Freeware. 17 ходов-фишек для текстов

Это целеуказательный текст. Есть Гильберт и его 23 проблемы 1900 года (напр., «5. Все ли непрерывные группы являются группами Ли?» – в 1953-м доказано, что да; и т.п.). Решение этих проблем должно было – по его мнению – продвинуть математику (неважно, оказались ли они существенными для развития отрасли). В данном случае — наоборот: никакой теории, чисто прикладное дело. Практическое.

         Здесь будут предъявлены коды или же технологические ходы, фишки, которые можно использовать в прозе. Потому что там сформулированная фишка – уже решение. Но, как и у Гильберта, внятность формулировок будет различной. У него, например, не только конкретные группы Ли, но и «Развитие методов вариационного исчисления», проблема 23. Что-то конкретнее, что-то расплывчато, но это совершенно практический список – тексты делаются уже и на этом уровне, вот что.

         Никакого подвоха, все это будет работать. Почему фишки выставляются в свободный доступ, а я не сам их расписываю? Мне надо, чтобы происходило непонятно что, а результат был тот, который уж получится. Соответственно, используется только то, что возникает по ходу текста. А тут готовые варианты, они возникли между делом — может, кому-то пригодятся. Они именно технологические, тут даже не форма – форма может быть разной (да хоть нарратив с персонажами). Содержание тем более любое; смысл (и т.п.) в текст вставится по ходу, коды нейтральны в его отношении. В той или иной степени нейтральны, в каждом случае иначе, но в принципе – нейтральны. Какие-то ходы уже использовались кем-то и когда-то, но тут о том, чтобы работать именно от них, как базовой точки текста. Тогда у них уже другая сила.

1. Самое прагматичное: сразу сообщить, каким именно продуктом потребления является текст. Например, Brian Eno, Ambient 1: Music for Airports. Но конкретнее: добавить инструкцию по применению, а также состав текста (как состав лекарства на упаковке или во вкладыше; как список действующих лиц в пьесе). Как вот этот, данный текст. Собственно, давным-давно уже есть «Лечебник на иноземцев» («Взять мостового белаго стуку 16 золотников, мелкаго вешнаго топу 13 золотников, светлаго тележнаго скрипу 16 золотников, а принимать то все по 3 дни не етчи…»). Текст предназначен для того-то, etc. Разумеется, потом можно и обмануть.

2. Схожая, но другая фишка: выдавать мировоззрения, компактные и разовые. Чтобы сегодня была новая космогония. Не так, что для всех и навсегда, а просто – где проснулся? Мир сегодня на трех китах, или он проекция чего-то небесного, или место, где функционируют Кащей Бессмертный с компанией, или главный сегодня FC Liverpool? Понятно, влияют и погода, и физиология, что уж об очередных исторических обстоятельствах.

         Вообще, нормативных единых мирозданий почти не осталось, все как-то уже в чистом поле, так что логично соотноситься по утрам с очередной новой космогонией. Пример очевиден, Грегор Замза. Такое мировоззрение может быть задано сразу (идеологические писатели всегда поступают так), может составиться к концу. Или в середине — тогда возникнет и детективная динамика: так какое же оно, мировоззрение, у текста (здесь не обязательно говорить об авторе). Потенциальная аннотация к тексту тут сделалась бы его либретто.

3. Соответственно, тексты с меняющейся идентичностью. У текста заведомо нет фиксированной идентичности. Дело житейское, идентичность плавает у всех — см. предыдущий пункт. И у текста она может быть какая-то одна в начале, потом другая, потом еще какая-то.

         Затеялась трагедия, а потом ба-бах и она сделалась фарсом. Дело привычное, особенно когда цирк падает в печаль (напр. «Ария мистера Икса»: «Снова туда, где море огней...» и т.д.), но вариантов много (существуют же не только фарсы и трагедии), а еще можно детальнее, отбивая (или разукрашивая) именно такие переходы. Главное — делается именно это. Реализуется вот эта фишка, такая установка. Можно дергать и жанры: из «широка страна моя родная» в канкан. Будет весело.

4. То же, в упрощенном варианте (писать проще) — текст с изменяющейся идентификацией автора. Начинает писать один автор, затем он же делается другим. Проще потому, что не надо удерживать себя в том виде, в котором начинал текст, а уж как идет. Это физиологически естественно. А когда такое поведение не раздолбайство, но фишка, то это уже конструктивно.

