Кузя

Он вошёл через открытую дверь веранды степенно и не спеша, со слегка удивлённым видом, словно вернулся к себе домой и застал там нежданных гостей. Внимательно посмотрел мне в глаза и как бы нехотя направился в мою сторону. Нельзя сказать, что я испугался – ведь это был всего-навсего кот, хотя и весьма крупный, но всё же что-то заставило меня напрячься: как-то уж слишком оценивающе он на меня глядел.

Бесшумно приблизившись, он ещё раз поднял на меня вертикальные зрачки с таким достоинством, будто я был меньше его ростом, и, мягко огладив мою ногу полосатым хвостом, лениво двинулся дальше вдоль комнаты, по пути пренебрежительно понюхивая мебель.

– Кузя!.. – услышал я за спиной восхищённый хриплый шёпот проснувшейся после дневной сиесты дочери. – Папа, закрой скорее дверь, пока он не ушёл!

Но он никуда уходить не собирался. Судя по всему, этот кот сразу решил стать частью нашей жизни под присвоенным ему именем Кузя. Трёхлетняя дочь по неведомым законам детских предпочтений, в ту пору бредила советским мультиком 50-х годов «Жадный Кузя», где фигурировал кошак – точная копия внезапного полосатого пришельца. Поэтому насчёт имени вариантов быть уже не могло. Во всём остальном, однако, новоявленный Кузя разительно отличался от беспринципного мультяшного.

Жадным этот Кузя не был. Более того, нам долго не удавалось выказать ему своё гостеприимство: все те угощения, которыми мы настойчиво пытались его попотчевать, он всякий раз брезгливо обнюхивал, вскидывал на нас укоризненный взор, потом кротко вздыхал, деликатно съедал немного с краю и отходил от плошки.

Голодающим помоечным котом он, впрочем, отнюдь не выглядел. Лоснящаяся здоровым блеском шерсть и упитанная фигура не оставляли сомнений, что у него имелись хозяева, и было совершенно непонятно, на кой ему сдалось с таким постоянством едва ли не ежедневно посещать наш дом, оставаясь здесь с каждым разом всё дольше. Дочь с ним не церемонилась. Её радушные объятия больше походили на акты удушения, с трудом выдравшись из которых, Кузя, фыркая, отбегал на безопасное расстояние и, нервно подрагивая хвостом, принимался вылизывать взлохмаченную шерсть.

– Ну, не убежайся, Кузя! – проникновенно увещевала его дочь, с маниакальной неумолимостью снова перемещаясь в его сторону. Кузя тщательно выдерживал дистанцию, но уходить никуда не торопился. Исчезал он обыкновенно под вечер, так же внезапно, как и появлялся. Однако на следующий день его округлый силуэт с торчащими треугольными ушками неизменно возникал за дверью веранды.

Он сидел неподвижно, бесстрастно глядя сквозь стекло, иногда демонстративно отворачивался, будто давая понять, что ему не очень-то и хочется внутрь. Но не уходил. Ночевать в первый раз он остался осенью, когда за окном хлестал проливной мичиганский  дождь, сопровождаемый оглушительным треском слепящих молний…

Сказать по правде, заводить в доме животных в наши планы совсем не входило. Жена училась на первом курсе офтальмологической резидентуры, больше напоминающей каторгу или затянувшиеся военные учения, поэтому забот в семье более чем хватало. Ко всему прочему, она была беременна вторым ребёнком, а наличие заходящего с улицы кота привносило риск токсоплазмоза и прочих нежелательных осложнений. Но Кузя вошёл в нашу жизнь так самоуверенно, что уже было как-то неучтиво отказать ему в посещениях, а уж тем более выгонять на улицу в грозу. Шум ливня за окном в сопровождении мелодичного мурлыканья вытянувшегося на диване кота создавал завораживающе уютную, домашнюю атмосферу, и я, не удержавшись, уселся рядом с ним и ласково потрепал мягкую холку.

– Комфортабельная скотинка! – в извинение прокомментировал я свой порыв ошеломлённой жене, а Кузя поддал мурчательной громкости и благосклонно перебросил пушной барсовый хвост через моё бедро.

Поначалу мы думали, что он проживает где-то неподалёку. Однако опросы соседей нечего не дали: никто понятия не имел, чей это зверь, и более того – ни к кому, кроме нас, он в гости не заглядывал. Я предположил было, что это заскучавший по своему прежнему жилищу кот владелицы дома, снятого нами на время резидентуры, однако и хозяйка, пожав немецкими уверенными плечами, сообщила нам, что кошка у неё есть, но совсем ещё молодая и пугливая. Ошейника с адресом или телефоном на Кузе не было, объявлений о пропаже кота на столбах не висело, и мы решили, что неведомым хозяевам как-то всё равно, где обретается их усато-полосатый. Кузе ночевать у нас пришлось по душе, и он проводил в доме всё больше времени, порой исчезая на несколько дней, но исправно возвращаясь.

