Анна Герасимова

Кубики света

*  *  *

 

Свобода стала роком

Свобода стала раком

И вот, забытый Богом,

Скитайся по клоакам

С осыпавшимся маком

В опущенной руке

И Джеком Керуаком

В потертом рюкзаке

 

 

 

*  *  *

 

Ты так же сбрасываешь джинсы,

Как змеи сбрасывают кожу

Хмелеют разовые принцы,

А ты становишься моложе.

 

Глаза босые закосивши,

Седлая грозовую тучу,

Становишься еще красивше,

Еще уверенней и круче.

 

Потом увянут эти взгляды,

Закиселеют эти ножки,

Засохнут руки от рассады

И почернеют от картошки.

 

И мерзлым вечером февральским,

Увесистые фотки пряча,

Ты будешь их считать по пальцам,

Не улыбаясь и не плача,

 

По пальцам рук, по пальцам ног,

По бледным пальцам умозренья, –

И сочинять стихотворенья

С огромным хреном между строк.

 

 

*  *  *

 

 

Ты меня не любишь больше

Ты меня не любишь меньше

Ты меня вообще не любишь

Если раньше и любил

Ну а я тебя любила

То ли больше то ли меньше

То ли как-нибудь иначе

Но наверное не так

 

 

*  *  *

 

Зимой возможен только белый стих

Зимою не рифмуются словечки

Рожок застывший временно притих

Пока его не положили к печке

Деревья, руки опустив по швам,

Стоят под снегом, звонкие от стужи

О, как слабо оттаявшим словам

Сказать о том, что было там снаружи!

 

 

*  *  *

 

Освобождаясь ото льда,

Трепещет зябкая вода,

Нагие ветки отражая,

Изображенье искажая,

Рождая мир, подлунному полярный,

Границе зыбкой перпендикулярный.

 

 

*  *  *

 

Я стала бояться высоких слов,

Высоких красивых слов.

Не столько даже на свете козлов,

Сколько на нем ослов.

Взлетело слово, как воробей –

Попробуй его поймай –

Они с мухобойками: бей его, бей,

На землю сшибай, сшибай!

Беги, мое слово, по горней тропе

В немыслимые виражи!

А лучше сиди в своей скорлупе

И носа в мир не кажи.

 

 

*  *  *

 

Большая ярмарка. Предметы и еда

Навалены во впечатляющие кучи.

Ворота в верхний мир закрыты навсегда,

И солнца мутный глаз с презреньем зрит сквозь тучи

 

На свалку глупых тел, на заворот кишок,

Случившийся с утра у города большого.

Здесь что ни шаг – турецкий шик, культурный шок:

Восстание вещей, бессовестно дешевых.

 

Купи меня, купи! – орет магнитофон.

Купи меня, купи! – взывают мандарины.

Пластмассовый плафон, мобильный телефон,

Рубашек и носков роскошные смотрины.

 

И я как сквозь стекло смотрю на вещи те,

С деньгами расстаюсь легко и добровольно.

Петрополь умирал в прекрасной нищете,

В дешевой роскоши издохнет град престольный.

 

Рак изобилия, безбольная беда,

Съедает жизнь еда с чудовищным напором.

Пирует рай земной – тот рай, перед которым

Ворота в верхний мир закрыты навсегда.

 

 

*  *  *

 

 «Помни, что, кроме тебя, у меня есть я

Помни, что кроме меня, у тебя есть ты

То, что мы вместе – это просто семья

Просто семья, даже если семья мечты

 

Только не надо думать, что мы – навек

Нет, не навек, смотри: покажи ладонь», –

Так говорил единственный человек,

Ради которого ты бы пошла в огонь.

 

– Прямо в огонь? – Не знаю, никто не звал.

Ну, не в огонь, но хотя бы под сильный дождь.

Если как следует вспомнить, как целовал,

То до сих пор, бывает, бросает в дрожь.

 

Он умирает сам. И тебе – самой

Тоже придется. Легче, когда сама.

Лишь на секунду представить, что он с тобой

Или ты с ним – и можно сойти с ума.

 

Лучше вспомни другое: шесть утра,

Темный огонь в полуприкрытых очах.

Нафиг «навек» – туда же, куда «вчера».

Просто постель, пластинки, чаек, очаг.

 

 

*  *  *

 

Ух как я тебя хочу

Белый лист бумаги

В пустоту твою лечу

Полная отваги

 

Словно бабочка в стекло

Хлопнуться с размаху

Чтобы слово протекло

Кровью на рубаху

 

Белый мир размалевать

Красотой конкретной

Пустоту его взорвать

Кляксой разноцветной

 

Сгинь, зеленая тоска,

Пепельная скука,

Тайна белого листка!

