Время

* * *

Воды расцарапана кость –

с ней пёс во дворах здесь лежит,

грызёт леденцовый мороз.

Холодное небо дрожит

в его безразмерных руках –

из лая и эха его –

вода, словно Бог – так легка,

что это тебе тяжело.

* * *

Останется строчка от зайца

завёрнутой в небо и свет,

и то, что должно здесь остаться,

когда человека здесь нет:

хруст ветки вмещающий ангел

и ветка, в которой он спит –

в её колыбели качаясь

и небо вдыхая, как спирт.

* * *

Стой, смотри – всё успеешь потом записать,

а поспеешь – запишут тебя на любой стороне

у – завитого вдоль отсутствий твоих здесь – плюща,

из которого видно лицо, как ожоги на белом огне.

Так проступит зима, сквозь родимые пятна золы

распинаемый дрозд улетит – понимаешь? – на юг

и сомкнётся, как будто расступится в нём, над тобою земля

что похожа на света кусок, размыкающий круг.

Будешь долго стоять над собой, как прозрачный гудок

и отрезок, лишённый всех точек опоры от а и до б –

или – время, которое снилось тебе, это дробь,

отблеск чисел и тень рыбака у воды на холодной губе?

Вот уходит рыбак, обретая весь берег, а ты

остаёшься стоять, как его отраженье в реке –

или звёзды просты – от того, что они высоки,

или выжгли тебя, чтобы ты отражался , как небо, везде.

* * *

И после быстрого начала

замедлится небес проём,

неся в себе невнятный сгусток,

овал, который невесом.

Как нежен белый клубень неба,

где золотая нить ворон

лежит на вертикальном снеге,

в игле которого живём.

Сгибая в лошадь нить накала,

как близорук и точен ток,

галдящий между двух предсердий,

разматывая в речь моток.

И более не страшно, если

замедленный лучом сеанс

сгущается в кинопроектор,

хранящий снег, что прячет нас.

* * *

Стирая глаз о времени наждак,

всмотреться в яму, чтоб расслышать – так

всё, чем ты был здесь, это нервный тик,

который умолкает. Вот затих –

и расступаются, как звери, небеса,

которые ты скудно написал,

свидетель неумелый, рудокоп,

шептун, контрабандист, слепой пилот.

Всё снег и снег, который перейти

не хватит жизни – только расплести

два лёгких на дыхание и свет,

который в яме, в той, которой нет,

которая летит перед тобой,

как белый шум или случайный сбой

и собирает речь и крошки, что скрипят,

как сны внутри у голода щенят.

* * *

Как полнота улова – пёсий лай

и время, скрученное в снеге, как в улыбке –

улитка бесконечная, как взрыв,

ползёт по снегу, в каждой его льдинке –

улитки край, улика, ночь, Кыштым,

записанный на лающей пластинке.

Хрустит улов, сквозь снега выдох-вход,

замедленно, как в хронике прибытий

незримых нам, но прочных, поездов,

пророков и узлов, витий, распитых

стаканов  - боже! как же он хрустит

в глазу у света, а иных событий

не ожидается и вытянута сеть –

блестит, как дверь, на затемнённом свитке,

сворачивается в небо, как ладонь,

и оживает в чёрно-белом свисте,

где ты стоишь под неба высотой,

как небо – с головою непокрытой.

С пдф-версией номера можно ознакомиться по ссылке