Постепенно удалось выявить его аристократические предпочтения в еде, и теперь мы регулярно закупали в прежде невостребованных кошачьих отделах банки с паштетами из гусиных потрошков или тушёным атлантическим тунцом в желе. Сухой корм Кузя игнорировал вежливо, но беспрекословно. Затяжными осенними вечерами, уложив после ужина спать сначала бунтующую дочь, а потом и измотанную резидентурой жену, я наконец спускался в свой полуподвальный кабинет и усаживался перед вспыхнувшим экраном компьютера. Наступало вожделенное время уединения.

Однако Кузя считал иначе. Уже через несколько минут на лестнице слышались тихие шаги его мягких толстых лап, и вскоре я боковым зрением распознавал в темноте у правой ноги его напружиненную фигуру, изготавливающуюся к прыжку.

«Ну-ну, толстячок! Попробуй-ка, допрыгни!» – снисходительно усмехнулся было я в первый раз, однако в то же мгновение послышался характерный короткий чирк когтей о ламинат, и на мои лежащие на клавишах кисти рук увесисто плюхнулась мягкая тушка. Я застыл от изумления. Чуть поелозив, Кузя вздохнул и расслабленно вытянулся тёплым брюхом вдоль клавиатуры. На экране, точно вспугнутые воробьи, бестолково мельтешили разрозненные буквы. Вздохнул и я – прогнать столь откровенно доверившееся тебе существо было бы просто непорядочно.

Потихоньку я неуверенно учился печатать вслепую, стараясь не сильно тревожить лежащего поверх рук кота. Его тело покорно подрагивало над моими пальцами, особенно при переключениях регистра, однако, судя по возрастающей громкости мурлыканья, больших неудобств это ему не доставляло. Да и мне, честно говоря, тоже. Его философская кошачья аура исподволь становилась частью моего мироощущения. Впрочем, кошачьим его поведение можно было назвать далеко не всегда. Он повадился гулять с нами, будто заправская собака: то упругими прыжками несясь рядом с колёсами детской коляски во время вечерних семейных пробежек, то кругами семеня поодаль, с видимым равнодушием обнюхивая травинки и кустики. Вид при этом у него всегда был настолько независимым, что казалось непонятным: он ли сопровождает нас, либо это мы следуем за ним по его запланированным маршрутам.

Для обожающей лазать по деревьям дочери Кузя был просто незаменимым компаньоном: он не опережал её, но когда она уставала или начинала бояться, всегда залезал на ветку чуть повыше, демонстрируя не превосходство, а как бы возможность для совершенствования. Частенько они так и сидели подолгу на ветвях, внимательно глядя друг на друга.

Выпавший снег привнёс немало открытий в плане привычек и возможностей котов. Кузе стало гораздо сложнее следовать за нами по глубокому снегу, но это его не останавливало: он, словно снежный барс, грудью прокладывал себе путь по нашим следам, весь запорошенный инеем, обследовал построенные снежные крепости и пещеры, с блестящими льдинками на проявившихся длинных усах позировал для семейных фотографий.

К фотографированию Кузя проявлял невероятную лояльность. Накануне Рождества нам пришла в голову идея устроить ему уютный домик, и мы купили праздничную плюшевую конурку, поставив её под украшенной ёлкой. С обычной укоризной поглядев на нас, Кузя забрался внутрь, потоптался и покорно выставил наружу усатую морду в предчувствии неизбежной фотосессии.

В терпеливой позе переждав съёмку, он с видом честно выполнившего свой долг солдата выбрался из домика и больше к нему уже ни разу не подходил.

В январе родился Саша. Кузя у порога встретил внесённую в дом колыбельку, тщательно со всех сторон обнюхал спящего младенца и, удовлетворённый, улёгся рядом. По размерам он превосходил малыша почти вдвое.

К весне нам уже казалось, будто Кузя существовал в нашей жизни всегда. Он присутствовал практически на всех семейных фотографиях, и теперь наши родственники и друзья из заокеанской России регулярно передавали ему приветы как полноправному члену семьи. Время от времени он исчезал, иногда на день-два, но неизменно возвращался, даже в ненастную погоду, с безукоризненно чистыми лапами и лоснящейся шерстью, будто только что посетив салон кошачьей красоты. Его чистоплотность было удобно использовать в качестве наглядного воспитательного примера для детей.

