Ольга Андреева

Точка опоры

 

***

Кто в песочных часах отмеряет песок

в час, когда акушерка серьёзно и строго

ставит точку – завязывает пупок,

привнося свою лепту в творение Бога?

 

***

У фотографий не в меру счастливые лица -

я и не вспомню – с чего было так веселиться?

В юности радость – как радуга, горе - безмерно,

я бы не вынесла это сегодня, наверно,

не измельчали, - но в целом и не  поумнели,

разве что дух успокоился в тающем теле.

 

Глаз машинально разыщет хоть что-то живое –

чахлый цветок  традесканции за занавеской,

вечером в пятницу кажется – времени вечность,

но воскресенье на чистую воду выводит,

чувство вины - нехороший, трусливый советчик.

 

Теоретически вечной любви не бывает –

только практически я разлюбить не успею

воздух, оттенки его, кружева, переходы,

блики, следы на воде, перепады погоды,

сказочный арочный мост из гранёного камня,

чья красота столь невинно плывёт над веками.

 

***

Когда проходит время сквозь меня,

ему покорно открываю шлюзы -

не стоит перемычками иллюзий

задраивать отсек живого дня,

и ламинарный лимфоток столетий

не заслонится частоколом дел,

а время растворяется в воде,

качает мёд – наверно, в интернете…

 

Я покорюсь – и вот простой узор

читается цветной арабской вязью,

двумерный мир взрывается грозой,

дорогой, степью, неба органзой,

причинно-следственной необъяснимый связью.

Такой диалектический скачок -

забыть себя – чтобы собой остаться.

 

…Подсолнухов – не меньше, чем китайцев,

и все влюблено смотрят на восток.

 

Когда пытаюсь время удержать,

используя истерики, торосы,

пороги, слёзы – ни одна скрижаль

не даст ответа на мои вопросы.

Смятенье турбулентного потока

порвёт, как тузик грелку, мой каприз.

Во мне живёт латентный террорист,

и я за это поплачусь жестоко.

 

Домой! Мой дом древнее Мавзолея.

Жизнь удалась. Хай кволити. Кинг сайз.

Спасибо, время, что меня не лечишь,

не утешаешь меткой в волосах.

 

И в поза аскетической, неброской –

подсолнухи в гимнастике тайдзи.

Мне ничего плохого не грозит

с такой самодостаточной причёской.

 

***

В том и беда – тем тише, чем весомее,

а звонче всех звенит пятиалтынный.

И взрослые, созревшие подсолнухи

потупили глазницы золотые…

 

Пронзит  парадоксальное смирение,

так хочется  поднять его руками,

сказать – сияй! – но свет боится времени,

и вместо солнца поднимаешь камень…

 

***

День в золоте – из тех, что напоследок.

Не вынесу. Оставь мне хоть пырей…

Не уходи, моё большое лето,

нанизывай на нить календарей

свой крупный жемчуг – лозы над рекой,

созвездия иссиня-чёрной хвои.

Моя задача – сохранить покой.

Мне драгоценен каждый квант покоя

и вечности. Не донесу тепла

до марта – но унынья не приемлю.

Я не одна – за то, что умерла,

зерном пшеничным проронившись в землю.

 

***

Список дел, неурочных и срочных, выходит наружу,

санным следом уводит к созвездиям ранним, неспелым,

многоточьем тройчатки фонарной смущает мне душу –

никогда, никогда, никогда я всего не успею,

 

не сумею, не выдохну, не поднимусь по откосу

мелкой осыпи, снова и снова сползающей книзу.

Мне – хватило бы смелости честно поставить вопросы,

а ответы найти – всё равно, что пройти по карнизу

 

В гололёд – я прошла бы, да времени, времени мало

мне отпущено, чем-то тяжёлым придавлены крылья,

и секундная стрелка по кругу несётся к финалу

глупой сказки про наше бессмертье и наше бессилье.

