Инна Богачинская

Обоженные стихи

ВНЕ…

Протянулась, как стон,
                меж морской и мирскою пустыней.
Здесь сейчас моросит.
                Нет, скорее, сигналит с Небес.
Мой удел – высота.
                Мне неведомы помпы пустые.
Мне бы только суметь разобраться
                в стихийной себе.

Так же улица лечит меня
                своей магией мимик.
Так же липнет ко мне
                легион ненасытных юнцов.
А козырные шансы козырно
                проносятся мимо.
И мозолит уста, как всегда,
                проходное лицо.
                
Оккупируюсь им
                одномерно и второстепенно,
Будто держит меня, как заложницу,
                облачный принц.
Будто главная встреча
                ещё зацепить не успела.
Будто кто-то меня проиграл
                в подставное пари.

Проношусь над нью-йоркщиной
                Чайкою Ричарда Баха.
Без батута. Вне стаи.
                И без родового гнезда.
Мой сюжет: суицид проводов
                и триумф акробата.
И отвесный маршрут
                на Голгофу.
                               В себя.
                                               В никуда.

Отыграю спектакль,
                меняя модель декораций.
Свергну путы привязок.
                Но кожу сменить не смогу.
Лишь на звёздные заповеди
                мне по нутру опираться.
И пред ними пожизненно быть
                в неоплатном долгу.


***

ПАМЯТИ АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО

Невыносимо, когда бездарен.
Когда талантлив – невыносимей.

Андрей Вознесенский


Перешли Вы без спроса границу фатальную,
Попросив убежище поэтическое.
И такую безбрежную брешь на Земле оставили!
Но куда, куда подавать апелляции или петиции?

Вы неслись Икаром в пространствах словесности.
Антимирностью в муравьиных мирках не встраивались.
Из-за псов цензурных сколько строчек повесилось!
Но сейчас вернуло их Вам духоводство астральное.

Вы – лихой архитектор рифмотворного мироздания.
Без чертежей такой себе стиханули памятник,
Что сравним с Хеопса постройками пирамидальными!
А сейчас Ваши строчки сиротски сжались, как звёзды упавшие.

Невыносимо, конечно, носить первородства отметину.
И быть бессрочно призванным падежом творительным.
Но вершинные сферы Вас многомерно заметили.
Что Вам до мелководных непринимателей и корителей?!

Хоть и были в своё Михайловское Вы сосланы.
Но, по сути, Вы – галактический командированный.
Искони боль с творением слыли сёстрами.
И того, и другого с лихвою Вам было даровано.

Вы, похоже, изрядно пресытились земными качелями.
И Душа Ваша нынче в осиянных просторах греется.
Только что же станется с листом дубовым виолончельным,
Кто, кто без Вас его обессмертит, Андрей Андреевич?!


***

ОБОЖЖЁННЫЕ СТИХИ


Распахнулась весна,
чуть живая от старта,
Будто кто-то ей жилы вспорол.
Так запойно грешат
накануне инфаркта,
Невзирая на холестерол.

Так идут вопреки
докторам и кукушкам,
Гороскопам и снам вопреки.
Так крылато ступают
на плаху Искусства.
Так над бездной поют васильки.

Обнаружится цепь
обострённых наитий,
Когда нечего больше терять.
Когда всё нипочём.
И когда не боитесь
К прокажённым зачислиться в ряд.

В ногу – норма и бред.
Грани – не ощутимы.
А шизоидность – пропуск в астрал.
Над планетой безумств
звёздный гнев прокатился.
От ожогов восход умирал.

Обречённому – рай.
Обожжённому – льдину.
Неприкаянным – поиск и суд.
Изощряется шут
на Земле Подсудимых,
Где не жалость, а жертву несут.

Видно, время уйти.
Не резон – оставаться.
Перешеек надежды сожжён.
И не надо речей.
И не стоит оваций.
Я всего лишь – стажер.


