– Я соскучилась по тебе.

– Ой, Любушка моя! – И что-то ещё заворковал, как с маленькой, но она слов уже не разбирала. Она хотела его видеть и уже не помнила, как они договорились, что на этот раз она приедет к нему в конце недели. Она ликовала, забыв о том, что неделю назад ругала себя за недальновидность и чрезмерную романтичность.

Яков Семёнович жил в Беэр-Шеве. Люба поехала к нему в четверг сразу после работы, чтобы сэкономить время. Пока ехала до центральной автобусной станции, её кольнула мысль о том, что она неосмотрительно решила провести у него выходные: «Снова поддалась порыву, не рассудила, а если что-то пойдёт не так, уехать в субботу не смогу». Но тут же радостно ответила сама себе: «Что может пойти не так? Я хочу быть рядом с ним, и всё будет прекрасно».Она нашла остановку нужного автобуса, подождала 10-15 минут, села на первое сидение, чтобы видеть дорогу, и автобус тронулся в путь. Тут же зазвенел мобильник:

– Любушка, ну ты где?

– Я выехала.

– Ой, Любушка! – радостно воскликнул Яков Семёнович. –Через час и 10 минут будешь на месте. Ты любишь пшённую кашу?

– Обожаю!

– Всё! Иду варить. К твоему приезду протомится.

Люба надела наушники и включила спокойную музыку. Она хотела сосредоточиться, вслушаться в себя, разобраться в том, что с ней происходило. По складу ума она была логиком и нуждалась в понимании чувств. Конечно, логика часто включается уже после того, как душа пускается вскачь. Она понимала, что эти отношения бесперспективны, но без них её жизнь и вовсе замрёт. Она не только не могла, но и не хотела думать о будущем, она хотела здесь и сейчас разговаривать с этим мужчиной.

 Стало темнеть. На табло возле водителя появилась надпись с его остановкой, а из-за поворота выплыла стайка пальмочек и большое ивритское слово ???-???. Сердце заколотилось так, что она на несколько секунд задохнулась. Автобус остановился, Люба вышла и увидела того же седобородого дедулю с тросточкой. Он протянул ей руку, но, как и в первый раз, Люба обняла его. Они стояли так, качаясь, как добрые друзья после долгой разлуки. Потом Яков Семёнович легонько оттолкнул её на вытянутую руку, и они посмотрели друг другу в глаза. У обоих текли слёзы.

– Ох, Любушка, – вздохнул он, – ну, пошли, я тебя кашей покормлю.

Она взяла его под руку и сразу почувствовала ответственность за него. Ту ответственность, которая возникает не по каким-то гражданским законам, а по любви. Ту ответственность, которую любящий взваливает на себя сам. Шли медленно. Яков Семёнович переваливался с больной ноги на здоровую, как медведь, а Люба чувствовала себя очень сильной и энергичной.

 Маленькая трёхкомнатная квартира пахла шампунем для пола и хлебом. Видно было, что сегодня убирали, но на кухне был невообразимый кавардак. Зато на плите стоял закутанный в тёплое полотенце казанок с пшённой кашей.  Люба освободила место на столе, разложила кашу по мисочкам, достала молоко и ложки. Яков Семёнович предложил выпить вина, но с кашей оно не увязывалось, и они решили отложить его на завтра. Всё вокруг было такое тёплое, домашнее, родное, аж душа млела. После ужина ещё немного поболтали, как раньше. Впрочем, раньше они разговаривали по телефону, а теперь Люба видела, как он на неё смотрит. Он даже не смотрел, а вглядывался, наклонив голову набок, и глаза его выражали любовь, нежность и тоску. Ей было 47, а ему 74. Никогда и ни с кем она не была так естественна, спокойна, уверена в себе и даже кокетлива, как с ним. Она просто была сама собой.

 Усталость давала себя знать, и хозяин предложил стелить постели. Он дал Любе чистый комплект и помог ей разложить диван, а сам ушёл в другую комнату. Люба уснула на удивление быстро, убаюканная домашними запахами и приятной атмосферой. Проснулась она от странного ощущения, как будто по лицу пробежал ветерок, открыла глаза и увидела, что Яков Семёнович сидит на табуретке и умилённо смотрит на неё.

– Доброе утро! Чего ты так рано встал?