А в ответ – ни звука.

 

Слепо булькнет пустота

Амбразура дзота

Капнет слово без следа

В белое болото

 

Что там думать да гадать

Да пенять на смертность –

Совершенство, тишь да гладь,

Ровная поверхность.

 

 


ТЕМА С ВАРИАЦИЯМИ

 

Я не поэт, я переводчик.

Я в куче запятых и точек

Чужие буковки ищу.

Я сыновей чужих и дочек

В своем детсадике ращу.

 

Я и налетчик, и добытчик,

Есть у меня набор отмычек,

Я без перчаток никуда.

И я ни шагу без кавычек

Не совершаю никогда.

 

Я не поэт, я переводчик,

Я отомкну любой замочек,

В любую комнату войду.

Я отключу чужой будильник,

В чужой залезу холодильник

И там найду свою еду.

 

Я знаю адрес ваших нычек,

Я, точно воробьиный сычик,

Охочусь только по ночам.

Я заслужила кучу лычек

Благодаря чужим лучам.

 

И как мне весело при этом,

Светясь чужим заемным светом,

В высоком небе зависать

На зависть кой-каким поэтам,

Которым не о чем писать!

 

Я не поэт, я переводчик,

Не гений, не первопроходчик,

Не мной построен пароход.

Не мной Америка открыта,

Но гордое мое корыто

В мою Америку плывет.

 

 

*  *  *

 

Повремени с последней точкой

Оставь концовку на потом

Кому быть маменькиной дочкой

Кому быть уличным котом

 

Один сухарь грызет прилежно

Другой пришелся ко двору

И позабыв о жизни прежней

Поет на княжеском пиру

 

Для прирожденного кретина

Завидней доли в мире нет

Такая скучная картина –

С ума сходящий интернет!

 

Я не артистка, не певица

Имею дело с языком

Мне как-то незачем давиться

Чужим пожеванным куском

 

Ночь, улица, фонарь, аптека

Больница, школа и тюрьма

Потом война и дискотека

И много крови и дерьма

 

Давайте будем веселиться

Довольные своим концом:

Кто сдохнет уличной певицей,

Кто сдохнет княжеским певцом.

 

 

*  *  *

 

Оторвался от ветки родимой листок –

Перелетною птицей на юго-восток.

По дороге пожух, пожелтел, изнемог,

Наконец прилетел – на границе замок.

А точнее, граница сама на замке,

И обратно листок полетел налегке.

Прилетает на ветку, а ветка в отказ:

Там для нового листика почка как раз.

Так листок и остался лежать на земле

В назидание следующим поколе...

 

 

*  *  *

 

Как-то быстро стали помирать

Не успели даже поседеть

Кой-кого успели покарать

И они успели посидеть

 

Кое-кто уехал за рубеж

В интернете их найти могу

В основном же перешли рубеж

И оттуда больше ни гу-гу

 

 

*  *  *

 

Никто тебя как бегемота

Тащить не станет из болота

Ты только сам или сама

Сумеешь не сойти с ума

 

Теперь-то ты как флагман флота

Терпеть не будешь подмолота

Пойдешь один одна одно

На переломанное дно

 

Прожженный скептик и агностик

Взойдешь на капитанский мостик

И у златого козырька

Не дрогнет строгая рука

 

 

*  *  *

 

Когда лисички взяли спички

И море синее зажгли,

Мы бросили свои привычки

И скрылись на краю земли.

 

Играют волны, ветер свищет,

Русалка на ветвях сидит.

Привет, родного пепелища

Непогашаемый кредит.

 

Здесь музыка гремит и лает,

Здесь пахнет адом, ядом, мной.

Бумаги ценные пылают

Неопалимой купиной.

 

Пылайте, милые бумаги,

Паситесь, мирные стада.

Не встану я под ваши флаги

Ни под какие, никогда.

 

Мне ничего от вас не надо,

Останусь вечно молодым.

О запах яда, запах ада,

Воды паленой сладкий дым!

 

 

*  *  *

 

О ручка лишняя! О желтая, как Крым,

Великолепная бумага!

Рассыпались вы в прах, рассеялись, как дым,

Вас больше никому не надо.

 

О, эта мелкая моторика письма –

Из головы и через пальцы!

О путь, которым мысль выходит из ума

Через волшебные канальцы!

 

Бессмертный дар божеств, начало всех начал,

Косой кометы след косматый,

Негаданных торжеств, неизъяснимых чар

Бесперебойный трансформатор!

 

Зачем и почему вместо него теперь

Незаживающая рана,

Пустого клацанья бесплодная капель,

Мерцанье стылого экрана?