 

***

Такси! –

-дермисту закажи мою

фигуру ню а ля мадам Тюссо.

А время убегает сквозь песок

водой –

вода, увы, не друг огню.

 

Перевернуть песочные часы

и пожалеть уснувшего бомжа.

Потом, покрепче карандаш зажав…

Да ты смеёшься?

Если это – цирк,

обиду я, как шпагу, проглочу.

И выпью леденящий душу квас.

Не стоит зря проветривать слова –

ты знаешь всё, что я сказать хочу.

 

У вас четверг? А у меня шаббат.

Сижу фанза, пью чай

и жгу мосты.

Игра не стоит свеч. Сгорят листы

пожаром аллергии на губах.

 

Там, в переулке, дерево-змея.

Там каждый вечер падает звезда.

Её найдёт тинейджер, а не я,

и скажет восхищённо: «тема, да?!»

 

***

Декабри не кончаются, это пустые листы

неотбеленной свежей прохладной форзацной бумаги,

к новогодней мистерии чуткой. Светлейшей из магий

мы их просто штрихуем дождями, наводим мосты

между днями и вечностью через провалы судеб,

золотые ущелья без доступа внешней тревоги.

Мир сбивал меня с ритма – сосед вечно слушает рэп.

Это дождь накосячил – горшки обжигают не боги.

За свинцовость реки, размышляющей, течь или сны

вековые смотреть до несбыточной новой весны,

за свинчатку дождя, за покровы обугленных туч

стебельком неразумным проклюнулся узенький луч,

 

так прорежутся крокусы в марте сквозь твердь изнутри,

острым ножичком вспорют бездарную плотность и сухость

наслоений – сказать:  не могло – но случилось, смотри -

много спросится, только ответ - за пределами слуха.

У земли, непохожей на губку, невидимых пор,

жадно пьющих и алчущих – тысячи,- воду ли, время…

Кудри рыжего дыма, вращаясь, уходят в раствор

облаков, доказавших незыблемый хлад теоремы.

 

Я закрою глаза – изнутри догорает огонь,

ярко-красный, и бьётся – вот именно – в тесной печурке

головы. Ветер выдуть  старался нагой –

только волосы выпрямил. Пусть задувает окурки.

Я устала, я так отдыхаю  - вздыхаю и чай

прогоняю сквозь поры и листья, сквозь клетки, и трубки –

там их много, я видела видео. Музы молчат-

значит, пушки вступают, и вдрызг разлетается хрупкий

 

день - встряхнуть и расправить,

как скатерть на голом столе,

я сама виновата в бездарности пьесы недлинной,

виновата - не больше той женщины на корабле,

я же помнила в юности  главный свой эквивалент,

мирозданье равнялось… чему? В той системе зеркал

ты всегда находил , даже если не слишком искал,

оправданье всему, в чём достаточно адреналина.

 

Искривлённость пространства на лицах почти не видна -

все закрыты, разумны, причёсаны строго и просто.

Но смотри – изнутри в Темерник набегает волна

и  тревожит устои железобетонного моста.

 

Через тысячу лет не узнаем названия рек.

Городов очертанья на карте и речь – всё иное.

Ну так что мне привычный двукратно подтаявший  снег,

длинный стих мой невнятный, размытый плеснувшей волною.

 

Мир прекрасен и хрупок… Но я не об этом сейчас.

Есть лекарство  в конце  от иллюзий, амбиций, идиллий.

Полыханье физалиса выхватит гаснущий глаз –

спасены. Всё вернулось. И вспомним, зачем приходили.

 

***

Ищу, на что бы опереться.

Всё рассыпается, как мел.

И потому впадаю в детство –

как в самый нижний свой предел.

 

 

С пдф-версией номера можно ознакомиться по ссылке http://promegalit.ru/modules/magazines/download.php?file=1522609818.pdf

К списку номеров журнала «ВЕЩЕСТВО» | К содержанию номера