– А я и не спал, любовался тобой. Ты очень красивая и спишь тихонько, как гусени?ца.

– Гусени?ца?

– Да, у Довлатова есть рассказ, где мужчина рассказывает, что его жена спит тихо, как гусени?ца.

– Я не читала Довлатова.

– Вот и почитаем сегодня, а пока я пойду готовить завтрак.

Люба встала, убрала постель, сложила диван, умылась и зашла на кухню. На столе стояло блюдечко с нарезанной селёдкой, ломтики домашнего хлеба с маслом, два варёных яйца, салат, два бокала и бутылка вина. На плите дымился кофе в турке. Яков Семёнович кушал очень неаккуратно.  Наблюдая за ним, Люба с улыбкой подумала: «Хорошо, что мне с ним в ресторан не идти», – а он вслух сказал: «Да, я кушаю некрасиво, но с аппетитом». Оба расхохотались и потом подобные «телепатические сеансы» повторялись очень часто. После завтрака Люба занялась уборкой кухни и поймала себя на том, что чувствует себя, как дома. Потом они читали вслух Шукшина, Довлатова, обсуждали, дискутировали, рассказывали друг другу случаи из жизни. Это было для Любы воплощением мечты. Всё хорошее в её жизни было пунктирно и заканчивалось многоточием, как будто она хотела продолжения, но всё обрывалось на самом интересном месте. Вот такие разговоры и чтения были у неё и с отцом, и с мужем, но с отцом это было назидательно и авторитетно, а с мужем было противостояние (он был углублённым в себя пессимистом). Кроме того, в тех разговорах была заинтересована только она, а с Яковом Семёновичем у них одна тема переходила в другую, и насыщенность разговора не снижалась. Несмотря на большую разницу в возрасте, Люба чувствовала себя с ним на равных, а он часто удивлялся её мудрости, ставившей его порой в тупик, и у него заканчивались аргументы в споре.

Выходные прошли тепло и непринуждённо. Первым автобусом на исходе субботы Люба уехала домой. Были бы они ровесниками, можно было бы сказать, что между ними вспыхнула любовь, но тут было другое. Они нашли друг в друге то, чего недоставало в их прежних партнёрах, были абсолютно естественны и искренни друг с другом. В их отношениях соединилось несколько ипостасей: они были и лучшими друзьями, и отцом с дочерью, и сыном с матерью, и супругами, прожившими друг с другом более 20 лет. Это была абсолютная диффузия. Вот только любовниками они быть не могли.  Люба была готова к этому. Она стала приезжать к нему каждую пятницу, но телефонных разговоров не стало меньше, кроме того, они стали писать друг другу письма. Он садился за письмо, как только она уезжала, а она начинала писать уже в автобусе по дороге домой.

 

Сама себя не узнаю – 
Седого деда я люблю.
Он сед, и стар, и близорук,
Но без него я, как без рук.
Душой он молод, мудр умом,
Руками нежен и потом – 
Читает много. Есть о чём
Поговорить с ним. А когда
Мы завершаем разговор –

 

В руке рука и перебор
Уставших пальцев. Никогда
Не понимала я таких
Неравных пар, но Бог мне дал,
Чтоб научилась я смотреть

Не сверху, аво внутрь. Теперь
Имею то, что ценно мне
И вижу истину не вне,
А душу близкую. Вот так!
Он – друг! Он – брат! Он – Божий Знак!

 

Каждый раз всё шло по одному и тому же сценарию, совершенно будничному, но для них – необычайно романтичному. Они завтракали, ходили закупаться в ближайший «русский» магазин, потом читали дома или в саду, а потом щёлкали семечки и дискутировали. Иногда вечером приходили его друзья, всеЛюбины ровесники. Было весело, Люба хозяйничала, и они сидели за столом, держась за руки. Однажды она спросила:

– Яша, что будет, когда мы всё переговорим?

– Такого не может быть, а даже если случится, то мы будем сидеть молча, держась за руки.

И это была правда. Часто были такие моменты: они молча сидели, он держал её за руку, поглаживая другой, а потом они оборачивались друг к другу и одновременно говорили одну и ту же фразу. Они писали друг другу стихи, и это было такое непринуждённое вдохновение, что успевай только записывать.