         Фишка известна в варианте изменений состояния/статуса рассказчика. Это не только реальное искусство (напр. «Цветы для Элджерона», Дэниел Киз), такое и в детективах бывает (рассказчик окажется убийцей). А еще так: идут, идут рассуждения о культуре, истории и обо всем сущем, но постепенно (впрочем — быстро) становится понятно, что автор – мудак. Такое часто на образовательных сайтах.

5. Вскрытие субъекта. Исходно есть некий субъект (одушевленный или нет, но — субъект; то есть нечто заведомое отклеившееся от своего фона, каким бы тот ни был). Текст, соответственно, так и сяк его вскрывает (фактчекинг, восстановление фона и связей с фоном, выяснение интенций и степени осознанности формирования субъектности; много методов). Ну, а кого вскрыли, тот уже не субъект, а объект. И дело интересное, и результат доходчив.

         Так пишутся почти все биографии, в частности. То есть, методика почти типичная, но когда ловится именно момент ликвидации субъектности, а текст движется вдоль границы, разделяющей субъект и объект — это другая история. А если здесь пришел на ум «Человек без свойств», то это лишнее – там изощренней: там сделана сама линия этого движения. Но об изощренном тут речи нет.

6. Отчасти обратный вариант: имеется группа людей (или некая тема), в нее входит (по жизни) множество всяческих обстоятельств, отношений, информации. Теперь они (группа людей или тема) участвуют в определенной истории и, постепенно, в конкретике развития самой истории весь этот громоздкий бэкграунд оказывается не причем.

         Тут не экзистенциальная мораль, технологическая: даже небольшой банальный эпизод всасывает в себя громадный массив фактур и т.п., а по ходу нарратива все это обнуляется и текст переходит почти в считалку. Сам массив при этом остается, но вот как-то уже и стушевался. Просто же беда какая-то (это уже экзистенциальное сожаление) — реально же все обнулилось, ничто ничего не значит и, выходит, никакой ценности и не имело.

         Конструктивность в том, когда и как это исчезает. Одна штука обнуляется, следующая и т.д. В таком отпадении свойств есть и элегичность — если это отслоение подчеркивать — ну, Joseph Haydn, Symphony No. 45, "Abschiedssymphonie» (общеизвестные примеры привожу для наглядности). Только здесь не затухает в ноль все, а доигрывается – уж чем осталось (должен же текст чем-то закончиться). Или же отпадение происходит незаметно, а потом сразу факт: ничего не осталось, все исходники сами собой потерлись, в итоге просто какая-то байка. Отчасти это вариант пункта 5, только без презумпции субъектности участников (одушевленных или нет).

7. Здесь фишка в том, кто как что воспринимает в зависимости от своего бэкграунда, личной истории, сообразительности — это, вроде бы, вторично, но если все это раскладывать, то получится основательно. Можно делать разводки, прямо указывая, кто (в зависимости от чего) как будет воспринимать очередной абзац.

         Выглядит навязчиво, но последовательность даст художественный эффект. Мало того, заодно (надо же как-то градуировать условного читателя) тут еще и скрытая тема классификация живых существ. Которая, разумеется, может оказаться в тексте главной, а никто и не сообразит, во что влип, поскольку будет озабочен тем, как именно он там что-либо воспринимает. Здесь есть беллетристический потенциал с явным детективным уклоном: коль скоро даже абзацы могут/должны восприниматься по-разному, то – как же там на самом деле и о чем это все?

8. Магнитики. Изготовление текстовых объектов принципиально сувенирного типа. Никакой упомянутой плавающей идентификации текстов или автора, а, что ли, как для магазинчиков при галереях современного искусства и музеях. Вот, скажем, названия текстов Борхеса из книги "Коллекция" (СПб, "Северо-Запад", 1992): Хаким из Мерва, красильщик в маске. Пурпур. Бык. Леопард. Пророк Под Покрывалом. Жуткие зеркала. Лицо. Вавилонская библиотека. Бессмертный. Лотерея в Вавилоне. И так далее. Был бы повод, а текст может быть небольшим.

         Не так, чтобы снимать Борхеса в ноль, он-то что-то связывает, о чем-то думает — без всего этого, а чисто личное: первый поцелуй, любимая игрушка, школьный коридор, успехи в карьере, клейкие листочки (личные чувства при виде оных). Любое желание, воспоминание, единица ощущения годятся и как секретик, и как талисман, и повесить на шею. Красиво, а можно даже глубокомысленно (добавляя, например, «так и жизнь/люди/природа/etc.» – как мораль). Но – именно серией. Раньше тоже так писали, но именно магнитики теперь оформили жанр.