***

МАЛЕНЬКОЕ ПРЕДВЕЧЕРНЕЕ ОТВЛЕЧЕНИЕ

Облачает в озноб
от крещендо пожарных и скорых.
Облака нависают,
как заговор скважин замочных.
Замер в многосемейном сиротстве
угасший город.
И по жилам его
пробегает рапсодия ночи,

Облака в синяках.
Будто вены –
грозою набухли.
В этот час –
опасенья острей
и потери рельефней.
На изнанке души –
рвы, рубцы и сгоревшие угли.
И пейзаж этот –
до помутненья в сетчатке –
приелся.

Выбираешься вроде
из непроходимых коллизий,
Обратившись в затишье
на молнию мига хотя бы.
Но не избавляешься,
даже если запоем молиться,
От присосов смертельной,
себя измочалившей тяги.

А казалось, что к ней
перерезаны все магистрали.
И на новой волне
зазвучали иные наречья.
Но она наступает,
как высвободиться ни старалась.
От неё не отхлынуть.
Не вылечиться.
И не отречься.

Так несёшь эту ношу
под маской слепца и провидца.
Но когда – как фантом –
неудержанный импульс подскочит,
От критической массы
провидческой маске скривиться,
И под сердце вколоть
обезболивающий наркотик.

Облака в синяках.
Как монашенки –
от поцелуев.
Виновато повисли,
Греховность свою искупая,
Им себя рассказать –
не стороннюю повесть послушать.
Но в падении их –
вызывающий праздник опалы.

Зашиваешься в город.
В гольфстримы его и мерзлоты.
Наступаешь на корку
едва затвердевших царапин.
Будто смыло следы.
И как будто уже не колотит
От утраченного
и того, что придется утратить.

И утешишься тенью
стучащихся в завтра историй.
И увидишь, как утро
свой фрак одевает блестящий.
Если б только позволить!
Не мешкать.
Позволить – и только –
Пробиваться росткам
этой новой,
стремительной тяги.


***

ЧТОБ ПОТОМ…

Будто в Космос открытый,
нырнёшь из кольчуги жилища,
От чаёв недопитых,
от кокона одеял
В мир, где кто-то корону,
кто – корень бессмертия ищет,
И где каждого кто-нибудь
вдоволь за век осмеял.

Отрываем тела,
начинённые стейком и смуром,
От постельных площадок,
от снов, от гипноза TV,
И клюём по нужде
мы на беглую милость Амура,
Чтоб потом отрезветь
от глотка уценённой любви.

Замыкаемся в логове
неизъяснимых влечений,
С телефоном в кармане
и с бипером наперевес,
Наблюдая, как мир
упивается пиром весенним,
А потом на застенки зимы
распадается весь.

Воздвигаем проблемы.
Клонируем чудо и чуждость.
За соседским забором
считаем кусты и кресты.
Неужели для счастья
нам именно это и нужно,
Чтоб потом, не раскрывшись,
на каверзной ноте застыть?

Конвертируем ложь.
Дегустируем сущность и суши.
Опаляемся травкой.
Утратам теряем счета.
И с годами становимся
овеществлённей и суше,
Чтоб потом окончательно
закостенелыми стать.

Перед сном комментируем
сводку погоды и биржи,
Кто кого разменял. Кто запил.
Кто – в Париж укатил.
Кто слагает по праздникам
вялотекущие вирши,
Чтоб потом зачислять себя
в сан мелководных светил.

Не случайно стыкуется
компас вины и причины,
И бледнеет Луна,
как проигранное пари.
Так зачем мы ломаем дрова
и поломки не чиним,
Чтоб потом донимать себя
и долгосрочно корить?..


***

БАЛЛАДА О ТОМ, ЧТО МНЕ НАДО

Евгению Троскоту


Я речитативом моря
вливаюсь в пассаж вечерний,
И сбрасываю без стесненья
все одеяния дня.
Мне необходимо, как
для пианиста этюды Черни,
Чтоб музыка стройных строчек
потоком шла из меня.

Мне надо, чтоб в круговерти
имён, и-мейлов, трюкачеств,
Анафем и реверансов,
начал с незавидным концом,
Хоть раз бы случилось чудо.
Нет, не самобранка-скатерть,
Чтоб в общей массе сверкнуло
с необщинкою лицо.

Мне надо, чтоб на планете,
издёрганной камикадзе,
Любовь исцелила души,
чтоб род наш порочный прозрел.
Мне надо, чтоб одесситы
венчались под гимны акаций
И чтоб заводила нью-йоркцев
не паника, а сирень.