               Мы друг для друга – музы.
               Без усилий
               Текут стихи из сердца на листок.
               Завязаны невидимые узы,
               Пробился вдохновения исток.
               Меж нами нет ни капли прагматизма,
               Не возникает мысли, что: «А вдруг?..»
               Всё будет хорошо! Остаток жизни
               Окрашен уж любовию, мой друг!

 

Ежедневные звонки продолжались, им всегда было о чём поговорить, но однажды он не ответил на её звонок. Через 10 минут она позвонила ещё раз, но снова услышала автоответчик.

Тогда позвонила ему на мобильник, и услышала его упавший голос: «Любушка, я в больнице. Давление подскочило, сам вызвал «скорую». Ты не волнуйся, меня ребята уже три раза проведали».

В ближайший четверг она поехала к нему сразу после работы, чтобы с утра в пятницу пойти в больницу. У неё были ключи от его квартиры. Когда она подъезжала к Беэр-Шеве, солнце уже зашло и стайка пальмочек, от которой всегда колотилось сердце, показалась ей кладбищенскими крестами. Люба мысленно сплюнула, помолилась и постаралась отбросить дурные мысли, но всё привычное, что происходило уже больше года, было другим, а когда она вошла в его пустой дом, то увидела, что ходики, отбивающие каждые полчаса, остановились.Она отбросила суеверную мысль и объяснила себе, что их просто не завели вовремя, но ничего делать не могла. Лишь после того, как услышала по телефону его взбодрившийся голос, просьбу принести кое-что из продуктов и слова: «Тебе в моём доме позволено всё», смогла, успокоившись, попить чаю с творогом, заложить стирку и прибрать на кухне. Усталость как рукой сняло. Она уже развесила стираное бельё в саду, а сухое сложила в шкаф, но сон не шёл. В комнате, которую Яков Семёнович называл кабинетом, на столе лежал лист бумаги, исписанных его почерком. Это был стих, написанный неделю назад.


                Мне Бог послал кусочек жизни,
                Его за всё благодарю.
                Не поделюсь ни с кем из ближних –

        Я с Евою своей в раю.
                Мир полон радостей, напастей,
                Его я в рай не поверну.
                Я обладаю своим счастьем!
                За что? Не знаю, не пойму.
                Я был готов, не тратя силы,
                Уйти, оставив блеск огней.
                Меня на сцену попросили,
                И я опять среди друзей.
                Нет! Среди всех одна просила
                Побыть средь рамповых огней.
                Какая в ней сокрыта сила!
                Она мне – мать, жена, всё – в ней!


                Ах, Любушка! Мой ангел светлый!
                Ты мне до боли дорога.
                Вот так и жил бы незаметно – 
                Цена всей жизни – три таньга.
                Ты мне родней сестёр и братьев,
                Ты – моё золото и клад!
                Ты – моя жизнь, ты – моё счастье!
                Я, как ребёнок,счастью рад.

 

Уснула Люба, сидя за столом, положа голову на руки. Рано проснулась, позавтракала, купила то, что просил Яков Семёнович, и поехала в больницу. Он уже ждал её в коридоре, старался бодриться, но было заметно, что через силу. Часок они посидели на балконе, пощёлкали семечек за беседой. Любу успокоило, что друзья проведывают его по несколько раз в день. Надо было уехать, пока ходят автобусы (оставаться в пустом доме было жутко), и она попрощалась с Яковом Семёновичем с улыбкой на лице и с тяжёлым сердцем.

Но, слава Богу, всё обошлось. Через день его выписали. Снова в четверг после работы поехала в Беэр-Шеву. Он увидел её из окна и успел подойти к входной двери в тот момент, когда она её открыла. Люба опустила на пол сумку, и они бросились в объятия друг другу. Они плакали и причитали наперебой:

– Яшенька, миленький! Я так волновалась! Я думала, что уже не увижу тебя!

– Любушка, солнышко моё, радость моя, жизнь моя…

Он стал расстегивать на ней плащ, потом стянул свитер и всё остальное. Она не сопротивлялась…Они легли на диван, он всё говорил и говорил ей ласковые слова и целовал, а у неё текли беззвучные слёзы. Он был жив, он был рядом, она была счастлива. Так они и уснули, сплетясь руками и ногами, он – одетый, а она – обнажённая.