         Плашка, магнитик — Борхес гарантирует, что все сложится. В разных городах магнитики со своими Главными видами, но техник-вариантов всего семь-восемь, а все довольны. Разумеется, сама серийность тут ничего не определяет. У Снытко, например, есть короткие высказывания, еще и сведенные вместе. Скажем, в подборке «Центр элемента» («Сноб», декабрь 2016) их восемь. Они и не отдельные, и серийность не выщелкивает каждое следующее: допустим, они у него отчасти маркируют происходящее где-то еще. Это совсем другое дело, там постоянно работающие ловушки для собирания еще кое-чего и они не захлопываются по окончании текста.

         А предлагаемой фишкой никто ничего не ловит, а сразу предъявляет: вот же, какая красота. Небольшая, зато много. Поставить артхаусные магнитики Борхеса на поток не сложно. Искусства будет тем больше, чем тупее каждая плашка. Это даже можно считать концептом.

9. Тексты, персонажем, актором которых является действие. Например, Чума в «Дневнике Чумного года» Дефо.

10. Тексты, где персонаж, а то и герой — вообще кто угодно. Термин, формула, время года. Не только описательные тексты (как в энциклопедии), они могут быть и нарративами. Нет проблемы обращаться с ними (термином, формулой, временем года) как с обычным персонажем. В конце концов, октябрь уж наступил, ну и роща тоже действует — отряхает. В прозе так тоже можно.

11. Немного упрощенный вариант предыдущего, когда это (термин, формула, время года или книга) уже во плоти. Пришел Муму. Тут безо всяких «как»: не пришел кто-то, который как «Муму», а сам рассказ сделался им и, вот, он тут. Никаких уподоблений, сравнений, аллюзий и т.п. Пришел человек, а он – рассказ «Муму», конкретный. Нежный такой персонаж, слегка несчастный, противоречивый. Или человек, являющийся сборником анекдотов — в жизни это распространенный вариант, но это скучно. А вот встретились как-то раз «Преступление и наказание» с «Войной и мiром»?

12. Игра на отношениях поля и действий в поле. Это расплывчатое предложение, примерно как №23 у Гильберта. В текстах всегда есть поле действия и действие (еще есть некий актор, но здесь считаем его производной – от них – функцией). Обычно в текстах поле действия задано по умолчанию — типа это реальность, которая вокруг, одна на всех. Там происходит действие, которое выдавливает из окружающего/излагаемого некие смыслы.

         Но можно иначе – поле исходно не задано, а строится по ходу текста. Что такое «строится»? Это, по факту, просто описание, но чуть больше, чем только оно — разумеется, с пониманием, что именно делается (выстраивается поле текста). А в поле будет еще и действие.

         Возможен вариант, когда поле и строится действием (или же им выясняется); возможен вариант, когда выстраивание (или изменение) поля и является действием в тексте (варианты, вроде бы, похожи, но нет: например, «Естественная история разрушения» во втором случае и «Таинственный остров» в первом). Это не совсем просто, но Верн и Зебальд справились же как-то.

         А у Iванiва, например, поле может выглядеть сколь угодно знакомым и даже привычным, но оно не ровно реальность, а реальность плюс некая добавленная часть; он что угодно может превратить во что захочет. Даже и не превратить, а просто обособить некоторые элементы этого чего угодно, отчего оно сделается уже не чем угодно.

         У Шатыбелко («обратные сновидения») такой вариант (отчасти схожее было у Богданова в «Записках о чаепитиях и землетрясениях»): сразу предъявлено что-то цельное. Понятно, оно предъявляется постепенно, но то, что целое — понятно сразу. Но исходно непонятно, как это устроено, да и что именно происходит — тоже. Практически, предъявлена некая субъектность, которая начинает выяснять кто/что она такая. Поле и действие тогда не разделяемы даже в принципе. Написать трактат в этом варианте каждый сможет, а вот чтобы оно само фурычило...

         Разумеется, эти примеры – großartig-ходы, но оппозицию поля и действия можно дергать и бесхитростно (по разному), работать все равно будет.

13. Доведение текста (какого угодно) до иссякания, а он продолжает барахтаться. Это не вариант №6 с обнулением бэкграунда, наоборот — полное его использование. Это, конечно, тоже не вполне массовый пример. Вот история из 80-х, Рига, концерт в Джаз-клубе — не в рамках фестиваля, как-то иначе. Чуть ли не днем или он вне программы произошел, но народу было немного (зал там хороший, теперь в доме Армия спасения, а тогда был ДК строителей, что ли). Играл Чекасин со своим вильнюсом: Вишняускас и Лабутис — саксофоны, Вишняускас – ударные, Молокоедов на клавишных.

