Евгений Витковский

Мистика Пресни

Родился 18 июня 1950 года в Москве. До отмены в СССР цензуры печатался как поэт-переводчик; опубликовал множество переложений из Китса, Уайльда, Киплинга, Рильке, Рембо, и других. В 1990-е годы подготовил к печати четырехтомную антологию поэзии русского зарубежья «Мы жили тогда на планете другой»,


трёхтомное собрание сочинений Георгия Иванова и многое иное. В 2003 году создал сайт «Век перевода» (www.vekperevoda.com), в 2005 и 2006 годах издательством «Водолей Publishers» по материалам сайта изданы антологии русского поэтического перевода XXI века – «Век перевода». Лауреат премии «Серебряный век» за 2014 год, эксперт Союза переводчиков России, поэт, переводчик, романист, главный редактор издательства “Водолей”. Живёт в Москве.


 


МИСТИКА ПРЕСНИ




Здесь мастера ковали палаши,


здесь мелкие селились торгаши,


здесь на досуге пел срамные песни


смотритель государевых собак,


здесь Сумароков шествовал в кабак


стоявший возле устья речки Пресни.


 


Для кухни государева дворца


здесь добывали стерлядь и гольца,


и на столах бывала лососина,


карась плескался в дебрях камыша,


а нынче, вероятно, ни ерша


не выловит рыбак из керосина.


 


Здесь Бубна с Кабанихой шли вдвоём


чтоб слиться с Пресней в общий водоём,


однако Пресня к играм охладела.


Пока бурлили страсти в озерке,


прилипло слово «красная» к реке,


как банный лист к известной части тела.


 


Внук лихоимца барственных кровей,


голландский сад устроил князь Матвей


у речки Студенец в раю Трехгорном,


и некогда, пресытившись Москвой,


под Канавелу запил труп живой


в цыганском переулке Живодерном.


 


Здесь потешались несколько веков,


здесь рыскали обыщики волков,


в овраг чуму закапывали предки,


боевики хранили динамит


на фабрике, где полоумный Шмит


доламывал свои же табуретки.


 


...Здесь часто спрятать хочется глаза,


здесь царствует грузинская шиза,


пугая в зоопарке Божьих тварей,


мышей едят на завтрак журавли,


и, крепко накурившись конопли,


ворочает булыжник пролетарий.


 


Вокзал товарный грубо и борзо


стал бойким перевалочным СИЗО,


первоначальной школой зуботычин.


Благослови, Господь, сию тюрьму!..


Да только неизвестно почему


сей пересыльный пункт неромантичен.


 


Здесь высится салезианский храм,


скитаются легенды по дворам


и двигаются тени, обесплотев;


здесь вечная обитель тишины,


и две различных музыки слышны –


из храма, и из дома, что напротив.


 


Кукушка пролетела над гнездом


и пожелтел известный белый дом,


отправилась на пенсию кухарка,


закономерный грянул термидор,


и бегают клиенты до сих пор


в психушку на задворках зоопарка.


 


Того, кто машет флагом, как хвостом,


и грезить рад о веке золотом,


кого не убедила канонада,


кто веровал во всю галиматью,


кто жил в аду, считая, что в раю –


того лечить не выйдет, и не надо.


 


В стальную грудь стучался депутат,


но был силен проклятый супостат,


и в миг единый кончилась поколка:


перескочил Камер-Коллежский вал,


тамбовский волк в борзятне побывал


и народился выборзок от волка.


 


...Мерцают звезды в Пресненском пруду,


и я стою у тигра на виду,


и золотится сказочная шкура:


разделены нетленное и тлен.


Как раз об этом говорит Верлен,


что остальное всё – литература.


 


МОСКВА ИУДЕЙСКАЯ




                        Льву Турчинскому


 


На тех, кто видел небо сквозь волчок,


кто не вскочил судьбе на облучок,


чью жизнь измерить можно только горем,


на тех, кто утомлён и заклеймён,


глядит Зарядье из былых времён


убитым дважды Глебовским подворьем.


 


Грех вспоминать об этой конуре,


но между тем в Донском монастыре


лежит, и людям памятен доныне,


достигший в службе сказочных высот


владелец душ почти девятисот


слепой потомок князя Облагини.


Четыре входа в несколько дворов


и теснота¸ и запах будь здоров,


стук молотков и брань на галдарейке,


ярмолки, пейсы, талесы, тфилин,


нарцисс Шарона, лилия долин,


еврейчики, евреи и еврейки.


 


Кошерные камчатские бобры


у скорняков, и отдых от муштры


женатых наконец-то кантонистов,


пике и плюш, вельвет и коверкот,


и шавуот, и пурим, и суккот,


и вечно придирающийся пристав.


 


Из Режицы, и полный генерал!


Но сколько б славы ни понабирал –


что пользы в том еврейском дворянине?


Ты, ингеле, крещеный Николай,


сородичам удачи пожелай,


и уходи играть на пианине.


 


Лимон, морковка, сахар и кишмиш,


а только жаль, что и за рыбой фиш


не объяснишься с гоем тугоухим,


но если он абиселе умней,


ты у него не покупай саней,


и шмире штейн с подобным гройсер хухим.


 


Но пусть горят в печах кусочки хал,


и пусть бы на столе благоухал


миндаль, а в крайнем случае арахис,


шафран, имбирь, корица, водка, мак,         


гехакте лебер,  цимес, и форшмак, 


суфганиет и остальные нахес.        


 


И этот мир никто не воскресит.


О Глебовском не молится хасид,


о дедовских надеждах и сыновних,


о суете прервавшихся годин


всплакнет едва ли ребе хоть один,


и даже хоть единый ламедвовник.


 


...Все позабыто, и притом давно,


счастливое Зарядье снесено,


опять Москва в усобицах погрязла,


и даже мерзопакостный отель


давно снесен и вывезен оттель,


и ждут ума от нового шлемазла.


 


...Не наставляй, любезный, револьвер,


не вырастет ни сад, ни даже сквер,


так велика еврейская обида,


что здесь, насколько скверик тот ни мал,


получится Таймыр или Ямал,


получится сплошная Антарктида.


 


Зато в аэропорт подать рукой:


теперь утехи вовсе никакой


не стоит дожидаться иудею,


и память иссыхает, как ручей,


и над Москвой-рекою семь свечей


зажгли борцы за русскую идею.


 


* Из Режицы – Михаил Грулев (1857–1943)


** Николай – Николай Рубинштейн (1835–1881)


 


Все – 2016

К списку номеров журнала «ВИТРАЖИ» | К содержанию номера