Алексей Остудин
Вода умирает от жажды. Стихотворения
ДЕВУШКЕ С ПЛАНШЕТОМ
Обнаружен датчиком движенья,
притворился мёртвым, но меня
загрузила ты, как приложенье,
за попытку ветреного дня,
где фехтует солнечной рапирой
рыжий март, выплёвывая ртуть.
Пальцем проведи и разблокируй –
по стеклу направо, не забудь.
С веток воробьи летят, как вспышки,
кошки собираются в букет –
это тает снег во все ледышки,
проверяя крыши на просвет.
Что же, выпьем, милая подружка –
а иначе сразу не поймёшь,
где твоя подмышка, где наружка,
где твоя любовь, ядрёна вошь?
СПАСИБО ЗА СИБАС
Ужасен не щит Караваджо, но меч, что срезает углы –
вода умирает от жажды, бросается тень со скалы.
Хлебаешь, с похмелья монголый, порядка прокисший бульон –
воркует зарезанный голубь, а файлы стирают быльём,
разогнуты футы и нуты, попробуй управиться сам –
порывистый ветер попутай пощёчиной всем парусам,
чтоб лопали вольницу смачно, не пили Аврору зазря,
Гомера, обнявшего мачту, с восторгом встречала земля,
но город, похожий на дыбу, вращая рычаг нарезной,
тебя подсечёт, словно рыбу, предложит пройти за блесной,
где, в общей системе созвучий, болтается стая грачей
на поясе ночи дремучей, как связка тюремных ключей.
НА ПЕРРОНЕ
«…здесь будет город-сад».
В. Маяковский
Не машет май в саду руками тёплыми.
Пришла беда в наш маленький кишлак –
Опять зима, и вата между стёклами,
мороз не устаканится никак.
Разбрызганных созвездий какофония,
и тьма почти библейская уже,
один кукую на зелёном фоне я,
окрестности застряли в монтаже.
Добра ко мне природа, как буфетчица,
обиделась, но сдачи не даёт.
Закат ангиной болен и не лечится –
смотри, какое зарево ревёт.
Вот собрались на станции засранцы и
сухой мороз клюют, как чистый спирт –
им не уйти вовек из авиации,
их за ошибки Родина простит,
мне с ними ворошить ещё историю,
где стыд сплошной и лампочки osram.
Но свой коллайдер всё-таки дострою я,
вот так и передай своим послам.
ОРВИ-ГОЛОВА
У октября дождя с собой пол-литра,
сквозь щель в заборе вызовет к доске
во двор, где как татарская молитва,
болтается комар на голоске.
Но ты, травинку выплюнув, спокоен,
хотя в повальном пьянстве виноват,
судьба – индейка, жизнь – один биткоин –
не лезет в музыкальный автомат.
В зубах блестит фольга от шоколада,
ещё стакан, и Гитлеру капут.
Давно играет детство там где надо,
откуда руки больше не растут.
Всё реже обнаруживаешь в супе
куриной лапки ленинский прищур.
Багрец и злато осени не супер,
а просто очень, или чересчур,
ошпаренным осинам вдоль оврага
пора курить последнее тепло.
Увязшая в прополисе, осаго
на лобовое выползла стекло –
за зеркалами заднего либидо
любовь не наблюдается никак,
а только глушь, Саратов и обида,
и дятел надрывается: так-так.
Прохожим в этом городе не друг ты
и, очередь заняв, стоишь горой,
где восковые овощи и фрукты
созрели в поликлинике второй.
ЭЛЕГИЯ
«Пароход белый-беленький,
чёрный дым над трубой».
Г.Шпаликов
На пригорке осины пылают,
истончился закат на весу –
по привычке, по шпалам гулаю,
как по шишкам в сосновом лесу,
бабье лето заводит интрижки,
зреет в поле сорочий гамбит,
и легко голове после стрижки
и в носу после шипра свербит,
я прилёг бы – травы маловато:
васильки и засохшая сныть,
я сходил бы на понтий пилатес
только руки не хочется мыть.
Хорошо бы в пруду искупаться,
где змеятся кувшинки в воде,
чтоб уснуть на подушечках пальцев,
прислонясь к окружённой среде.
И, стихи на ходу сочиняя,
понимаю, враньё – не во вред,
просто примус такой починяю –
извините за слово поэт.
СТУДЕНТКА
В троллейбусе доехали не скоро,
она в шершавых стёклах золотых
протаивала пальцами узоры
щекотные, как буквы для слепых.