Хочу, чтоб земные дети
бездушными не рождались,
Чтоб каждому было в достатке
супов, объятий, корон,
Чтоб были всегда в запасе
немыслимо светлые дали,
И чтоб Госпожа Удача
отметила каждый порог.

Мне надо, чтоб в мельнице будней
не перемололись святыни,
Чтоб не обрывался праздник,
который всегда при нас.
Чтоб не оскудела Вера.
Надежда чтоб не остыла.
И чтоб в словаре потомков
осталась Любовь – не война.

Мне надо, чтоб я умела
воле Небес подчиняться,
И чтоб интриги инстинктов
удерживала в узде,
Чтоб ни под каким давленьем
своих не сдала понятий,
Чтоб не понижала планку
ни с кем. Ни за что. И нигде.

Как неистребимо стойки
желаний моих форматы!
Бессменно болтаюсь на тучке,
бесполая, как вдова,
Активно отвергнув статус
послушно-замужне-богатой,
Я славлю монашество Птицы,
ни с кем не обретшей родства.


***

ИННАстранные РАЗМЫШЛЕНИЯ

Я смотрю этот фильм
с отрезвляющей долей сарказма,
Где рождённые ползать
доползают до главных ролей.
Где гонимо добро.
Где светящих клюют безотказно.
Где не жизнь – выживанье.
А козырь – у тех, кто наглей.

Я смотрю с высоты
галактического охвата,
Как мелки океаны
и хрупки сверхстальные мосты.
Как родные чужды.
Просветлённые – чудаковаты.
Как в тюрьме кабинетов
шипят должностные шуты.

Я смотрю на микробность молвы.
На чванливость мурашек.
На бредовость
маниакальных боёв за престол.
Этот зверский расклад
беспощаден, уродлив и страшен.
Он орлиный размах
в черепашье низводит ничто.

Я смотрю на рассыпчатость дружб.
На соломенность брачных концернов.
На ущербность властей
и плебейское рабство служак.
Ничего, неужели совсем ничего
этот мир не исцелит?!
И куда же, куда нам
из этой психушки бежать???

Я смотрю на монашество вещих
и на похотливость монахов.
И на то, как мы не научились ценить,
предварительно не потеряв.
Я – в смятенье.
Скольжу. Спотыкаюсь. Срываюсь.
Однако
Свой запутанный путь
всё же одолеваю не зря.

Говорю себе: – Это ведь фильм,
полный ужасов и наслаждений.
Это – блажь сценариста.
Фугафарсов, интрижек и драм.
ИННАродный я странник.
Постигнуть хочу беспредельность.
И всех раненных в душу
излечить эликсиром Добра.


***

ПРОЦЕСС ИСКЛЮЧЕНИЯ

Я из списка живущих
тебя исключу.
И в душе своей
крестик поставлю.
Обращусь к пересмешнику,
а не к врачу
И захлопну в минувшее ставни.

Я тебя догоню,
как последний трамвай.
И в тебе прокачусь
без билета.
Только двери свои
поплотней закрывай,
Чтоб не выпала я напоследок.

Я тебя извлеку –
как застрявший снаряд –
Из пробоин
сердечного стана.
И оплакивать буду
сто суток подряд,
А потом –
вспоминать перестану.

Может быть,
обезумев,
сойду под откос,
Иль к виску
выключатель приставлю.
Или скроюсь со сцены,
но так далеко,
Как от баса до пятой октавы.

А потом напишу
два десятка стихов
О духовности
и чужестранстве,
Но не перерасту
этот детский психоз,
Это существование в трансе.

Только точкой,
пронзительно голубой,
Беспризорной
                в созвездьях несметных,
Я, возможно,
налажу контакты с тобой,
Но – с моей самой дальней планеты.

Пламенеют
сожженные нами мосты.
Притяжение
падает навзничь.
Только б верить,
что помыслы наши чисты.
Только б знать,
что случимся однажды.


Мы проходим Землёй,
воспаленной от слез,
И друг друга
касаемся наспех,
Продолжая свой
самый опасный полет
И не ведая,
что – астронавты…