Шли неделя за неделей, месяц за месяцем, ничего нового: тёплые встречи, взаимная забота, письма, звонки, стихи…Но Любе не было скучно, ей другой жизни не хотелось.


              Как мало говорю я о любви!
              Но чувствую гораздо больше, верь мне!
              Я наполняюсь счастьем в тот же миг,
Как только открываешь дверь мне.
              Сухие письма я тебе пишу,


              Скудны эпитетами и моралистичны,
              Но в сумке фотографию ношу,
              Где мы с тобою вместе так комичны.
              Как редко мы встречаемся с тобой!
              Как мало нам с тобой всего лишь раз в неделю
              Под ходиков твоих приятный бой
              Уснуть в обнимку, в счастье тихо млея.
              Как много научилась от тебя!
              И научусь ещё, я знаю точно.
              Я вслушиваюсь в речь твою, любя,
              И жду, когда поступит почта.


Как-то сын, обычно не вмешивавшийся в её дела, спросил:

– Ма, ты не хочешь рассказать, к кому это ты всё время ездишь на выходные?

Люба тепло улыбнулась и с удовольствием рассказала историю их знакомства. Глаза сына удивлённо расширялись, но он видел, что мама счастлива, поэтому он тактично втиснул всё своё удивление в одну фразу: «И что будет дальше?» Люба сразу помрачнела, посмотрела в никуда и сказала: «А дальше – тишина».

Однажды Яков Семёнович приехал к ней, потому что они купили билеты на концерт классической музыки в Яффо. Они сходили послушать «Времена года» Вивальди, после чего от избытка впечатлений не могли разговаривать.

Назавтра вечером они, держась за руки, смотрели по телевизору «Оттепель», и он очень оживлённо комментировал все сексуальные сцены. Люба не отвечала, но, когда она забрала руку, он оглянулся и увидел, что она старается незаметно вытереть слёзы. Яков Семёнович сразу сник, выражение его лица стало мрачно-обречённое.

– Стели, Любушка, устал я.

Он лёг первый и к тому моменту, когда она пришла из ванной, уже спал, отвернувшись спиной. На самом деле он притворился, чтобы избежать тягостного молчания или неприятного разговора. Когда Люба уснула, он при тусклом свете, пробивающемся через полуприкрытые жалюзи, любовался ею. А утром, когда она проснулась, его уже не было. На кухонном столе лежало письмо.

«Любушка!Счастье моё, радость моя, зёрнышко моё!

Я учил тебя жить здесь и сейчас, и это правильно, но невозможно жить в настоящем, не заботясь о будущем, нельзя пускать жизнь на самотёк. Ты поняла это в день нашего знакомства и поэтому прогнала меня. Это было правильным решением. Всё, что произошло дальше, было нашей ошибкой. Виноват в этом, в основном, я, но просить прощения не буду, поскольку уверен, что мы оба были счастливы, а это – серьёзное оправдание.

Ты – редкий, необыкновенный человек, ты – фантастическая женщина. Ты и колдунья, и хищница, и трепетная лань. Ты самая покорная и самая нежная, самая целомудренная и самая распущенная.  Тебя можно побивать камнями и за тебя можно, не задумываясь, отдать жизнь. Боюсь, что мне не удастся разлюбить тебя, и уходить из земной жизни я буду, прижимая к груди твой образ. Я благодарен Богу за встречу с тобой и буду молиться за тебя. Не звони. Люби себя, как я себя, и будь благополучна.

 

Вспоминай меня с теплом, а не с горечью,
Не печалься о том, что не сбудется.
Я вошла в твою жизнь твоей дочерью,
Всё, что было у нас, не забудется.
Но не просто останется в памяти
(В ней ведь часто хранится ненужное).
Я останусь твоим солнышком в старости,
И сквозь жизнь пронесу нашу дружбу я.
Нас тянуло друг к другу неистово
(Над любовью ведь разум не властвует),
Разговоры ночные, как исповедь,
Тёплый голос твой, любящий, ласковый…
Я увязла в тебе, как пчела в меду!
Ты насытил меня уже доверху.
Я по жизни с любовью к тебе пойду.
И пусть подохнут все циники со смеху!

К списку номеров журнала «НАЧАЛО» | К содержанию номера