Бежали через двор, большой и зябкий,
когда из сумки выскользнула вдруг
жестянка леденцов – такая взятка,
чтоб из общаги выкурить подруг.
Обкусывали с варежек ледышки,
мигал на подоконнике утюг.
Такая вот любовная интрижка,
а не роман какой-нибудь виктюк.
ВОЛОШИН-ФЕСТ, 15
Над пьяным пляжем, лысый и босой –
динамик из под обуви картона,
по небу звёзды тянутся трусцой,
и сумерки пропахли ацетоном,
прозрачный джаз ракушками набит
вокруг трещат цикады, как расчёски,
разъедемся, надеюсь, без обид –
конечно, лучше мир, худой и плоский,
и, сводный брат евреев и татар,
не выбирая имени до срока,
я подключусь, сперва окрепнет пар,
и станет в этой проруби глыбоко,
забрезжит утро кисточкой хлыста,
когда взойдут кабанов или месяц,
чтоб возложить распятие Христа
на грудь мою, и холтера подвесить,
но как себя портвейном ни облей,
укатится туда луна-проныра,
где осень отмечает юбилей
пластмассовыми цифрами от сыра.
СУВЕНИРИТЕТ
Разобравшись, кто не из татар,
плюхнешься в свои давно не сани
разгонять хандру и кислый пар
веником в хрустальной кегельбане,
юной музой взят на аборташ,
из канавы пискнешь с укоризной:
не вникаю, девушки, я в ваш
авиамодельный этот бизнес,
сладкие мечты – тату под хвост,
не срастётся – хоть почешет спинку,
вот у нас мальчишник, а не пост –
баттл, а не тупая вечеринка,
собирают воры на общак,
брагой дышит осень из оврага –
было время выпить натощак
просто, как порезаться бумагой,
наша жизнь давно, без кинопроб,
перевита ямбами Катулла,
музыкант настраивает тромб
и гостей боится из аула,
было время, что ни порицай –
с рук сходило копотью церковной,
прилетал мохнатый полицай
опылять поляну за целковый –
а сейчас, пока не угорел,
сам из-под монгольского настила
выползает, в кисточках от стрел,
радуясь тому, что подмастило.
НОСТАЛЬГИЯ
Великую империю поправ –
в развале поучаствовал невольно –
по полной оторвался, как рукав,
а счастья нет – но есть покой и «volvo».
Пока свистком размахивает рак,
и лебедь не найдёт свои балетки,
и щука подо льдом тоскует, как
потерянная варежка на ветке,
не выйти из зверинца сразу вон –
дверная накосячила цепочка.
Понравится какой-нибудь смартфон,
подумаешь – прощай, вторая почка,
наверно, проще кинуться с моста,
рискуя на корягу напороться,
но остаются светлые места
от пятновыводителя на солнце,
пока воспринимаешь без помех
отчизны необъятные просторы,
где столько женских тел сосками вверх,
что постоянно тянет в эти горы.
ПОКОЛЕНИЕ
Даже дворники смотрят влюблённо –
не чатланин, зачётный пацак,
нахватавшийся звёзд из бульона,
выхожу, сукин сын – весь WhatsApp,
путь кремнистый блестит, как бетонка,
только миг, за него и держись,
нос похож на зародыш цыплёнка
из журнала «Наука и жизнь».
Ко всему, что возможно исправить,
сам давно оборвал провода,
обновить бы короткую память –
надоело сгорать со стыда.
Иногда пробивает на жалость
к тем, кого оболгал WikiLeaks,
мы попкорном, как кони, заржались
кокаколой под нимб упились.
Пусть светило, и больше не блещет –
не спешим уходить на покой,
хоть ломаемся чаще, чем вещи,
и гарантии нет никакой.
ОТНОСИТЕЛЬНОЕ
Под мебельную горку путь недолог –
отважному охотнику пора
соломинку искать в стогу иголок,
икринку в чёрном списке комара,
смотреть, как буревестник морду бреет,
над ним – ночного спутника треска,
где солнечная стынет батарея
как негатив тетрадного листка –
никто на этом свете не спасётся,
напрасно сосны тянутся в зенит
разбрызгивая хвою, будто солнце
стреляет сквозь вращающийся винт,
всё, что тебя неласково касалось,
пасует перед удалью самца:
пусть крутится непальская самсара,
огуглилась узбекская самса,
сию минуту, длясь и ускользая,
проходишь, как черёмуха сквозь сон,
поэтому и джинсы не сползают,
когда звонит в кармане телефон.