         Сначала шли, вроде, отдельные куски, а потом начался один непрерывный и длинный участок. Они уже и так, и этак – не заканчивается. Чекасин тут пополз по сцене на четвереньках, стуча по всему подряд — по стойкам, по полу, по кулисам. Не как-то драматически продлевая тему — пафоса там не было; вообще не было так, что непременно требовалось как-то конкретно закончить. Поди пойми, зачем он это делал: то ли звуков ему все еще не хватало, то ли – имхо — вот, ничего уже не осталось, все сыграно, а оно длится и длится, ничего не поделаешь. Надо что-то производить.

         Да, случай не из этого списка, но тут же как: если так попробовать, то и он в список попадет. Потому что фишка — заявлена, а она задаст действие и, соответственно, текст как, практически, паралитературу.

14. Вариант, суммирующий предыдущие. Сделать героя типа геракл-монтекристо, чтобы у него вышеперечисленные 13 подвигов оказались в одном тексте. Он получает конкретную задачу, перебирает мировоззрения, вскрывается как субъект, производит магнитики, общается с действиями, взаимодействует с чем угодно, выясняет где находится, у него обнуляется все, он никак не может остановиться.

         Разумеется, он соотносится со всеми этими пунктами, например – с ними борется. Допустим, он решил, что если оказался в состоянии зависимости от этих механизмов, то можно выйти из-под их влияния и добыть себе Реальную Идентичность. Аркадный квест. Конечно, ему этого не сделать, он же сделан из них, этих 13-ти пунктов. Он может стать только 14-ым пунктом (в чем фишка и состоит), а «реальное» – это когда непонятно что откуда взялось и что оно такое вообще. Безусловно, это «реальное» ad def не имеет отношения к тому, что тут изложено — именно потому, что уже изложено.

         Но тут другое: если возиться с тем, что непонятно, то между делом будут отслаиваться ходы, которые удлинят данный список. Поэтому список может удлиняться. Вот уже два дополнения, очень простые.

15. Берется какой-либо роман (или фрагмент или не роман, а что-либо покороче), внутри которого автор действует уже сам. Здесь не осовременивание (или разыгрывание) классики (если взята классика), а именно что врезать внутрь (даже внутрь главы/фрагмента) другой, свой текст. Сразу начнут натягиваться какие-то, не существовавшие связи. Вообще не предполагавшиеся. Невесть какие. Они станут взаимно согласовываться, чисто судоку какое-то — и при написании, и при чтении. Отчасти даже само собой.

16. Тут словами не пояснить, требуются картинки, соответственно — надо гуглить по словам  «Tilt-Shift». Tilt-Shift — оптическая фича, когда в резкости оказывается небольшая зона изображения, остальное размывается. То, что на изображении, начинает выглядеть отчасти игрушечным, почти как из лего.

         То есть, если охватить как можно больше всего, но – делая четким небольшой выделенный участок, то в сумме получится лего. А это ровно реалистические романы, вот что. Широкий охват пространства, времени и обстоятельств, в центре — главные герои, они прописаны, а остальное в той или иной степени размыто. В итоге по факту лего или даже 8-битные картинки.

         А тогда возможен следующий ход: делать две таких точки четкости. Одна — ладно, персонажи со своей наррацией, а другая может быть произвольной. Любой предмет, группа предметов, произвольно. В принципе, это традиционно — отчужденные описания природы или какие-то заданные идеи, типа роман «Мать», но фишка в том, что вторая точка четкости выбирается не загодя, а возникает по ходу текста, как в голову придет. Ну вот бывает то, что называют «лирическими отступлениями», а тут без лирики и, собственно, без автора. Просто конкретно вдруг уйти в описание (заведомо чрезмерное для текста) какого-то возникшего там предмета и т.п. Конечно, никакой связи со следующим абзацем. Разумеется, тип, фактуру второй точки резкости можно менять. А можно ввести три точки и т.д.

17. Например, 16 точек, как у меня тут. Если будет много точек резкости (шестнадцати хватит, но и меньше, наверное, сработают), то рационально связать их друг с другом почти нельзя, но связь будет ощущаться: по крайней мере, они же почему-то вместе и, тогда, о чем все это? Тогда что-то непременно отщёлкнется и откроется дырочка куда-то.

         Это и будет 17-я фишка. Но и в ней нет ничего такого, она тоже попадает в этот список. Потому что здесь же не непонятно что, как и о чем, а конкретная дырка куда-то. Мало ли какие у кого «куда» и что у него там. Полно таких дыр, почему бы не производить их намеренно, бытовое дело.