В конце весны в гости из Хабаровска прилетела сестра жены.

– Ну, где тут ваш знаменитый Кузя? – поинтересовалась она сходу, едва войдя в дом. Кузя как на грех был в отлучке и гостью встречать не вышел. – Ну вот... – расстроенно протянула Лена, – А я ему подарки привезла...

– Гуляет, сейчас позову, – в шутку сказал я и, отворив дверь веранды, крикнул в темноту: – Кузя! Ку-у-узя! Домой!

– Ну да! – скептически хмыкнула Лена, – Он что, собака у вас, что ли?

Однако, ко всеобщему удивлению, спустя минуту за окном послышался тихий топот мягких Кузиных лап. Он влетел в гостиную со встревоженным видом, но сразу остепенился и принял своё обычное флегматичное выражение морды.

– Собака! – уверенно поставила диагноз ошеломлённая Лена.

Через несколько дней мы уезжали на Гавайи. Закрыть Кузю в доме одного было явно невозможно, поэтому я поначалу решил оставить полуоткрытой дверь веранды. Однако для Лены, так и не смирившейся с тем, что в Америке многие не удосуживаются запирать свои дома, это было чересчур.

– Ну пожалуйста! – взмолилась она. – Мы ведь на целых две недели уезжаем! Я там на Гавайях уснуть не смогу, думая, что у нас тут двери настежь!

Хотя я так и не смог уяснить, какой смысл в запирании стеклянных дверей, в конце концов было решено их всё же закрыть, а Кузе оставить на крыльце несколько вскрытых консервов с его любимыми яствами и открытый мешок с нелюбимым сухим кормом на случай полного оголодания. Кузя внимательно обнюхал упакованные чемоданы, посмотрел на нас и гордо покинул дом.

Вернувшись через две недели домой, мы обнаружили на крыльце нетронутые банки с подсохшими деликатесами. К мешку, судя по его грустно осевшему виду, тоже никто не прикасался.

– Обиделся на нас котяра! – с укоризной сказал я, а дети, выскочив на веранду, отчаянно завопили в вечереющее небо: – Кузя! Куу-зя!

Через несколько минут ступеньки веранды мягко скрипнули под торопливыми кошачьми лапами...

Настала ещё одна осень. В золотом уборе деревья простояли совсем недолго – шквальный ветер с капризных мичиганских озёр изуродовал изящество их одежд, и теперь лишь голые ветки за окном стыдливо раскачивались под хлёстким ураганным ливнем.

После ужина жена со вздохом снова взялась за свои толстенные учебники, а мы с детьми уселись перед телевизором, в пятидесятый раз посмотреть не приедающуюся серию «Ледникового периода». Излюбленным персонажем дочери теперь стал саблезубый тигр Диего, ну, а сын как всегда просто был рад совместному семейному мероприятию. Саблезубый кот Кузя лежал на диване между мной и Сашей, предусмотрительно соблюдая безопасную дистанцию от любвеобильной Алисы.

Громко раздался стук в дверь. От неожиданности я вздрогнул, но больше всего меня поразило поведение Кузи: всегда невозмутимый кот вдруг вскочив, заметался по комнате, словно в поисках укрытия, но потом оцепенело застыл посредине гостиной, впившись зелёными глазами в сторону входа.

С нехорошим предчувствием я отправился открывать. На пороге стояла высокая сухая женщина с колючими глазами.

– Ага! – довольным голосом проскрипела она. – Значит, это вы украли моего кота!

– Здравствуйте, – в растерянности произнёс я, посторонившись и давая ей войти. Следом за ней в дом беззвучной тенью вплыла молодая девушка, низкая и округлая, но поразительным образом неприятно похожая на пожилую.

– Так это ваш кот... – всё ещё неуверенно продолжил я. – Мы никак не могли найти его хозяев...

– Значит, вы искали? – с издевательским вызовом произнесла старуха. – А сами прикармливали его тут!

С торжествующим видом она указала на стоящую в углу Кузину плошку с как обычно нетронутым угощением.

– Знаете, – уже с искренней обидой возразил я. – Вашего кота очень трудно прикормить! Он вообще почти ничего не ест!..

– Понятное дело! – обрадовалась бабка. – Потому что кормим его мы, ухаживаем за ним мы, прививки делаем мы, а вы переманили нашего питомца и наслаждаетесь тут! – она захлебнулась от возмущения. Её, судя по всему, дочь обиженно молчала. От обеих несло застоявшимся куревом. Странно, от Кузи никогда не пахло сигаретами...