 

На головы сошла бездонная вода

И вместо буквы ставит прочерк,

И глупый человек отныне навсегда

Забудет, что такое почерк.

 

Забыл он, как пахать, как сеять, прясть и ткать,

И это тоже неизбежно.

И некому перо в чернильницу макать

И карандаш точить прилежно.

 

 

*  *  *

 

Мы жили так, что было небу жарко,

И ангелы толпились на игле,

И заживо зажаренные жаворонки

Сгружали язычки свои в желе.

А нынче бледен вид вчерашней черни,

Бел и бескровен череп без речей,

По улицам ползут мучные черви,

И яркий флаг валяется ничей.

 

 

*  *  *

 

Поэзия должна быть глуповата, –

Сказал поэт, и рады дураки.

Куда как просто составлять слова-то:

Одно, другое, глядь, уже стишки.

 

Стишки твои, без складу и без ладу,

Не нравятся ни сердцу, ни уму.

Читателю давно они не надо,

Да и тебе читатель ни к чему.

 

 

*  *  *

 

Здравствуй, русский воздух! Ты тяжел.

Ты меня ребеночком нашел.

 

Я тобой пропитана насквозь.

Убегу куда-то на авось,

 

Наобум, на шару, налегке, –

Ты лежишь, как туча, вдалеке

 

И меня, с пустой моей сумой,

Тащишь на веревочке домой.

 

 


ГОРОДУ ВИЛЬНЮСУ

 

Где мрачнеет лицо обреченной воды,

Где пустые гремят поезда

Где оставила осень скупые следы

А зима не оставит следа

 

Полюби мое тело и душу возьми

Небогаты они – не беда

И останься хотя бы с семи до восьми

Навсегда, навсегда, навсегда.

 

 

*  *  *

 

Когда выключается тело

Включается голова

Душа достигла предела

За коим уже мертва

 

Но не выходи из дому

И не совершай полет

Не думай впадая в кому

Что кома тебя спасет

 

Последний листок осенний

Лежит на земле пластом

Не будет тебе спасенья

Ни в этом мире, ни в том.

 

 

*  *  *

 

Смешно: из личной катастрофы

Родятся ровненькие строфы

 

Чтоб рот не забивался глиной

Живем железной дисциплиной

 

Пусть по дороге автостопной

Шагает ямб четырехстопный

 

В ботинках с новыми шнурками

Вдали от битвы с дураками

 

Пройдут года пройдут столетья

Исчезнет многое на свете

 

Останется лишь только это:

Коробки с кубиками света.

 

 


ПАССИОНАРИЯМ

 

Все это было очень благородно,

А оказалось вовсе ни к чему.

Радели вы о счастии народном,

А он, народ, тупее, чем Муму.

 

Он обожает барыню-тираншу,

Герасима кусает своего

И только ждет спасительного транша,

Чтобы уйти в подводное пространство,

А там никто не вспомнит про него.

 

Я, может быть, чего не понимаю,

Но вот вам пара слов на посошок:

Не надо душу октябрю и маю,

Уж лучше, тоненький бисквит ломая,

Другой рукою написать стишок.

 

 

*  *  *

 

Политкорректность хочется задвинуть,

Послать ее к чертям, и все дела.

Из человека половину вынуть

Она за время краткое смогла.

 

Где шутка жесткая на грани фола,

Где добросовестный, ребяческий цинизм?

Навеки решены вопросы пола

Серьезные, как раньше коммунизм.

 

Теперь легализовано триполье,

И даже пятиполье – не предел.

И пятипалым впору лезть в подполье,

Туда, где Коба некогда сидел.

 

Судьба идет по следу, не хромая,

Как юный хипстер с шишкой на башке.

Мне кажется, они меня поймали,

Я трепыхаюсь, точно кот в мешке.

 

Они всем миром без зазренья правят,

Девчонок наших тащат в коридор,

Детей советских гамбургером травят,

Светодиод вставляют в помидор.

 

Афрофранцузы и евроевреи

Живут с индокитайцами в ладу,

Зовут в экстазе слиться поскорее, –

Спасибо. Я сливаюсь. Я пойду.

 

 

*  *  *

 

Господь велел молиться перед сном

Чтоб вспомненная вовремя молитва

Как саженец малины за два лита

Послушно зеленела за окном

 

Господь велел молиться по утрам

Перед обедом и перед киотом

И даже нам несчастным идиотам

Которые так редко ходят в храм

 

Но если что-нибудь у вас болит

Распахнута небесная калитка

Сама собой возносится молитва

Никто ее ни капли не велит

 

 

К списку номеров журнала «Кольцо А» | К содержанию номера