В доме повисла гнетущая тишина. Все, включая Кузю, молча смотрели на жуткую бабку. У меня вырвался вздох.

– Знаете ли, – сказал я наконец. – У нас никогда не было намерений переманивать чужих животных. Он приходил к нам сам. Но если он ваш – что ж, забирайте его. Мы не можем этому препятствовать.

– Конечно, заберём! – торжествующе возгласила старуха. – А то я уже собиралась в полицию заявлять о краже животного!

Вытянув руки, она двинулась к Кузе:

– Тайгер Лили! – противно засюсюкала она. – Иди ко мне, мой сладкий!

– Его зовут Кузя! – звенящим голосом возгласила дочь. – Он – Кузя!

Не обращая внимания на её слова, бабка сухощавыми руками схватила кота и сладострастно прижала к себе. Кузя не сопротивлялся, но шерсть на его загривке почему-то стояла дыбом... Громко хлопнула закрывшаяся дверь. Дети растерянно смотрели на меня.

– Он придёт, – уверенно сказал я, чтобы их успокоить. – Он обязательно придёт. А сейчас – всем пора спать!

Я, однако, спал в ту ночь плохо. В голове, переливаясь всевозможными оттенками, крутилось царапающее слово «предательство»...

Кузя пришёл на следующее утро. Как ни в чём ни бывало он сидел на мокрых супеньках веранды и тщательно вылизывал холёную шерсть. Видимо, чтобы избавиться от табачного запаха.

– Кузя... – сказал я, распахивая дверь и опускаясь на колени, чтобы его обнять. – Ну, привет, дорогой ты наш!..

Мягко высвободившись из моих неуклюжих объятий, он вошёл в дом, и невозмутимо запрыгнув на диван, потоптался и улёгся посередине, комфортно обернув себя хвостом. – Кузя-а! – заорали проснувшиеся разом дети, наперегонки устремляясь к коту с вытянутыми руками. Спасать животное от асфиксии пришлось, разумеется, мне. Через два дня в такой же ненастный вечер снова раздался знакомый стук в дверь. На пороге стояла хозяйка Кузи, или как она его там называла.

Она была ещё менее приветлива, чем в прошлый раз.

– Вы знаете, как называется это преступление? – с ходу заявила она, доставая телефон. – Воровство домашних животных! Я сейчас вызову полицию и подам на вас в суд!

Её молчаливая дочь тоже извлекла свой телефон, словно подтверждая серьёзность намерений их семейки.

– Послушайте, – твёрдо сказал я. – Никакого воровства здесь нет. Кот приходит к нам совершенно добровольно, и мы не делаем ничего, чтобы его приманивать!..

– А еда?! – ехидно возразила бабка, указывая всё на ту же нетронутую плошку. – Вы прикармливаете животное всякими деликатесами, и он неделями не появляется дома!.. В то время как мы тратим деньги на...

– Вот что, – уже раздражаясь заявил я. – Если проблема здесь в деньгах, то мы готовы разделить с вами все расходы. Скажите нам, сколько вы тратите в год на его еду, уход, прививки, и мы с удовольствием заплатим вам половину.

– Вы... готовы... заплатить? – растерянно переспросила тётка. Видимо, она не ожидала такого поворота. – Ну, тогда, что ж... Наверное, тогда это... разумно.

Долго шевеля губами, она, наконец, назвала мне сумму и свою фамилию явно польского происхождения, и я, спотыкаясь о бесконечные согласные, выписал чек.

– Дзенькуе бардзо, пани! – сказал я, протягивая бумажку. – До видзенья!

Тётка ничего не ответила. Видимо, польский уже стал для неё чужим.

– Но сегодня я кота забираю! – внезапно снова взорвалась она. – Тайгер Лили и так слишком долго у вас гостил! Мы по нему соскучились!

Она решительно схватила кота в охапку и скрылась за хлопнувшей дверью. Покорно свешенные Кузины лапы и опущенный хвост были просто воплощением отчаянья.

– Детки! – торжественно пообещал я. – Теперь-то уж он точно к нам будет приходить ещё не раз.

Однако так просто поделить кота между двумя домами не получилось. Кузя сделал свой выбор сам. Уже на следующее утро он опять вошёл в нашу дверь и, судя по всему, не собирался уходить уже никогда. Повинуясь кодексу заключённого соглашения, я каждый вечер широко распахивал дверь веранды, приглашая его вернуться к своей хозяйке, но он спокойно взирал на меня словно на идиота и не делал ни малейших попыток даже привстать с дивана. Разве что его хвост принимался мелко и нервно подрагивать.

Следующая беседа с его хозяйкой происходила уже на эмоционально повышенных тонах.

– Выгоняйте его из своего дома вечером, чтобы он шёл к себе домой! – верещала псевдо-польская бабка.

– Ну выгоняю, и что?! – почти кричал я. – Он сидит под дверью всю ночь до утра и никуда не уходит! Я не изверг, чтобы выгонять животное из дома, когда по ночам заморозки!

– Звоните мне, я приеду и заберу его!

– О’кей, – скрипя зубами, соглашался я и записывал её номер телефона под именем «Кузя».

Этот вариант, срабатывал несколько раз, но с каждым разом я ощущал себя всё гаже. К счастью, Кузя нашёл собственный выход из этой ситуации. Осознав, что сидя под дверью, он является уязвимым объектом для депортации, кот придумал, как этого избежать... Сначала он просто отдирал углы антикомариных сеток на подвальных или чердачных окнах и неведомо как просачивался через узкие щели в неплотно сдвинутых рамах, а потом, когда я обнаружил этот его манёвр и, ласково матерясь, плотно задраил защёлки на всех больших и малых окнах, вдруг увидел его, чихающего и брезгливо отряхивающегося, вылезающего из отверстия вентиляционной шахты, и осознал, что это нечто большее, чем простое стремление к комфорту. Этому коту зачем-то были нужны именно мы – то ли наши биополя совпали с его представлениями о правильном устройстве мира, то ли его кошачий нюх устраивал наш запах, а может, это был вовсе и не кот, а посланный нам с небес ангел-хранитель, которого мы не разглядели в своей земной суете...

Мы не были с ним особенно добры. Мы не стремились заслужить его любовь или особое расположение.

Мы не церемонились с ним, вышвыривая его из супружеской кровати, куда он постоянно норовил забраться. Мы выставляли его из дома, когда считали, что ему пора вернуться к своей хозяйке. Он прощал нам всё. До определённого момента...

В декабре немецкая владелица нашего дома  объявила, что выходит замуж за, естественно, немца, и уезжает в свадебное путешествие на полтора месяца в, естественно, Германию. Нас она просила приютить на это время её всё ещё молодую и всё ещё дикую кошку по имени Хлоя. Не почувствовав в этом никакого подвоха, а может быть, из-за впитанного из дедушкиных рассказов чувства вины русских перед немцами, мы легко согласились, тем более что Кузина хозяйка стала всё сильнее ограничивать Кузину свободу, и он порой не появлялся у нас неделями. Тварь по имени Хлоя оказалась сущим исчадием ада. Первые два дня она лишь грозно шипела из-под дивана, выскакивая оттуда лишь для того, чтобы разодрать новые колготки на уходящей рано утром на работу жене, либо до крови располосовать тянущиеся к ней детские руки. На третий день, она решила, что туалет на первом этаже является беспрекословно её вотчиной, и улеглась там почему-то в раковине, не позволяя никому даже открыть дверь. Но это ещё не было никакой бедой.

Дней через пять она, наконец, решила предъявить свои права на весь дом, с хищным видом разгуливая по комнатам нижнего этажа. Именно в этот момент за балконной дверью вдруг появился Кузя. Брезгливо посмотрев сквозь стекло на ощетиненную гадость, он поднял на меня свои зелёные глаза с таким человеческим укором, будто я предал всё, что было возможно предать в этом мире, повернулся и спокойно исчез из моей жизни теперь уже навсегда.

Осознавая, что происходит нечто совсем непоправимое, я попытался отшвырнуть ногой впившуюся в мою штанину шипящую Хлою и выскочил на веранду.

– Кузя! – закричал я в безнадежном отчаяньи. – Кузя, это не то, что ты подумал! Это не наша кошка!!! Кузя-а-а!..

Кузя не появился у нас больше ни разу, хотя и я, и дети каждый вечер с крыльца веранды подолгу кричали в сгущающуюся темноту:  – Ку-узя! Ку-уузя!..

Полгода спустя жена успешно закончила резидентуру, мы уехали из Мичигана, благополучно развелись и живём своими жизнями. Но в памяти каждого из нас навсегда остался кот Кузя, с его необъяснимой любовью и непрощённым нам предательством, которого мы в общем-то вроде бы и не совершали... Но кому сейчас возможно это объяснить? Несколько раз я даже порывался поехать в Мичиган и отыскать его. Однако прошло время, и он теперь наверняка уже умер с уверенностью, что его предали те, кого он в своей кошачьей жизни любил больше всех. И хотя это неправда, каяться и пытаться исправить что-либо теперь слишком поздно. Очень многое в нашей жизни мы делаем слишком поздно. Когда тем, для кого это было жизненно важно, становится уже всё равно.